Православие, Самодержавие, Народность. Граф Сергей Семенович Уваров

Значение этих трех священных слов нашего девиза многим кажется очевидным, но, как видим на практике, - суть их очевидна далеко не всем, тем более в наше лукавое и духовно безграмотное время. Позволю себе пояснить эти дорогие нам взаимосвязанные понятия.

1. Православие. Это не "одна из многих традиционных" религий, которой мы должны быть верны в утилитарных целях предотвращения преступности или только из верности традиции наших предков. Православие - это точное знание об устройстве міра, о смысле истории и ее движущих силах, без чего будет непонятна даже ежедневная сводка новостей, не говоря уже о выработке правильной стратегии.

Ведь если есть Бог, - а в этой исходной точке всего нашего мышления и самосознания мы, черносотенцы, не можем сомневаться! - то, создавая мір, Бог имел для него план должного устройства. Взбунтовавшись против Бога, сотворенные свободными существа - сначала часть ангелов, ставших бесами, затем под их влиянием и часть людей, - стали в своей гордыне противодействовать этому должному плану. Бесы во главе с сатаной из зависти стали противоборствовать Богу за власть над земным міром. Для этого сатана похитил у Бога его избранный для ветхозаветного пророчества народ (Ин. 8:19,44) и, соблазнив этот народ национальной гордыней земного господства, сделал его сатаноизбранным "сборищем сатанинским" (Откр. 2:9), двигателем "тайны беззакония" (2 Фес. 2:7), то есть своим орудием борьбы за міровую власть. А для ее достижения ему следует разрушить прежде всего именно Православие как точное знание о смысле и назначении міра.

Вся драма истории - от описанного ее начала в Ветхом завете до нынешнего ее завершающего этапа построения глобального концлагеря, царства антихриста - это борьба удерживающих сил Бога и подрывных сил сатаны, которые к концу истории добьются временного успеха в духовно ослабевшем человечестве. Но им противостоят силы удерживающие (по словам апостола Павла, 2 Фес. 2:7) мір от воплощения этого сценария, и тут мы переходим ко второму понятию в нашей священной триаде.

2. Самодержавие. Волею Божией миссия удержания міра от разгула сил зла была возложена на вселенскую государственную структуру, объединяющую многие народы под одной имперской самодержавной властью, служащей закону Божию. Вселенская - значит предусмотренная как должное для всех народов, даже если не все они войдут в нее, по своему эгоистичному неразумию. Империя - значит управляемая этой единой законной властью структура и территория. Самодержавие - значит власть, во-первых, удерживающая народы от соперничающей власти сил зла, во-вторых, власть самостоятельная, само-державная, независимая от чьих-то политических или финансовых влияний, от эгоистичных хотений аристократии или мятущихся манипулируемых народных масс, а зависимая только от Бога и имеющая соответственное посвящение через церковное таинство.

Русская православная самодержавная монархия (Третий Рим) была создана как преемница вселенской Восточной Римской Империи (Второго Рима) по высокому образцу неслиянно-нераздельного соединения Божественного и человеческого в воплотившемся Сыне Божием - Иисусе Христе: это неслиянно-нераздельная симфония (созвучие) духовной власти (Церкви) и власти государства (Государя) в водительстве народа через его земную жизнь в вечную жизнь Царства Небесного. Ни один другой государственный строй на земле столь высокой цели, превосходящей утилитарные земные мерки пользы, себе не ставит.

Вот что значит православная монархия, которую наш народ утратил в 1917 году, потому что наш ведущий слой перестал сознавать ее смысл и захотел жить по западному отступническому образцу власти денег, и позволил сатаноизбранному народу совершить революцию, продолжающуюся по сей день.

3. Народность. На языке современной политологии - нация. Это ценность более низкого порядка, чем две первых, и возводить ее на место Бога или ставить ее волю на место верховной государственной власти - грешно перед Богом. Тем более, что так называемая "воля народа" в так называемой "демократии" - это обманная манипуляция массой, целенаправленно оболваниваемой, для "свободной" легализации власти денег, которые контролируются сатаноизбранным народом. Таков основной закон демократии, в какие бы пышные конституции его ни рядили.

И именно Русскому народу волею Божией выпало в наибольшей степени воплотить Закон Божий в своей государственности и создать наиболее сильную удерживающую вселенскую Империю на ее последнем историческом этапе - Третий Рим. Это было достигнуто благодаря тому, что Русский народ соединил в своей культуре и истории Православие и нацию - таким же неслиянно-нераздельным образом, как и в своей государственности. Тем самым наша народность (нация), поставив себя на служение Божию замыслу, освятила свою национальность, народность, положив в основу наших национальных ценностей не узкоплеменной эгоизм, а вселенскую ответственность перед Богом. Вот что значит слово Русский.

Таким образом, русский человек только по крови, не дополняющий свое происхождение служением этой высокой цели Замысла Божия, - еще не вполне русский. Это еще только биологический сосуд, нуждающийся в заполнении русским содержанием. А тот, кто имеет в числе своих предков выходцев из других народов, но неразрывно и верно соединил свою судьбу с культурой, религией и удерживающей целью Русского народа, - тот стал его неотъемлемым членом. Таковы, например: Аксаков (треть знатных дворянских родов на Руси имела татарские корни), Багратион, Даль, Дитерихс, Нилус и многие многие другие.

Итак, триада наших главных ценностей и наш девиз: "За Веру, Царя и Отечество" - не "архаика", а основа нашего национального самосознания, нашей идеологии и стратегии, тем более важная в нынешнее смутное время. Эти данные нам Богом идеалы необходимы нам сейчас как верные ориентиры, по которым мы определяем верное направление своей деятельности, независимо от того, достижим ли идеал православной монархической государственности в наши дни. Путь к ее восстановлению, разумеется невероятно труден, но для нас должно быть главным не то, когда, как и в каком масштабе достижим или нет этот идеал, а - верен он или нет. Если он верен как Замысел Божий о Русском народе (Русская идея), - то другого пути для жизни нашего народа просто не существует. Все другие будут путем к смерти.

Нынешнее смутное время подвело наш народ к смертельному порогу очень близко, учитывая те мощные сатаноизбранные силы, которые активно действуют извне и изнутри на разрушение и души, и тела Русского народа. Эти силы привели к власти в нашем Отечестве своих нерусских ставленников, которые, даже нередко будучи русскими по крови, признали сатаноизбранный народ и его глобальную империю США (прообраз царства антихриста) как своих господ и союзников и готовы "взаимовыгодно и эффективно" строить свое личное благополучие в служении этой антирусской силе, эксплуатируя Русский народ на износ и подавляя силы его сопротивления.

Союз Русского Народа был воссоздан в 2005 году именно для организации этого Русского сопротивления. По сути восстановление исторической российской государственности возможно теперь лишь в виде "революции", как выразился Вячеслав Михайлович Клыков в своем последнем интервью-завещании. Под этим словом он, разумеется, понимал не уличные баррикадные бои, а коренное изменение существующей государственной системы и ее идеологии, возвращение к православной самодержавной монархии - путем самоорганизации Русского народа на всех социальных уровнях. По сути же, в масштабе ХХ века, этот процесс является контрреволюцией, как о том верно пишет в своей книге "Примирение невозможно" один из наиболее достойных руководителей СРН, член правления А.С. Турик [с мая 2007 г. председатель Союза].

Давайте же будем, следуя Закону Божию как основе нашего национального самосознания и великому замыслу Божию о русском народе как нашему заданию, жить согласно ему, несмотря ни на что и не исчисляя Божиих сроков. Потому что, повторю очевидное, другого пути спасения просто нет: все они ведут к смерти.

5.2. Охранительная альтернатива

Теория "официальной народности". Дело декабристов оказало сильнейшее влияние на всю правительственную деятельность нового императора Николая I. Для себя он сделал вывод о неблагонадёжном настроении всего дворянства. Заметив, что большое количество людей, связанных с революционными союзами были из дворян, он не доверял дворянству, подозревая его в стремлении к политическому господству. Править при помощи дворянского сословия Николай не хотел, он постарался создать вокруг себя бюрократию и править страной посредством послушных чиновников. Покарав декабристов, Николай показал свою готовность начать реформы при условии неизменности самодержавного строя, но проводить их он намеревался без участия общественных сил. В свою очередь дворянство дистанцировалось от бюрократии нового царствования. Оно было запугано делом декабристов и само устранялось от общественной деятельности. Между властью и обществом произошло отчуждение. Правительство считало, что брожение 20-х гг. происходило от поверхностного воспитания и вольнодумства, заимствованного из иностранных учений, поэтому следовало обратить внимание на "воспитание" молодого поколения, дать силу в воспитании "истинно русским началам" и удалять из него всё, что бы им противоречило. На этих же началах должна была основываться и вся государственная и общественная жизнь. К таким исконным началам русской жизни, по мнению идеолога николаевского царствования министра народного просвещения и духовных дел С.С. Уварова, относились "православие самодержавие, народность", которые были положены в основу так называемой теории "официальной народности" , ставшей идейным выражением охранительного направления.
Но главные положения вышеназванной теории были сформулированы в 1811 г. историком Н.М. Карамзиным в его "Записке о древней и новой России". Эти идеи вошли в коронационный манифест императора Николая I и последующее законодательство, обосновав необходимость для Российского государства самодержавной формы правления и крепостнических порядков, а добавлением С.Уварова было понятие "народность". Провозглашённую триаду он считал "залогом силы и величия" Российской империи. Понятие "народность" рассматривалось С. Уваровым как самобытная черта русского народа, как исконная приверженность к царскому самодержавию и крепостному праву.
Сущность уваровского представления о русской жизни состояла в том, что Россия - совершенно особое государство и особая национальность, непохожая на государства и национальности Европы. На этом основании она отличается всеми основными чертами национального и государственного быта: к ней невозможно приложить требования и стремления европейской жизни. Россия имеет свои особые учреждения, с древней верой, она сохранила патриархальные добродетели, мало известные народам Запада. Прежде всего, это касалось народного благочестия, полного доверия народа к властям и повиновения, простоты нравов и потребностей. Крепостное право сохранило в себе много патриархального: хороший помещик лучше охраняет интересы крестьян, чем могли бы они сами, и положение русского крестьянина лучше положения западного рабочего.
Уваров полагал, что главной политической задачей является сдерживание наплыва новых идей в Россию. "Устойчивая" крепостная Россия противопоставлялась мятущемуся Западу: "там" - мятежи и революции, "здесь"- порядок и покой. Этими идеями должны были руководствоваться литераторы, историки, воспитатели.

Уваровское виденье политической системы было довольно своеобразным. Уваров стремился соединить усвоение Россией европейской системы образования с сохранением собственной традиционной социально–политической системы. “Во всем пространстве государственного хозяйства и сельского домоводства, – заявлял он, – необходимы: русская система и европейское образование; система русская – ибо то только полезно и плодовито, что согласно с настоящим положением вещей, с духом народа, с его нуждами, с его политическим правом; образование европейское, ибо больше как когда–нибудь мы обязаны вглядываться в то, что происходит вне пределов отечества, вглядываться не для слепого подражания или безрассудной зависти, но для исцеления собственных предрассудков и для узнания лучшего”.

Сохранение русской системы мыслилось Уваровым как опора на фундаментальные устои русской истории, как православие, самодержавие и народность. Как известно, эта концепция была подвергнута в демократически или прогрессивно настроенных кругах русского общества самой беспощадной критике, вследствие чего самая уваровская "триединая формула" в русской демократической традиции фигурирует не иначе как с определением "пресловутая". Главное в "формуле" Уварова – указание на необходимость при любом движении вперед, при любой реформе, направленной на дальнейшую модернизацию и европеизацию России, обязательно учитывать самобытность ее уклада, а это положение не так просто оспорить.

Естественно помимо официальных идеологов, были мыслители, далекие от правительства и Николая I. Они уже были оформлены в два известных лагеря “западников” и “славянофилов”. Оказалось, что оба эти лагеря одинаково чужды правительственному кругу, одинаково далеки от его взглядов и работ и одинаково для него подозрительны. Неудивительно, что в таком положении очутились западники. Преклоняясь перед западной культурой, они судили русскую действительность с высоты европейской философии и политических теорий; они, конечно, находили ее отсталой и подлежащей беспощадной реформе. Труднее понять, как оказались в оппозиции славянофилы. Не один раз правительство императора Николая I (устами министра народного просвещения графа С. С. Уварова) объявляло свой лозунг: православие, самодержавие, народность. Эти же слова могли быть и лозунгом славянофилов, ибо указывали на те основы самобытного русского порядка, церковного, политического и общественного, выяснение которых составляло задачу славянофилов. Но славянофилы понимали эти основы иначе, чем представители “официальной народности”. Для последних слова “православие” и “самодержавие” означали тот порядок, который существовал в современности: славянофилы же идеал православия и самодержавия видели в московской эпохе, где церковь им казалась независимой от государства носительницей соборного начала, а государство представлялось “земским”, в котором принадлежала, по словам К. Аксакова, “правительству сила власти, земле – сила мнения”. Современный же им строй славянофилы почитали извращенным благодаря господству бюрократизма в сфере церковной и государственной жизни. Что же касается термина “народность”, то официально он означал лишь ту совокупность черт господствующего в государстве русского племени, на которой держался данный государственный порядок; славянофилы же искали черт “народного духа” во всем славянстве и полагали, что государственный строй, созданный Петром Великим, “утешает народный дух”, а не выражает его. Поэтому ко всем тем, кого славянофилы подозревали в служении “официальной народности”, они относились враждебно; от официальных же сфер держались очень далеко, вызывая на себя не только подозрения, но и гонение.

Как мы видим, действия Николая I, совершеаемые в соответствии с теорией официальной народности, были одинаково чужды как для славянофилов, так и для западников. Оба эти течения пытались по-своему трактовать “уваровскую” триаду, чем вызывали недовольство Николая I.

В статье рассматривается одно из ключевых понятий русской общественной мысли первой половины – конца ХIХ века – так называемая уваровская триада. Особое внимание обращается на исторический контекст ее появления, некоторые малоисследованные терминологические и историографические нюансы бытования этой формулы..

Аннотация, ключевые слова и фразы: Православие, самодержавие, народность, С.С. Уваров, славянофилы, Д.А. Хомяков.

Annotation

The article examines one of the key concepts of Russian social idea of the first half and the end of XIX century, so-called Uvarov triad. Specific attention is given to the historical context of its introduction and to some little-investigated terminological, historical and graphical existence nuances of this formula.

Annotation, key words and phrases: Orthodoxy, autocracy, nationality, S.S. Uvarov, Slavophiles, D.A. Khomyakov..

О публикации

В последние годы активизировалось изучение русской консервативной мысли первой половины XIX века .

Однако стремление к уяснению частных аспектов с привлечением новых источников приводит порой исследователей к достаточно спорным предположениям [См. напр.: 6], требующим серьёзного осмысления, тем более что в историографии давно бытует, если не господствует, немало необоснованных умозрительных построений.

Одному из таких явлений – так называемой уваровской триаде – и посвящена данная статья.

В начале 1832 г. С.С. Уваров (1786–1855) был назначен товарищем министра народного просвещения.

От этого времени сохранился черновой автограф его письма (на французском языке) Государю Императору Николаю Павловичу, который датируется мартом 1832 г. . Здесь впервые (из известных источников) С.С. Уваров формулирует вариант известной впоследствии триады: «…чтобы Россия усиливалась, чтобы она благоденствовала, чтобы она жила – нам осталось три великих государственных начала, а именно:

1. Национальная религия.

2. Самодержавие.

3. Народность».

Как видим, речь идёт об «оставшихся» «великих государственных началах», где «православие» не называется собственным именем.

В отчете о ревизии Московского университета, представленном Императору 4 декабря 1832 г., С.С. Уваров пишет о том, что «в нашем веке» необходимо «образование правильное, основательное», которое следует соединить «с глубоким убеждением и теплою верою в истинно русские охранительные начала православия, самодержавия и народности» . Об этом более широкий круг читателей узнал из книги Н.П. Барсукова «Жизнь и труды М.П. Погодина» . Здесь уже говорится об «истинно русских охранительных началах» и о необходимости «быть русским по духу прежде, нежели стараться быть европейцем по образованию…» .

20 марта 1833 г. С.С. Уваров вступил в управление министерством, а на следующий день в циркулярном предложении нового министра, предназначавшемся для попечителей учебных округов, говорилось следующее: «Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование совершалось в соединенном духе православия, самодержавия и народности» .

Заметим, что в тексте говорится лишь о «народном образовании».

В докладе С.С. Уварова «О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения», представленном Царю 19 ноября 1833 г., прослеживается такая логика.

Посреди всеобщих нестроений в Европе Россия еще сохранила «теплую веру к некоторым религиозным, моральным и политическим понятиям, ей исключительно принадлежащим». В этих «священных остатках ее народности находится и весь залог будущего». Правительству (и в особенности вверенному С.С. Уварову министерству) надлежит собрать эти «остатки» и «связать ими якорь нашего спасения». «Остатки» (они же и «начала») рассеяны «преждевременным и поверхностным просвещением, мечтательными, неудачными опытами», без единодушия и единства.

Но такое состояние видится министру только как практика последних тридцати, а не ста тридцати, например, лет (Д.А. Хомяков замечает, что «утрата народного понимания была настолько полная у нас, что даже те, кто в начале ХIX века являлись сторонниками всего русского, и те черпали свои идеалы в старине не допетровской, а почитали настоящей русской стариной век Екатерины») .

Отсюда насущной является задача учредить «народное воспитание» не чуждое «европейскому просвещению». Без последнего уже не обойтись. Но его нужно «искусно обуздать», соединив «выгоды нашего времени с преданиями прошедшего». Это задача трудная, государственная, но от неё зависит судьба Отечества [Цит. по: 12, с. 304].

«Главные начала» в этом докладе выглядят так: 1) Православная Вера. 2) Самодержавие. 3) Народность.

Образование настоящего и будущего поколений «в соединенном духе Православия, Самодержавия и Народности» видится «как одна из главнейших потребностей времени» . «Без любви к Вере предков, – считает С.С. Уваров, – народ, как и частный человек, должны погибнуть» . Заметим, речь идёт о «любви к вере», а не о необходимости «жизни по вере».

Самодержавие, по убеждению С.С. Уварова, «составляет главное политическое условие существования России в настоящем её виде» . Говоря о «народности», министр полагал, что «она не требует неподвижности в идеях» .

Этот доклад впервые увидел свет в 1995 г. .

Во Вступлении к Записке 1843 года «Десятилетие министерства народного просвещения» С.С. Уваров повторяет и отчасти развивает основное содержание ноябрьского доклада 1833 г. Теперь главные начала он называет ещё и «национальными» .

А в заключении делает вывод о том, что цель всей деятельности Министерства в «приноровлении… всемирного просвещения к нашему народному быту, к нашему народному духу» .

Более подробно о народности, «личности народа», «русском начале», «русском духе» С. С. Уваров говорит в Докладе Императору о славянстве от 5 мая 1847 г. и в секретном «Циркулярном предложении Попечителю Московского учебного округа» от 27 мая 1847 г. (Циркуляр впервые был опубликован в 1892 г.). Наступала новая эпоха. В 1849 г. С.С. Уваров подал в отставку.

Мы назвали источники, где упомянуты различные варианты так называемой уваровской триады и пояснения к ним.

Все они имели не общегосударственный характер (по полномочиям), а ведомственный (напомним, что в тогдашней России было 12 министерств и множество других ведомств, и ничего подобного уваровским «началам» там не провозглашалось).

Никаких «следов контроля» со стороны Императора за ходом «внедрения» идей С.С. Уварова как официальной общеимперской идеологической программы по источникам не прослеживается.

Широкого публичного распространения, а тем более обсуждения уваровская триада при жизни автора не получила, хотя и оказала существенное влияние на реформирование образования в России.

Но сами не раз упомянутые «начала» имеют, безусловно, огромную важность, ибо инициатива шла от Императора. «Этот живой дух правой веры и благочестия, – писал Н.П. Барсуков, – внушил Помазаннику Божию поставить во главе угла воспитания русского юношества: Православие, Самодержавие, Народность; а провозгласителем этого великого символа нашей Русской жизни – избрать мужа, стоявшего во всеоружии европейского знания» .

Активно о них заговорили спустя десятилетия, но с позиций весьма далёких от исторической действительности.

В 1871 году в журнале «Вестник Европы» начали публиковаться очерки одного из самых плодовитых его сотрудников, двоюродного брата Н.Г. Чернышевского, либерального публициста А.Н. Пыпина (1833–1904), которые в 1873 г. вышли отдельной книгой под названием «Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов». Впоследствии эта книга переиздавалась еще трижды . Во втором и последнем при его жизни издании «Характеристик» А.Н. Пыпин оставил вторую главу «Народность официальная» практически без изменений.

Именно в «Вестнике Европы» (№ 9 за 1871 г.), во втором очерке под названием «Народность официальная», «борзописец Пыпин» (по характеристике И.С. Аксакова) впервые заявил, что в России еще со второй половины 1820-х годов на началах самодержавия, православия и народности «должна была основываться вся государственная и общественная жизнь» . Более того, эти понятия, принципы стали «теперь краеугольным камнем всей национальной жизни» и были «развиты, усовершенствованы, поставлены на степень непогрешимой истины и явились как бы новой системой, которая была закреплена именем народности» . Эту «народность» А.Н. Пыпин отождествлял с защитой крепостного права.

В сконструированной таким образом «системе официальной народности» А.Н. Пыпин ни разу не сослался ни на один источник.

Но через призму этой «системы» он смотрел на основные явления России второй половины 1820-х – середины 1850-х годов и делал массу умозрительных замечаний и выводов. К сторонникам этой «системы» он подверстал и славянофилов, наиболее опасных для либералов того времени.

Последние подхватили пыпинскую «находку», назвав её уже «теорией официальной народности». Тем самым А.Н. Пыпин и его влиятельные сторонники-либералы, по сути дела, на почти полтора столетия, вплоть до наших дней, дискредитировали многие ключевые явления русского самосознания не только первой половины XIX века.

Первым (несмотря на почтенный возраст) на такую вопиющую вольность при обращении с прошлым в «Гражданине» ответил М.П. Погодин, подчеркнувший, что «о славянофилах пишут всякий вздор, возводят на них всякие напраслины и приписывают всякие нелепости, выдумывают чего не было и умалчивают о том, что было …» . Обратил внимание М.П. Погодин и на употребляемый «слишком произвольно» А.Н. Пыпиным термин «официальная народность» .

Впоследствии А.Н. Пыпин издал великое множество самого разного рода работ (по некоторым подсчётам, всего около 1200), стал академиком, и никто долгие десятилетия не удосужился проверить основательность выдумок его и последователей о «системе официальной народности» и тождественных ей «теории официальной народности» и уваровской триады.

Так, с «оценками и замечаниями» А.Н. Пыпина из книги «Характеристики литературных мнений…» «в большинстве случаев был совершенно согласен», по его собственному признанию, В.С. Соловьев и др.

В последующие десятилетия и досоветской и советской эпох, по сути дела, ни один мало-мальский труд по истории России 1830 – 1850-х гг. не обходился без упоминания «теории официальной народности» как несомненной общепринятой истины.

И лишь в 1989 г. в статье Н.И. Казакова было обращено внимание на то, что искусственно сконструированная А.Н. Пыпиным из разнородных элементов «теория» «далека по своему смыслу и практическому значению от уваровской формулы» . Автор показал несостоятельность пыпинского определения «официальной народности» как синонима крепостного права и как выражения идеологической программы Императора Николая I.

Не без оснований Н.И. Казаков делал вывод и о том, правительство Императора Николая I, по существу, отказалось от идеи «народности» . В статье приводились и другие интересные наблюдения.

К сожалению, ни Н.И. Казаков, ни другие современные специалисты не упоминают сделанное сыном основоположника славянофильства А.С. Хомякова – Д.А. Хомяковым (1841–1918). Речь идёт о трёх его сочинениях: трактате «Самодержавие. Опыт схематического построения этого понятия», дополненном впоследствии двумя другими («Православие (как начало просветительно-бытовое, личное и общественное)» и «Народность»). Эти сочинения представляют собой специальное исследование славянофильского («православно-русского») толкования как названных понятий, так и, по сути дела, всего круга основных «славянофильских» проблем. Полностью в одном периодическом издании этот триптих был опубликован в журнале «Мирный труд» (1906–1908 гг.) .

Д.А. Хомяков ссылается в них не на А.Н. Пыпина (его «уровень» был для русских консерваторов хорошо известен), а на 4-й том труда Н.П. Барсукова «Жизнь и труды М. П. Погодина» (СПб., 1891), где давалось пространное цитирование из Отчёта С.С. Уварова о ревизии Московского университета.

Д.А. Хомяков исходил из того, что славянофилы, уяснив настоящий смысл «Православия, Самодержавия и Народности» и не имея времени заниматься популяризацией самих себя, не дали «обиходного изложения» этой формулы. Автор показывает, что именно она есть «краеуголие русского просвещения» и девиз России-русской, но понималась эта формула совершенно по-разному. Для правительства Николая I главная часть программы – «Самодержавие» – «есть теоретически и практически абсолютизм» . В этом случае мысль формулы приобретает такой вид: «абсолютизм, освященный верою и утвержденный на слепом повиновении народа, верующего в его божественность» .

Для славянофилов в этой триаде, по Д.А. Хомякову, главное звено было «Православие», но не с догматической стороны, а с точки зрения его проявления в бытовой и культурной областях. Автор считал, что «вся суть реформы Петра сводится к одному – к замене русского самодержавия – абсолютизмом», с которым оно не имело ничего общего . «Абсолютизм», внешним выражением которого стали чиновники, стал выше «народности» и «веры». Созданный «бесконечно сложный государственный механизм, под именем царя» и лозунгом самодержавия, разрастаясь, отделял народ от царя. Рассматривая понятие «народность», Д. А. Хомяков говорил о почти полной «утрате народного понимания» к началу ХIХ века и естественной реакции на это славянофилов.

Определив смысл начал «Православия, Самодержавия и Народности», Д. А. Хомяков приходит к выводу, что именно «они составляют формулу, в которой выразилось сознание русской исторической народности. Первые две части составляют ее отличительную черту… Третья же – «народность», вставлена в нее для того, чтобы показать, что таковая вообще, не только как русская … признается основой всякого строя и всякой деятельности человеческой…» .

Эти рассуждения Д.А. Хомякова были напечатаны в период Смуты и не были по-настоящему услышаны. Впервые эти сочинения были переизданы вместе лишь в 1983 г., усилиями одного из потомков А. С. Хомякова – еп. Григория (Граббе) . И только в 2011 году был составлен наиболее полный сборник сочинений Д.А. Хомякова .

Подводя итог, можно констатировать, что уваровская триада – это не просто эпизод, этап русской мысли, истории первой половины XIX века. С.С. Уваров, пусть и в сжатой форме, обратил внимание на коренные русские начала, которые и сегодня являются не только лишь предметом исторического рассмотрения.

Покуда русский народ жив – а он еще жив, эти начала так или иначе присутствуют в его опыте, памяти, в идеалах его лучшей части. Исконная русская власть (и в идеале, и в проявлении) – самодержавная (если понимать под самодержавием «активное самосознание народа, концентрированное в одном лице» ). Но в своём нынешнем состоянии народ не может такую власть ни вместить, ни понести. А потому вопрос о конкретном наполнении третьей части триады, её названии, остаётся на сегодняшний день открытым. Творческий ответ может быть дан только воцерковленным народом и его лучшими представителями.

Список литературы / Spisok literatury

1. Барсуков Н.П. Жизнь и труды М.П. Погодина. Кн. 4. СПб.: Изд. Погодиных, 1891. VIII.
2. Вестник Европы. 1871. № 9.
3. Десятилетие Министерства Народного Просвещения. 1833–1843. СПб.: Тип-я Императорской Академии Наук, 1864. 161 с.
4. Доклады министра народного просвещения С.С. Уварова императору Николаю I // Река времен: Книга истории и культуры. М.: Река времен: Эллис Лак, 1995. Кн. 1. С. 67–78.
5. Дополнение к Сборнику постановлений по Министерству народного просвещения. СПб., 1867. 595 с.
6. Зорин А.Л. Идеология «Православие – самодержавие – народность» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996. С. 105–128.
7. Казаков Н.И. Об одной идеологической формуле николаевской эпохи / Н.И. Казаков // Контекст-1989. М.: Наука, 1989. С. 5–41.
8. Наше минуле. Журнал исторii, литератури i культури. 1918. № 2.
9. Погодин М.П. К вопросу о славянофилах // Гражданин. 1873. № 11, 13.
10. Против течения: Исторические портреты русских консерваторов первой трети XIX столетия. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2005. 417 с.
11. Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов: Исторические очерки. СПб.: М.М. Стасюлевич, 1873. II, 514 с. (Изд. 2-е, испр. и доп., 1890; Изд. 3-е, с доп. прил., примеч. и указ., 1906; Изд. 4-е, 1909).
12. Русская социально-политическая мысль. Первая половина XIX века. Хрестоматия. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2011. 880 с.
13. Сборник распоряжений по Министерству народного просвещения. Т. 1. СПб.: Типография Императорской Академии наук,1866. 988, 30 стб., 43 с.
14. Соловьёв В.С. Сочинения: В 2-х т. Т. 1. М.: Правда, 1989. 687 с.
15. Уваров С.С. Письмо Николаю I // Новое литературное обозрение. М., 1997. № 26. С. 96–100.
16. Хомяков Д.А. Народность // Мирный труд. 1908. №№ 10–12.
17. Хомяков Д.А. Православие (как начало просветительно-бытовое, личное и общественное) // Мирный труд. 1908. №№ 1–5.
18. Хомяков Д. А. Православие, самодержавие, народность. Монреаль: Изд. Братства преп. Иова Почаевского, 1983. 231 с.
19. Хомяков Д.А. Православие. Самодержавие. Народность / Сост., вступ. ст., прим., имен. словарь А.Д. Каплина. М.: Институт русской цивилизации, 2011. 576 с.
20. Хомяков Д.А. Самодержавие, опыт схематического построения этого понятия // Мирный труд. 1906. №№ 6–8.
21. Циркулярное предложение г. Управляющего Министерством народного просвещения начальствам учебных округов о вступлении в управление министерством // Журнал Министерства народного просвещения. 1834. № 1. С. XLIХ–L.
22. Шульгин В.Н. Русский свободный консерватизм первой половины XIX в. СПб.: Изд-во «Нестор-история», 2009. 496 с.

Существование самодержавной власти требует нескольких условий. Часто повторяя одни и те же слова, мы привыкаем к ним и перестаём вникать в их смысл. Часто вспоминаемые слова графа Уварова: «православие, самодержавие, народность», - превратились в своеобразную поговорку, а между тем соединение этих слов неслучайно. Эти три понятия связаны воедино, и самодержавие нельзя помыслить без православия и народности. Если мы возьмём единоличную власть, то увидим насколько она может быть разнообразна. Если исключить из этой триады православие, то мы не получим уже самодержавия. Почему?

Самодержавие неограниченно, ни юридически, ни вообще какой-либо земной силой. Оно ограниченно в нравственном, вернее, религиозном смысле. Но не просто религия даёт санкцию императору или царю на власть, а самодержец имеет живую связь с Богом. Царь должен творить волю Божию, причём почти всегда принятие того или иного решения зависит от него самого. Если он обращается к Богу, то путь его должен быть верен, горе народу, когда его постигает искушение. От живой и подлинной связи с Богом зависит успех его царствования. Живая связь с Богом возможна только при истинном Боговедении, которое возможно только в православной вере и личного устремления к Богу самого царя. Если место православия заступает другая «просто религия», то ни о каком обращении к Богу и речи быть не может, и мы получаем абсолютную монархию, ограниченную не верой, а прихотью самого монарха, или его народом или другими земными факторами. Пути «развития» этой формы власти - демократия или диктатура. К сожалению, такой философ и почитатель монархии, как Ильин, требует от религии только санкции, которая утвердила бы трон в глазах народа. Поэтому-то его идеалом и является первый российский император Пётр, он же первый насадитель абсолютизма в российской государственности. У Бога нет формальностей и Он не может поддерживать то человеческое начинание, которое использует Его имя, как лозунг написанный, но никогда молитвенно не произносимый. Поэтому это представление об устройстве монархии не может быть истинно. Подобные теории рождаются не на отрицании Бога, а на отделении его от жизни и перенесении в бесконечное далеко из сферы рассмотрения, фактически, на мысленном умерщвлении Источника всякой жизни. Бог везде и всегда участвует как живая сила, в том числе и в государственной жизни. И, бесспорно, если выбирать между благочестивым царём и деятельным, то следует выбрать первого. Разумеется, благочестие необходимо требует и усердного выполнения своих обязанностей перед Богом.

Нарушение связи Бог-монарх, не может не сказаться и на отношении монарх-народ. Поэтому, возвращаясь к абсолютной монархии, укажем, что всё её существование будет протекать в навязывании воли монарха народу и отстаивании своей неограниченной власти, так как воля Божия в этом случае присутствует как абстракция. Разумеется, в конце концов её отстоять не удаётся, и монархия либо падает, пройдя через хаос, превращается в диктатуру, либо эволюционирует в конституционную монархию, то есть демократию с исторической ширмой монархии.

Более тонкой и деликатной является связь между самодержавием и народностью. Тут нельзя не вспомнить славянофилов. Особенно нужно отметить маленькую, но очень весомую работу Д.А. Хомякова, сына известного славянофила. Он приводит прекрасное обоснование необходимости живой связи монарха с народом. После пришествия Спасителя возникает Церковь, народ Божий, в котором нет «ни эллина, ни иудея». Но глубоко заблуждаются те, кто считает, что понятие народа и национальности отмирают вовсе. Существование этих понятий связано с нашим двояким положением в современную эпоху. С одной стороны, мы принадлежим (должны принадлежать) как христиане Царству Небесному, с другой стороны, мы ещё проходим земное поприще, на котором принадлежность к Царству Небесному требует подкрепления верою и делами. Внешне после пришествия Христа не происходит никакой земной «революции» и сохраняется порядок вещей со времён Адама. Люди рождаются, живут и умирают, и это не противоречит уже пришедшему Царству Небесному. Также существуют и действуют народы, каждый из которых можно рассматривать, как единое целое в духовном и физическом смысле. Единый: телесно - по происхождению, духовно - по вере, душевно - по языку, и, наконец, по воле, по подчинению единому вождю или монарху. Этот порядок сохраняется потому, что человеческая история ещё не закончилась, значит, новые люди получают жизнь от своих предков и становятся продолжителями рода. По родству получают они в наследство не только внешность, но и черты характера, даже и праведность. Неслучайно приводится в Евангелии родословие Спасителя. В христианских народах, всё это должно происходить под знаком веры, Царства Небесного. Но пока человек живёт на земле, он должен слушать своих родителей. Христианский народ, как и всякий народ, объединяется воедино и, конечно, и у него должен быть глава - царь, который по родству своему связан с народом. Но и народ как целое имеет свой дух, поэтому мы можем говорить о характерных чертах англичанина, француза, русского. Например, эти характерные черты выражены в языке. Знание языка не подразумевает лишь запоминание слов, но и умение мыслить «по-немецки». Тот, кто в уме переводит с русского на иностранный не может сказать, что он в полной мере знает язык. Хотя знание языка не определяет принадлежность человека к народу, но язык является особенностью данного народа, выражением его духа, что подчёркивается в славянском языке в названии обоих понятий одним и тем же словом.

Одним словом, народ - это реальность не только в физическом, но и духовном смысле. Царь может быть на 90% иностранцем, но по духу именно русским царём. В отличие от абсолютных монархий царь не должен и не может господствовать над своим народом уже хотя бы потому, что он составляет с ним одно целое. Царь не должен принуждать собственный народ выполнять свою волю, а сам должен быть выразителем воли народа. Православный народ свободно подчиняет свою волю воле Божией, которую он может познавать и которая является в православном царстве. В этом его отличие от народов исповедующих католицизм или протестантизм, утративших живую веру, а, следовательно, и живую связь с Богом. И эта «встреча воли Божией и воли народной» должна происходить в лице монарха, что и есть одно из оснований уподобления православного самодержца Христу. Разумеется, и здесь воля народная должна подчиниться воле Божьей. Но в отличие от абсолютизма, монарх составляет с со своим народом единое целое и знает волю народную в себе и проверяет её на соответствие воле Божией. Умерщвление народной воли или полный отказ от неё лишает реальной жизни народ, ослабляя его силы, превращая его в пустое понятие или манекен. Такое государство долго жить не может. В тоже время внимание к гласу народному, акт смирения Государя, ибо по известному изречению «глас народа - глас Божий». Хотя и не всегда. Таким образом, через православную веру осуществляется реальная. живая связь самодержца с Богом, а через монарха связь народа с Богом. В лице монарха происходит как бы соединение нового и ветхого. Связь от Адама существующего порядка и Нового Завета, открытого Вторым Адамом. И нельзя согласится с мнением, что царю достаточно быть православным, а сфера его деятельности, деятельности государственной расположена вне веры и благочестия. Или вернее, где-то рядом или по соседству с церковной жизнью.

Д.А. Хомяков пишет, что в подчинении народа своего монарху происходит отказ от власти, от земного, бремя управления которым берёт на себя царь, а народ же получает большую возможность для устремления к духовному. В этом отличие от западных народов, давно уже погрязших в материализме. Дело в том, что единоличная власть есть ограничение власти других, вернее, отказ от власти других членов общества. Иначе это отказ от проявления своей воли в данном пространстве. Поэтому в православном народе власть земная - единоличная, власть церковная - соборная, ибо народ не может быть безучастен в делах веры, являющейся его высшей ценностью, а это означает активное проявление индивидуальной воли или свободы, « ибо нельзя себе представить верующего, избавленного от обязанности стоять за веру». У католиков дело обстоит по-другому, главная ценность уже давно лежит в богатстве, и упустить власть, значит, упустить богатство, поэтому нельзя лишить себя власти. Духовный же мир можно спокойно отдать на управление одному лицу, ибо он уже не интересен западному человеку. Так рождается демократия и папизм на Западе. Таково обоснование появления соборной и единоличной власти у Хомякова-младшего.

Посмотрите, какие колоссальные духовные и физические силы тратятся современными народами для обеспечения управления государством. Месяцами идут избирательные компании, вызывая страсти, отвлекая людей от истинных духовных ценностей и даже просто от полезной созидательной деятельности. Но современным людям это необходимо для отправления культа своему демократическому божеству. Это божество в лжесвободе человека, в бунте человека против Бога. Подчинившись материальным ценностям, забыв духовное, что неизбежно приводит к цели обладания благами для каждой личности, эти народы должны были неизбежно ступить и на вторую ступень лестницы, приближающей к идолу Маммоны. Как страсть стяжательства имеет над собой страсть властолюбия, которая возникает после скорого насыщения материальным, так и в целом «разбогатевшем» народе возникает желание власти, и каждый желает получить для себя кусочек этой власти. Поэтому, наверное, многие русские люди со странной и непоследовательной пунктуальностью каждые выборы ходят к избирательным урнам и бросают в них бумажки, хотя в большинстве своём уверены в бесплодности этого занятия. Ибо и ребёнку ясно, что нигде и никогда так запросто никто не отдаёт власть. Но отделаться от этого призрака участия в управлении государством не могут. Это похоже на игру, где каждому дают поиграть в короля.

Если самодержавие возникает на фоне отказа от власти, то демократия возникает на основе властолюбия. В самодержавии народ отказывается от власти, дабы жить духовной жизнью, а монарх принимает власть как бремя. Но как раз в лице монарха и царствует весь народ, составляющий единое целое, имеющий как бы единую волю. В демократии за власть борются и воспринимают её как благо и, добившись её, ясно, как будут использовать.. То есть здесь наоборот: вроде бы все имеют власть, а реально она в руках кучки, порой никому неизвестных людей. В монархии, таким образом, происходит высший отказ от мира через отказ от власти. Ведь, кто хочет чего-либо достигнуть в мире сем, должен обрести власть через деньги, способности, а затем уж и просто власть, как государственную категорию.

Возвращаясь к отношению монарха и народа нужно отметить, что это взаимодействие должно строиться на любви. Это не просто братская любовь, без которой нельзя представить себе христианства. Здесь любовь особенная, когда взоры тысяч, десятков тысяч, миллионов направлены на одного.

Но что же у нас получается, когда мы рассматриваем триаду «православие самодержавие, народность»? Мононациональное государство? Но ведь в истории существовали вместе под одним скипетром разные христианские народы. И, конечно, в православии духовное ставится выше национального. К тому же православное государство берёт под свою защиту всякого православного человека. Но представим себе государство, состоящее из нескольких равных по численности и силе народов. Естественно, царь может быть только один, значит, один из народов всегда будет находиться в привилегированном положении. Ибо, конечно, более полного единства достигает царь со своим народом, которому он принадлежит по плоти и крови. И, ошибаются те, кто считает, что имперская идея в смысле союза нескольких православных народов более соответствует по духу христианству. Такое государство заранее обречено на слабость и в конечном итоге крушение. Пример - Византия, которая не имела народа, на который могла бы опереться государственная власть помимо христиан, членов церкви, которые, объединяясь по этому признаку, как раз выходят из под сферы ведения государства. И такая дисгармония не может быть признана христианством.

Другое дело - русское государство, которое базировалось на русском народе и фактически было государством православного русского народа, другие же православные и неправославные народы находились под защитой русского государства. Русский народ составлял «базу» царства, на него опирался царь и его царём по преимуществу он являлся, другие православные могли войти за созданную им ограду. Понимая, что такое мнение славянофилов не может ныне понравиться многочисленным врагам русского народа, декларирующим абсурдное равенство не в правовом даже смысле, а в сущностном всех народов, протаскивая при этом чёрным ходом исключительность своего народа. Не может понравиться и тем, кто манипулирует сейчас ставшим модным понятием филетизма (кстати, неудачное слово. В пер. с греческого «расизм»), возникшим по довольно частному случаю в церковной истории, и ставшим удобным орудием для папистов разных географических точек, пока ещё скрывающихся за благочестивыми словами «послушания», «смирения», а также каноничности и церковного единства. Кстати, почему-то забывают они о том, что собор 1872 года был отвергнут церковной полнотой, которая не увидела подобного учения, а разглядела за этим, увы, встречающуюся в церковной истории борьбу за власть и скорее всего никакой не «филетизм», а элементарный национализм, но с другой стороны. «Как бы считая и эти меры недостаточными (отлучения и лишения священства двух митрополитов и епископа болгарской национальности), Константинопольский патриарх составил 16 сентября 1872 г. Поместный Собор («Великий Местный Синод»), который осудил «филетизм», то есть племенное деление в Православии, провозгласил враждебными «Единой Соборной и Апостольской Церкви» сторонников филетизма и объявил Болгарскую Церковь схизматической. Православная Полнота не приняла этих прещений Константинополя. Иерусалимский Патриарх Кирилл II решительно отказался признать решения Собора справедливыми. Епископы Антиохийской Церкви (арабской национальности) объявили подпись своего Патриарха под актами Собора «выражением его личного мнения, а не мнения всей Антиохийской Церкви»»1

Разумеется, против такого понимания выступают и поклонники имперского построения государства. Вернёмся к Византии. К тому же имперская идея «есть идея Рима, даже не императорского, а римской республики. Империя этой идеи не создала, а лишь произвела сосредоточение властей в одной личности»2 . То есть имперская римская идея рождается из республиканской идеи подчинения личности государству. Только после некоторой эволюции государство сосредотачивается в одном лице. В результате Византия получает в наследство идею императора как «увековеченного диктатора»3 . То есть связь с народом ослабляется всё время этой вырывающейся наружу идеей. Кроме того, в Византии император, имея в своём подчинении множество народов, делает опору на окраинные области, то есть не на основной народ, если он есть. А на другие народы, чтобы удержать их в составе своего государства. Имперская идея сильно ослабила Византию. Фактически это было полуреспубликанское правление, когда власть мог захватить любой способный военачальник. Бесконечные смены императорских династий разных национальностей - вот одна из главных причин её падения. А смены династий происходили из-за того, что одной из главных задач империи было удержать окраины, почему делалась ставка на народы, их населяющие, а не на основной народ. «Императорство - не Самодержавие, а его лжеподобие. Оно плод республики, выросло на почве республиканской и есть выражение отчаявшегося в своём существовании республиканства, но не отрешившегося от него по существу».

Теперь взглянем на русскую монархию. Несомненно, она опирается всегда на один православный народ - русский. Другие православные народы, входящие и даже не входящие в русское царство, находятся под его защитой: грузинский, сербский, болгарский и т.д. Византийское царство падает, но его место заступает более совершенное по своей организации русское царство. Истинно, русский народ можно назвать Богоизбранным, ибо в нём осуществился идеал православной монархии, стало возможным многолетнее мирное пребывание Православной Церкви, получившей возможность окормлять своих чад и лишённой необходимости думать о земном, ибо это взял на себя её ктитор - царь. Именно на Руси и осуществляется идеал: православие, самодержавие, народность. В отличие от Византии православная монархия, опирается не просто на христиан, как в Византии, но на единый русский народ, вобравший в себя и ряд других малых народов. В этом и сказалась его жизненная сила, ибо он расширяется и укрепляется, не уничтожая соседние народы, а вбирая их в себя. Русский народ под управлением царя мог свободно жить и спасаться, не обременяя себя земными мыслями об управлении, исполняя царскую волю и поддерживая царя во всём.

Надо отметить, что говоря о воплощении в русском народе идеала самодержавного царства, не имеются в виду те искажения и нарушения, которые имели место. Речь шла о том, что по воле Божией в русском народе воплотился идеал православной монархии, которая в аспекте взаимосвязи самодержавие-народность есть «активное самосознание народа, концентрированное в одном лице»4 .

Таким образом, православная монархия как бы составляет триаду: Бог, самодержец, народ. Монарх не слепо навязывает свою волю, а стремиться узнать волю Божию. «Христианство же привнесло идею «царя - Божия служителя...». С другой стороны, он выражает волю народа - собирая в своём лице народ воедино и подчиняет волю народа воле Божией. Народ становится как бы единым человеком, соединившимся с Господом, но не человеком Гоббса, отдавшим всю власть диктатору, который имеет основание своей власти всё-таки в самом народе, потому что не имеет Бога стоящего над ним. «Личность при этом именно освобождалась от «полного подчинения государству», ибо двух «полных подчинений» не может быть, и подчиняясь всецело Богу, христианин тем самым мог только условно подчиняться государству»5

Государственная воля уже существует в лице самого Монарха, который и есть представитель того внутреннего содержания нации, из которого проистекает его воля, каждый раз, когда народ способен продумать своё содержание, и в каком акте оно должно выразиться применительно к тому или иному текущему вопросу. Это представительство единственно реальной народной воли, то есть так сказать - воли народного духа - принадлежит монарху»6 . То есть в отличие от абсолютной (западной) модели монархии, необходимо единство монарха и народа. Это единство выражается прежде всего в любви монарха к своему народу, и обратно народа к своему монарху. Примеров этой любви в русской истории было предостаточно. Народ вплоть до 20 века был готов умереть за своего монарха, но недостаточная внимательность к врагам царства и православия привела к тому, что эти внешние враги, сделавшись постепенно и внутренними, своей пропагандой лишили в значительной части народ этой любви. Плюс бюрократия (Петра творенье) - один из злейших врагов монархии, а также западные продукты безверия - либерализм и гуманизм, поданные под красивой этикеткой просвещения. И хотя перечисленные головы гидры периодически отсекались, но она с течением времени двигалась и двигалась вперёд, постепенно достигнув самого подножия трона.

Как же бессмысленно звучат заявления тех, кто обвиняет Царя Николая II в отречении от престола. Если народ в ослеплении не хочет иметь монарха, то как можно оставаться на престоле? Это возможно только в случае временного помрачения народного ума, бунта, короче говоря. Но, то что произошло в феврале готовилось не менее сотни лет. Пусть активно действовала только кучка, но кучка ближайших соратников. Власть повисла в вакууме. Если рассматривать государство как макрочеловека, соборного человека, то как мог он жить без жизненно необходимых органов? Пусть это небольшие, но жизненноважные органы, чтобы убить человека достаточно перерезать артерию. Если у человека поражена только небольшая часть мозга, то он может либо умереть, либо стать неполноценным человеком. В данном случае в отличие от биологического этот выбор был реален, и человек решил умереть. Или нужно было царю признать власть не как бремя, не как послушание перед Богом, а как средство для безбедной жизни и удовлетворения страсти властолюбия? И заставить во многом уже разуверившийся народ подчиниться себе? Но признать это, значит, отказаться от самодержавия, значит, стать западным автократором. Хоть народ и был лишён головы, фактически умерщвлён, но отсутствие любого движения, даже судорог, в расчленённом теле не говорит ли, что это тело было уже духовно мертво заранее? Поэтому не нашлось ни Мининых, ни Пожарских, ни Сусаниных. Монархия уже перестала быть в глазах народа тем идеалом, без которого нельзя было помыслить жизнь как государственную, так и личную.

Невозможно логически обосновать, но интуитивно ясно, что добровольное отречение, то есть отречение без физической борьбы - это залог возвращения монархии в Россию. И в русском народе, составляющем не мнимую величину, заложены определённые черты. Это не только православие, но и некоторая тяга к монархическому проявлению, живущая в народе и после революции и всё время в той или иной мере вырывающаяся наружу.

Любопытно проследить это подспудное существование некоторых черт монархии в России в период частичного возвращения к национальным целям. Мы говорили, что русский народ можно считать Богоизбранным в том смысле, что на него было возложено воплощение идеала монархического устройства. Естественно, эти существенные черты не могут быть вычеркнуты из истории и народного духа злобной, мнящей себя всесильной, но всё же человеческой рукой. Отметим, что в монархическом государстве нравственные ценности (а вернее религиозные) ценности преобладают над юридической законностью. Многие, очень желавшие разрушения Советского государства и желавшие уничтожения России, одним из главных препятствий продвижения к западным «ценностям» считали именно использование нравственности, в качестве составной части государственной идеологии. Помните борьбу за «правовое» государство, где право - шарики в руках ловкого жонглёра. Вспомним, как нравственные ценности попали в государственную идеологию власти, начавшую свой путь борьбой с браком и семьёй, с нравственностью и позором. Когда человека посещает болезнь, то он напрягает все физические силы для борьбы с ней, он задумывается о своей жизни, и иногда даже обращается к Богу. Всё наносное в эти минуты отходит на второй план. Также было с Россией в момент вторжения фашистов. Стало очевидно, что надо либо умереть, либо переродиться, чтобы обрести сильный организм. Поэтому Сталин вешает в эти дни на стены своего кабинета портреты Суворова и Кутузова. Когда опасность миновала, хотя и произошёл значительный откат назад, но стало очевидно, что нельзя существовать, совсем не опираясь на народный дух, и возникли нравственные ценности, которые под скрежет зубов наших врагов, достаточно долго сохраняли тело нашего обезглавленного народа, как бы в замороженном виде. Кстати, тогда и проявляются симпатии к Петру I, который при большевиках был также ненавистен, как всякий царь (вспомним хотя бы книгу Василевского-Небуквы. «Романовы», полную ненависти ко всем царям). Начинает нравиться его имперская идея, в которой проявляется подавление личности, что совсем не чуждо и постбольшевистскому государству. Кроме того имперская идея предполагает поиск гения на роль императора, что и является одной из причин крушения Византии, что характерно и для советского государства.. Каких гимнов Петру мы не услышим в это время, но ценнее всего те, которые исходят из глубины народного сердца. «Теперь исторический час пробил. Но это была не месть. Стрельцы были олицетворением старой, византийской Руси. И Пётр рубил головы не только стрельцам. Он рубил головы прошлому, мешавшему его новым делам, тормозившему сближение России с Европой.... Здесь русская история впервые получила жёсткий, обжигающий удар кнутом, необходимо тронувший её вперёд от вековой восточной дрёмы, ускоривший её созревание и движение к передовым достижениям западной мысли, науки, ремёсел»7 Таким образом, в советском государстве после его укрепления проявляется триада православие-самодержавие-народность, но в искажённом, карикатурном виде. Марксистко-ленинская утопия, для которой формально нет ни русского, ни еврея, пролетарский император, не подверженный переизбранию, а в крайнем случае только свержению, советский народ, заменивший собой русский народ, и вокруг него национальные окраины и национальные меньшинства, которые-то и расцветают, пока гибнет русский, превращённый в фантастический советский. К чему - это говорится? К тому, что нельзя строить дом, не учитывая особенности старого фундамента.

Другая особенность, покажется менее значительной - это реальность народного представительства. Помните, как смеялись над доярками, приезжавшими на съезды партии и сессии Верховного совета? Что им, мол, там делать. Политики должны быть профессионалами, - эту строку из рок-песни зарубежного сочинения вдалбливали в наши головы новорусские (или «староамериканские»)«битлы-агитаторы». Конечно, больше всего смеялся «малый народ», вытащенный за шиворот из-за кулис на сцену рукою Шафаревича. Хорошо, что приезжали, плохо, что реально мало в чём участвовали. Говоря о народном представительстве в монархическом государстве Л.Тихомиров пишет: «Все представители должны принадлежать к тому классу, к той социальной группе, которые их посылают выражать свои интересы и мысли перед верховной властью и в задачах государственного управления. Нужно, чтобы они лично и непосредственно принадлежали тому делу, которое представляют, лично и непосредственно были связаны именно с тем социальным слоем, которого мысль выражают. Без этого представительство станет фальшивым, и перейдёт в руки политиканских партий, которые вместо национального представительства дадут государству профессионалов политики»8 . Что мы и получили. А в монархическом государстве никто бы, получается, над доярками смеяться не стал... Ибо истинный монарх был бы заинтересован знать реальное положение того или иного слоя и готов был бы выслушать его совет. Поэтому такими запоминающимися были встречи последнего царя с представителями народа, пусть кратковременные но врезавшиеся в память их участников. Монархии было куда расти, но дали бы возможность тогдашние политиканы?

Что же получается? Нельзя сказать, что Советское государство не было уродливым образованием. Но, пытаясь в какой-то момент стать на национальные рельсы, оно невольно прихватило и некоторые монархические черты. Отсюда и испуг нынешних и прошлых защитников «демократии» даже породивших легенды, что Сталин хотел стать русским царём, что между ним и Гитлером нет существенных различий и проч. Отсюда и лютая борьба против нравственности, народных представителей и др. положительных или даже не самых худших черт советского строя. Это вечный их испуг перед русским народом, который может вновь породить монархию. Но, надо отметить, что пока изменения в худшую сторону им всё же удалось сделать.

Что же дальше? Дальше не имея возможности в одночасье устранить весь русский народ, нужно кроме отчаянных усилий в насаждении разврата, сект, наркомании и прочих прелестей западного мира, постараться завести его как можно дальше от правильного пути. А пока придётся использовать его ценности, но, разумеется, не сами ценности, а их блестящие подделки, привлекающие не очень внимательного и вдумчивого зрителя. Тут мы видим и возрождение православия и даже некоторое участие в этом государства, но чаще всего только в форме реставрации храмов, и использование православной и национальной символики, но в искажённом виде и даже монархии в конституционном или абсолютном варианте. Необходимость подделок проистекает из слабости фальшивомонетчиков, не способных чеканить собственную монету, копировальщиков, способных срисовывать, но не создавать что-либо реальное и жизнеспособное. Но, чем дальше они пытаются нас завести в лес, тем больше, по русской пословице, - дров. Тем ближе мы промыслом Божием оказываемся к цели. Кто бы мог десять лет назад предположить, что власть будет производить «поиск» русской идеи или заявлять, что патриотизм не так плох. Но, чем мы ближе к цели, тем изощрённее и опаснее их декорации. В конце будет самый решительный выбор, причём ведшие нас «проводники» схватятся за рукояти спрятанных под плащами ножей...

Несомненно, нам будет подкинута и лжеимперская идея. Почему «лже»? За семь лет разделения и царствования национальных режимов, в бывших республиках СССР была проведена активная работа по унижению, уничтожению и выселению русского населения. Некоторые действуют настолько активно, что русское население бежит, даже не имея возможности продать дом или квартиру. Поэтому становится совершенно непонятно, что нас связывает кроме похороненного пролетарского интернационализма с большей частью бывших республик. Или какой-то уже другой интернационализм? Совсем уж непонятно, что нас связывает с беспомощными исламскими республиками. Зато идея мнимого союза открывает им двери для вторжения в сердце России со всеми вытекающими последствиями. Если же власть сфокусируется на славянских, православных республиках, основу которых составляет русский народ, по-разному названный то власть окажется один на один с своим врагом - русским народом. Возникнет необходимость признать православие государственной религией, и затем народ неизбежно потребует царя. Возникнет опасность создания сильного государства по формуле «православие-самодержавие-народность», где наличие большого народа обеспечит сильный союз народа и самодержца. Поэтому в данной ситуации нам надо придерживаться тактики оборонительный с постепенным отходом на заранее подготовленные позиции. Надо учиться мудро отступать. А не только размахивать словесной шашкой. Создания государства с такими предпосылками им допустить никак нельзя. Поэтому лучше возвратиться к лжеимперской идеи многих народов, когда многие народы будут «висеть на шее» русского, а представители власти будут на 90% из этих народов. Работайте, работайте, иваны... Нам это уже знакомо. Кстати, это типичная судьба империй, в которых опора неизбежно делается на окраины, чтобы эти весьма «ценные» народы не отвалились от империи. Так как ныне ничто, кроме истории, нас с этими народами не связывает, их следует подчинить России путём внешнеполитическим и внешнеэкономическим, что будет легко достигнуто в условиях их неспособности к существованию. И конечно, только те, которые являются сферой нашего интереса. Русскому народу, быстро падающему в численности, следует, наоборот, сконцентрироваться на основной территории России и добиться своей власти, не лжемонархии, а самодержавия. Конечно, это потребует больших жертв и усилий. Существует и другая опасность. Долгие годы унижая русский народ, сами его враги могут использовать результаты своего же труда для его мнимого возрождения, создав химеру фашизма. С помощью СМИ и устной пропаганды химера эта сможет недолго продержаться, настолько, сколько нужно, чтобы принять меры и, таким образом, наделать много зла. Химерой я называю такую форму правления, потому что национализм чужд русскому народу, сохранившему пусть уже состарившиеся, без побегов, православные корни. Это составляет сильную сторону русского народа и делает его неудобным для управления. Впервые за послереволюционную историю возникла реальная возможность сделать опору не на какой-то «советский народ» и не на ещё пока не выдуманный народ, а на русский народ, сердце которого отдано самодержавию, пусть даже он не научился заглядывать себе в сердце. Кажется, мировые правители спохватились, что переусердствовали в ненависти к России и создали одно национальное государство, и сейчас бросились исправлять свои ошибки. Поэтому, наверное, в Россию запущены миллионы азербайджанцев. Завозятся китайцы, вьетнамцы, все, кем хоть немного можно разбавить русский народ. С православием борются сектантскими прививками. Заметьте, что любой маленький шажок по ограничению этого «беспредела» тут же вызывает истерику в Вашингтоне. Боятся, как бы не пришлось иметь дело с настоящим русским царём. Но, к сожалению, РПЦ, ослабленная долголетней зависимостью от безбожных властей, не на высоте положения. Заметим, что без православия не может быть и народности, понимаемой в государственном смысле, как возможность объединения с властью. То есть без православия и невозможно не формальное, а действительное включение народа в государственное тело, тело, как мы называли здесь, макрочеловека. Непросвещённый православием народ не может быть до конца единым и, тем более, не может иметь самодержца, ибо непонятно, на чём будет основана его власть, разве только на каком-либо обмане.

Подведём некоторые итоги. Триада «православие, самодержавие, народность» подразумевает объединение воедино Бога, самодержца и народа. Через монарха фактически происходит объединение народа с Богом. Монарх, с одной стороны, представляет волю народа, а, с другой стороны, ему открывается воля Божия. В нём происходит соединение этих двух воль и подчинение народной воли воле Божией. В этом особое подобие самодержца Христу. Многие современные христиане, увы, сочетавшиеся миру, и ослеплённые либерализмом, очень часто не к месту вспоминают слова из послания Колоссянам: «Где нет Еллина, ни Иудея...», пытаясь доказать, что этим де отменяются национальности, нарочито забывая следующие за этим слова «... ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос»(Кол. 3, 11). То есть здесь говорится не об отмене национальности, а об отсутствии всех указанных разделений в будущем веке. Вспомним и другие слова: « Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе»(Гал. 3, 28). Согласно логике этих людей уже ни должно быть ни мужчин, ни женщин. Нелепо утверждать, что Сам родившийся от женщины, и во всём бывший человеком, кроме греха, открывший нам путь в Царство Небесное, неся всё бремя человеческого существования, ни на йоту не нарушивший ни Закон Моисеев, ни закон природный, не отменивший наказание, возложенное на человека после грехопадения, но понесший его, будучи невиновен, вдруг окажется земным сверхреволюционером, не только сокрушающим государства, но даже и сами народы. Вспомним, какое внимание уделялось народам в Ветхом Завете. Сколько предсказаний о судьбе разных народов. Сколько обетований, наказаний и чудес посылается именно народам. И всё это признаётся недействительным? Да и как можно отменить понятие народа, не отменив закона, по которому люди и поныне рождаются от своих отцов и матерей, связываясь с ними по закону рождения. «Но таков закон, положенный человеку по грехопадении: ему суждено жить и действовать под условиями ограничения разновидными порчами его основной природы; а таковыя прежде всего появляются в личных идиотизмах отдельных лиц, которые по мере соединения личностей в семьи, в общества, обращаются в идиотизмы семейные, общественные и племенные. Как человек уже не может быть более «человеком абсолютным», каковым был Адам до падения, так не может быть и общество «всечеловеческое», по той же причине»9 . Кто не желает уподобиться Христу и быть человеком, почитать своих родителей, выполнять законы и традиции своего народа, тот, кто не хочет нести всё бремя человеческого существования, как нёс Он, может ли быть назван христианином? Если люди как до Рождества Христова, так и после рождались и умирали, делая свой выбор, сочетаясь Христу, или удаляясь от Него, то почему и объединённые в народы как единое целое, как макрочеловеки, не могли выбирать или отвергать Христа. Как говорят, факты - упрямая вещь, и рассмотрев человеческую историю, мы именно это и обнаружим. Таким образом, по воле Божией и после Пришествия Христа сохраняется порядок вещей со времён Адама. Люди рождаются, живут и умирают, так же существуют народы как единое целое в духовном и физическом смысле.. Телесно по происхождению, духовно по вере, по языку, наконец, по воле, по подчинению одному вождю или монарху. « Егда снизшед языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва, и согласно славим Всесвятаго Духа». Кондак праздника Святой Троицы, как нельзя лучше раскрывает слияние языков. Смысл - добровольное соединение всех людей, но соединение только во Святом Духе, любое другое соединение, ломающие все ветхие перегородки, будет не от Бога. Так что от Бога только один «космополитизм» Святого Духа.. Пятидесятница - это прообраз общего возрождения человечества, глава которому Христос в будущем веке. В соединении этом, в окончательном возрождении человеческой природы и её обожении разрушатся все перегородки.

Таким образом, в земной жизни не удастся создать сильного и жизнеспособного объединения народов, кроме сплочения православных христиан вокруг сильного и большого народа. Это убедительно видно из истории Византии, которая не имела такого народа и вообще не имела понятия народа, место которого занимало понятие христиан. И в трудные моменты истории реалии принадлежности к тому или иному народу, ни кем не отменённые, пагубно сказывались на истории Византии, что в конечном итоге и привело её к краху, своим крушением открывший путь Третьему и самому могучему Риму, едва на своём закате не осветившем своим лучами и Второй и едва не восстановившей над Святой Софией Крест. Будучи несокрушимым внешне ввиду совершенности своего устройства, он мог был подорван только изнутри, что и было проделано носителями тайны беззакония, потратившими две сотни лет на эту кропотливую работу. В отличие от многих православных, эти рудокопы, шахтёры прекрасно понимали, кто такой удерживающий и что он удерживает.

Г-н Ульянов-Ленин писал в работе «Социализм и религия», что надо покончить с положением, «когда церковь была в крепостной зависимости от государства, а русские граждане были в крепостной зависимости у государственной церкви, когда существовали и применялись средневековые инквизиторские законы.... преследовавшие за веру или за неверие, насиловавшие совесть человека...»10 . «Что бы не произошло, они взирают на Петербург в ожидании мессии, который освободит их от всех зол; и если они называют Константинополь своим Царьградом, своим царским городом, то они делают это как в надежде на появление с севера православного царя, который вступит в этот город и восстановит истинную веру, так и в память о другом православном царе, который владел Константинополем до турецкого завоевания страны»11. Хотя, на удивление, многие православные даже сейчас не хотят принимать слова свят. Иоанна Златоустого, находя в святоотеческой литературе иные объяснения понятию «удерживающий».

Вернёмся к сегодняшнему дню. Каждое звено триады может быть подделано современными мастерами. Вместо православия может быть подсунута другая религия: католицизм в явном виде, восточного обряда или зарождающийся в виде церкви с земной главой. Возможны более грубые подделки. Вместо монархии, религиозно-историческое шоу, где нам отведена роль толкинистов, а им пульт управления. Вместо народности - национализм грубого пошиба или превращение народа в американоподобный сброд. Разумеется, так им хочется и, разумеется, так у них не получится, потому что с нами не только ныне живущие, но и уже отшедшие к Богу, и не просто наши предки, но тысячи и тысячи молитвенников к Богу. Разве забудут они нас в своих молитвах, и разве их Господь не услышит? К сожалению, только про нас можно сказать, что мы не на высоте положения. И не только по своей теплохладности, по своей греховности. А по какому-то общенародному помрачению, какому-то отсутствию мудрости. Как православие иной раз не проповедуется, а дискредитируется его служителями, так и идея монархии иногда извращается и представляется в шаблонном виде русскими патриотами. Часто выдвигается идеал некоего тирана, который будет снимать головы на право и налево всем несогласным и маловерам. Отсюда и чрезмерная идеализация одного из самых лучших царей - Иоанна Грозного. Никто не отрицает положительные моменты его царствования. И, ещё более, некоторые присущие ему истинно царские черты. Но чрезмерная идеализация рождает несформулированное учение о царской непогрешимости, даже о своеобразном царском ницшеанстве, заключающееся в том, что для царя не действуют духовные законы и даже нравственные нормы.. Но как же союз царя и народа, основанный на любви? На чём тогда основывается подчинению царю, только на том, что юридически обоснованный, законный царь? Или на том, что царём движет Бог, Его промысел? Нет, конечно, нам ближе образ Царя Давида, кроткого, но послушного Богу, поэтому по воле Божией иногда карающего твёрдой рукой. Слабого, но в немощи которого совершается сила Божия. Не ошибающегося гения, но твердо стоящего у руля молитвенника. Хомяков А.С. выделяет 13 лет великих побед и великого счастья в царствовании царя Иоанна Грозного, говоря, что «это было время доброго совета»12 . О сыне его Фёдоре Иоанновиче говорит следующее: «Все историки согласны в том, что царствование Фёдора Иоанновича было временем весьма счастливым для России, но всё приписывают мудрости Годунова.... если государь правдолюбивый ищет доброго совета, добрый совет всегда является на его призвание Если государь-христианин уважает достоинство человеческое, - престол его окружается людьми, ценящими в себе выше всего достоинство человеческое. Ум многих, пробуждённый благодушием одного, совершает то, чего не могла бы совершить мудрость одного лица, и предписания правительства, согретого любовью к народу, исполняются не страхом, а тёплой любовью народной. Любовь же одна созидает и укрепляет царство»13 . Союз царя и народа более всего и выражается в этом «добром совете», происходящим из недр народа но произносимый лучшими его представителями. Пожалуй, этот «добрый совет», являющийся выражением любви своего народа к монарху и воспринятый монархом, можно принять за индикатор соответствия той или иной монархии своему идеалу. Как тут с горечью не вспомнить слова другого кроткого царя: «Кругом измена, трусость и обман». Когда же может воздвигнуться снова монархия? Когда русский народ снова может породить «добрый совет», то есть, когда он хотя бы в части своей вернётся к Богу, покается и в измене, и в трусости и обмане. И тогда то, что кажется нам невозможным, вновь станет реальностью, воздвигнутой из праха Тем, Кому возможно всё.

1.К.Е. Скурат. История Поместных Православных Церквей.т1, стр 263.

2.Тихомиров Л.А. Монархическая государственность стр.171

4.Д.А. Хомяков Православие Самодержавие, Народность. Монреаль, 1982, стр.152.

5.Тихомиров, Там же стр.171.

6.Тихомиров стр. 578.

7. Валерий Осипов. Я ищу детство. Избранное. Московский рабочий 1989 г. Стр, стр. 445

8. Тихомиров стр. 580

9. Д.А. Хомяков. Православие, Самодержавие, Народность. Монреаль, 1982, стр.35.

10. В.И. Ленин. Полн. Собр. Соч., т.12, с. 144

11. К. Маркс и Ф. Энгельс. Британская политика, т.9, 8-10

12. А.С.Хомяков. Тринадцать лет царствования Ивана Васильевича. О старом и новом. Статьи и очерки. Москава. Современник, 1988, стр.388

13. А.С Хомяков. Царь Феодор Иоаннович. Там же. Стр 394-395

«Православие, самодержавие, народность». При помощи трех этих слов министру народного просвещения Сергею Уварову удалось вывести идеальную формулу отношений власти и общества в императорской России. Правда, ненадолго…

Портрет Сергея Семеновича Уварова. Худ. В.А. Голике. 1833

В истории России было немало ярких и влиятельных идеологических концепций – начиная с размышлений старца Филофея о Москве как о Третьем Риме (1523). Однако первой попыткой систематизировать и повсеместно распространить представления о назначении и целях государства стала имперская триада, которая, по замыслу Николая I и министра народного просвещения Сергея Уварова , должна была надолго скрепить державу и придать ее укреплению смысл.

Император Николай Павлович был врагом мечтательного пустозвонства, которое с избытком порождала фантазия предыдущего государя – Александра I . Новому царю требовались сотрудники деловитые, у которых словеса служат лишь фундаментом для практики, и с самого начала именно таких людей он желал видеть во главе армии, внешней политики и промышленности. Не менее важной император полагал и задачу создания идеологической доктрины – стратегически действенной и простой по форме.

Николай понимал, что пришел момент задуматься об обновлении государственной идеологии. В прежние времена ее по большей части формировали предписания Церкви. Однако после церковного раскола XVII века, после «обмирщения», протекавшего в стране на протяжении всего XVIII столетия, возникла насущная необходимость в идеологических установках, связанных с православной верой, но не исходящих от Церкви.

Русский европеец

Для разработки новой доктрины требовался человек изысканно образованный, приметный, хорошо известный в кругах придирчивой просвещенной публики и одновременно деловой и исполнительный. Император долго приглядывался к энергичному президенту Академии наук Сергею Семеновичу Уварову. На вид утонченно мыслящий русский европеец, тот доказал верность престолу и уважение к коренным традициям России. А империи в начале 1830-х нужно было возвращать авторитет в глазах собственного дворянства…

Панорама Санкт-Петербурга. Начало XIX века

Вольнодумство всегда присуще молодым умам, но Николай, понимая это, тем не менее резонно считал некоторые популярные в столичных салонах идеи опасными для страны. Уваров же к тому времени прошел все стадии «посвящения» тогдашней просвещенной элиты. Он был отцом-основателем литературного общества «Арзамас», с которым связаны биографии В.А. Жуковского, А.С. Пушкина, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского. Литераторы, выступавшие против консервативных устоев в словесности, чаще всего собирались именно в богатом доме Уварова.

В обществе, где каждому давалось шутливое прозвище, взятое из баллад Василия Жуковского , Сергея Семеновича окрестили Старушкой, с ироничным уважением подчеркивая тем самым, что еще совсем молодой человек принадлежит уже к ветеранам борьбы за реформу русского литературного языка. Ведь Уваров был автором первой положительной рецензии на двухтомник «Опытов в стихах и прозе» Константина Батюшкова , явившейся на некоторое время манифестом «новой литературы».

Надо сказать, что Уваров к тому моменту имел и другие, не менее значительные заслуги перед русской литературой. Так, в двухлетней дискуссии с пожилым поэтом Василием Капнистом он сформулировал золотое правило о единстве формы и мысли в творчестве, ставшее аксиомой для писателей пушкинского века. Кроме того, еще в 1810 году Василий Жуковский перевел на русский язык «Проект Азиатской академии», написанный Уваровым, по обыкновению, на французском.

Эта замечательная работа показывает прозорливость будущего министра народного просвещения, понимавшего необходимость для России вести ответственную политику на Востоке. Впрочем, по прошествии двух лет после основания «Арзамаса» Сергей Уваров охладел к затянувшейся литературной игре и покинул общество.

В 1818 году он был назначен президентом Академии наук. Свою роль тут сыграли и его родственные и приятельские связи, и, несомненно, репутация вдумчивого исследователя, заработанная франкоязычными трудами «Опыт об Элевсинских мистериях» и «Император всероссийский и Бонапарте». На этой должности Уваров пребывал до самой своей смерти и, между прочим, научился сотрудничать с консерваторами, которых осмеивали арзамасцы.

Одновременно до 1822 года он оставался попечителем Санкт-Петербургского учебного округа, а затем возглавил департамент мануфактур и внутренней торговли. Примечательно, что в декабре 1832 года Уваров подал свой голос за избрание Александра Пушкина действительным членом Российской академии. Отношения двух знаменитых арзамасцев осложняли взаимные колкости, но общение их не прерывалось много лет.

Основа государственной идеологии

В 1832 году Уваров стал товарищем (заместителем) министра народного просвещения. Министерство в ту пору возглавлял пожилой князь Карл Андреевич Ливен , генерал от инфантерии, соратник Александра Васильевича Суворова . Император Николай I правил уже немало лет, раны декабря 1825 года зарубцевались, но опасность укрепления революционных тенденций не исчезла.

Уварову было поручено создать гибкую систему, постоянно действующий механизм патриотического воспитания. Самое трудное – разъяснить обществу смысл «контракта» с государством и государем. Через год, как и ожидалось, заместитель, заслуживший царское доверие, занял пост министра, на котором оставался целых 16 лет – до 1849 года.

Портрет Василия Андреевича Жуковского. Худ. И.И. Реймерс. 1837

Кредо уваровской политики нашло отражение в первом же документе, составленном им на новой должности. Правда, обозначил эти основы Уваров несколько ранее, будучи еще товарищем министра. Именно тогда впервые прозвучали три слова: «православие, самодержавие, народность»! Это триединство стало фундаментом государственной идеологии Российской империи – идеологии, в течение двух десятилетий работавшей эффективно и пошатнувшейся лишь в дыму Крымской войны.

В те же 1830-е годы Уваров поражал современников популярной политологией:

«Углубляясь в рассмотрение предмета и изыскивая те начала, которые составляют собственность России (а каждая земля, каждый народ имеет таковой Палладиум), открывается ясно, что таковых начал, без коих Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить, – имеем мы три главных:

1. Православная Вера.
2. Самодержавие.
3. Народность».

Национальной идее прежде всего необходим был народный герой, который олицетворял бы все ценности триады. Таким героем стал крестьянин Иван Сусанин , который, согласно устоявшейся к тому времени легенде, явился спасителем молодого боярина Михаила Романова – будущего государя.

И посвященная этому подвигу опера Михаила Глинки «Жизнь за царя», премьера которой состоялась в ноябре 1836 года в петербургском Большом театре, и открытие памятника крестьянину-герою в Костроме – все это было прямым следствием утверждения уваровской идеологии.

Определим основные этапы возникновения «триединой» идеологической концепции. Самое раннее упоминание о триаде «Православие, самодержавие, народность» относится к марту 1832 года: в сохранившемся черновике франкоязычного письма императору тогдашний товарищ министра народного просвещения предложил формулу, которая отвечала ожиданиям монарха.

Со времен Петра Великого мало кто сомневался, что путь России – учиться у Европы. Однако Николай I и Уваров (а кроме них, примерно в то же время, А.С. Шишков, Н.В. Гоголь, А.А. Краевский и некоторые другие мыслители) обратили внимание на важные преимущества русского уклада жизни.

«Россия еще хранит в своей груди убеждения религиозные, убеждения политические, убеждения нравственные – единственный залог ее блаженства, останки своей народности, драгоценные и последние гарантии своей политической будущности», – писал Уваров государю, и указанные качества и он, и император считали основой российских побед.

В первом же своем письме Николаю I Уваров задиристо определил лидерскую роль Министерства народного просвещения в административном корпусе империи. А в марте 1833 года, при вступлении в новую должность, он распорядился о рассылке по учебным округам циркуляра, в котором так сформулировал свое кредо и кредо министерства:

«Общая наша обязанность состоит в том, чтобы народное образование, согласно с высочайшим намерением августейшего монарха, совершалось в соединенном духе Православия, Самодержавия и народности».

Иван Сусанин. Худ. К.Е. Маковский. 1914. Общенародным героем, олицетворяющим все ценности триады «Православие, самодержавие, народность», стал крестьянин Иван Сусанин, в Смутное время спасший боярина Михаила Романова – будущего царя

Слово с маленькой буквы

Знаменательно, что слово «народность» – единственное в триаде – все-таки писали с маленькой буквы. Народность казалась наиболее спорной стороной триады. В понимании Уварова народность – это русский аналог европейского «национального начала». Там оно было связано с борьбой против монархических и церковных устоев. От русского же народного самосознания, преимущественно крестьянского, Уваров ждал единения с царем и верой. Но для этого и правящий класс должен был сделать шаг навстречу «черни».

«Каковы бы ни были столкновения, которые им довелось пережить, оба они живут общей жизнью и могут еще вступить в союз и победить вместе». Речь шла о союзе консервативного начала (религии и самодержавной власти) и народности.

Не раз исследователи отмечали, что формула Уварова вытекала из российского военного девиза «За веру, царя и Отечество!», появившегося еще в конце XVIII века. Но стоит подчеркнуть, что его министерство в своих общественных стараниях не только брало на вооружение, но и популяризировало этот лозунг.

В первом номере «Журнала Министерства народного просвещения», выходившего с 1834 года, говорилось, что «наставляемое повелениями монарха, неусыпно пекущегося о пользе Богом врученной ему страны, министерство вменяет себе в прямой и священный долг давать полезное направление читателям своего журнала, да удовлетворится истинных сынов Отечества справедливое желание знать, каким образом они могут лучше содействовать высоким намерениям Отца России».

В 1843 году Уваров составил капитальную записку, в которой подводились итоги его десятилетней работы во главе министерства. Это сочинение было издано в Петербурге в 1864-м под названием «Десятилетие Министерства народного просвещения. 1833–1843».

И через 11 лет после рождения легендарной формулы ее автор оставался ей верен. И Россия привыкла к триаде. Значит, политика, которую целое десятилетие проводили министр, министерство, вверенная ему пресса, не потерпела банкротства.

Напротив, уваровские идеи внедрялись в массы; в начале 1840-х приверженность им стала признаком хорошего тона и для российской политической элиты. Но Уваров добивался большего. Он мечтал сплотить страну вокруг своей триады, сплотить ради блага России, ее могущества, ее просвещения.

Ему хватало честолюбия и распорядительности, чтобы внедрять свою идеологическую программу по всей империи. О лучшем министре Николай не мог и мечтать. Министерство народного просвещения отвечало и за идеологию, и за пропаганду, и за связь с Церковью, и, по инициативе Уварова, за репутацию России в мире. Напомним, что после Венского конгресса (1814–1815) участие России в событиях европейской жизни стало будничным, едва ли не рутинным делом.

Уже не только торговля, шпионаж и войны составляли повестку дня в международной политике империи. Император всероссийский старался следить за политическими тенденциями, за идеологической конъюнктурой по всему Старому Свету. Следить и воздействовать на ситуацию в духе поддержания монархической законности.

Несправедливый приговор историка

Не всем по душе пришелся характер министра, которого царь за верную службу в 1846 году наградил графским титулом. К тому же Уваров унаследовал миллионное состояние тестя, иными словами, слыл невыносимо удачливым господином.

Впрочем, Сергей Семенович, обремененный государственными делами, не избежал нервных срывов. Обостренное самолюбие иногда ослепляло министра. Знаток русской старины П.И. Бартенев писал:

«Живы еще лица, помнящие, как С.С. Уваров явился бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевание Пушкина и как от него сторонились».

Ведь в то же самое время Уваров принимал энергичные меры по нейтрализации студенчества, которое он не хотел допускать до прощания с Пушкиным. Было объявлено, что в день похорон университет посетит сам министр, чтобы отследить прогульщиков. Попечителя Московского учебного округа графа С.Г. Строганова Уваров наставлял:

«По случаю кончины А.С. Пушкина, без всякого сомнения, будут помещены в московских повременных изданиях статьи о нем. Желательно, чтобы при этом случае как с той, так и с другой стороны соблюдаема была надлежащая умеренность и тон приличия. Я прошу ваше сиятельство обратить внимание на это и приказать цензорам не дозволять печатания ни одной из вышеозначенных статей без вашего предварительного одобрения».

Вроде бы резонные слова, государственная позиция. Умеренность действительно необходима, когда речь идет о властителе дум, погибшем на преступной дуэли. Но при сопоставлении этого послания Уварова с его будущими словесами о пушкинском гении становится очевиднее лицемерие министра народного просвещения. Трагические дни всегда срывают «все и всяческие маски»…

Историк Сергей Михайлович Соловьев (кстати, постоянный автор «Журнала Министерства народного просвещения») отзывался об Уварове ядовито:

«Он был человек, бесспорно, с блестящими дарованиями, и по этим дарованиям, по образованности и либеральному образу мыслей был способен занимать место министра народного просвещения и президента Академии наук; но в этом человеке способности сердечные нисколько не соответствовали умственным. Представляя из себя знатного барина, Уваров не имел в себе ничего истинно аристократического; напротив, это был слуга, получивший порядочные манеры в доме порядочного барина (Александра I), но оставшийся в сердце слугою; он не щадил никаких средств, никакой лести, чтоб угодить барину (императору Николаю); он внушил ему мысль, что он, Николай, творец какого-то нового образования, основанного на новых началах, и придумал эти начала, т. е. слова: православие, самодержавие и народность; православие – будучи безбожником, не веруя в Христа даже и по-протестантски; самодержавие – будучи либералом; народность – не прочитав в свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски или по-немецки. Люди порядочные, к нему близкие, с горем признавались, что не было никакой низости, которой бы он не был в состоянии сделать, что он кругом замаран нечистыми поступками. При разговоре с этим человеком, разговоре очень часто блестяще умном, поражали, однако, крайнее самолюбие и тщеславие; только, бывало, и ждешь – вот скажет, что при сотворении мира Бог советовался с ним насчет плана».

Портрет императора Николая I. Худ. В.Д. Сверчков. 1856. Николай I считал очень важной задачу создания государственной идеологической доктрины

В ПОНИМАНИИ УВАРОВА НАРОДНОСТЬ – ЭТО РУССКИЙ АНАЛОГ ЕВРОПЕЙСКОГО «НАЦИОНАЛЬНОГО НАЧАЛА» . Там оно было связано с борьбой против монархических и церковных устоев. От русского же народного самосознания Уваров ждал единения с царем и верой

Что ж, суровый приговор великого историка, показавшего себя здесь и страстным сатириком, и сторонником либерализации. Но думается, приговор не во всем справедливый. Неудивительно: автор и объект его критики принадлежали к разным идеологическим лагерям.

К тому же ужиться с Уваровым действительно было нелегко, а его пресловутый «аристократизм», уже в 1820-е вызывавший споры, не могли ему простить и писатели пушкинского круга. Правда, их коробила прежде всего, скажем так, легковесность уваровского аристократизма.

Они любили вспоминать, что отцом сиятельного графа был «выскочка» Сенька-бандурист, всем обязанный Григорию Потемкину . Поговаривали, что Уваров являлся незаконнорожденным сыном генерала С.С. Апраксина. И для Сергея Соловьева граф тоже был «слугой с повадками барина». В этом замечании историка – следы пушкинского снобизма. А важную роль пропаганды, сознательно использованной Уваровым в создании действующей триединой формулы государственной идеологии, еще предстояло разглядеть потомкам Соловьева в ХХ веке.

Сын историка, философ Владимир Сергеевич Соловьев , уже не был столь категоричен в оценке Уварова. Напротив, он брал министра под защиту от пушкинской язвительности, замечая некорректность стихотворения «На выздоровление Лукулла», в котором поэт постарался высмеять автора триады в ювеналовом стиле. В.С. Соловьев писал:

«В публичной своей деятельности Уваров имел большие заслуги: из всех русских министров народного просвещения он был, без сомнения, самый просвещенный и даровитый, и деятельность его – самая плодотворная. Для серьезной сатиры, внушаемой интересом общественным, Уваров не давал повода, и, в самом деле, Пушкин обличает только частный характер министра, и его обличение представляет скорее пасквиль, нежели сатиру».

Наследие графа

В 1996 году, после отнюдь не бесспорно проведенной президентской кампании, Борис Ельцин публично дал задание изобрести национальную идею. Но объединительный, всенародный осознанный образ невозможно вывести в лаборатории: гомункулус в качестве национальной идеи не приживется. Тут нужно уловить природу государства, народной культуры и выхватить нечто, органически присущее большинству.

«Новое» здание Московского университета на Моховой улице, построенное в 1835 году. Фотография 1912 года

У соратников Ельцина не получилось то, что удалось Уварову. Россия – воинская держава. Сергей Семенович вспомнил боевой клич «За веру, царя и Отечество!». Он понял: придумывать ничего не требуется, надо только уловить и обобщить.

Уваров хорошо знал законы пропаганды, осознавал эффективность революционных лозунгов, мятежной французской журналистики. Он не побоялся позаимствовать у революционеров форму. У них – «Свобода, равенство и братство», у нас – «Православие, самодержавие, народность». Агитационную силу прессы он понимал как никто в тогдашней России.

Азбуку триады разъясняли и священники в проповедях, чтобы каждый человек в стране воспринимал эти основы как суть государственного устройства. Программные выступления министра публиковались также в европейских столицах, чтобы повсюду знали, что триада – палладиум Российской империи. Вспомним, что именно Уваров оперативно перевел на французский пушкинское стихотворение «Клеветникам России» и постарался, чтобы в дни Польского восстания в 1830–1831 годах до европейских «верхов» дошли патриотические формулы русского поэта.

Триада строилась на века, но действовала в полную силу лишь до 1855 года. После поражений в Крыму, после смерти императора Николая ситуация резко изменилась. Империя усомнилась в собственных силах и приступила к революционным преобразованиям. Какой уж тут апофеоз исконного самодержавия!

Прошло еще 10 лет – и великие реформы изменили отношение и к монарху, и к народу. В России проявлялась прослойка крупных собственников, они боролись за политическое влияние. На этом фоне росли и социалистические протестные настроения.

В науке осталось нелестное, критическое определение – «теория официальной народности». «Официальной» – значит во многом фальшивой, искусственной. Это академик А.Н. Пыпин – талантливый историк литературы и социолог левого толка – так окрестил николаевскую идеологию уже в пореформенные годы. Сторонники обновления – и либералы, и социалисты – разбивали концепцию Уварова в пух и прах. За реакционность, за консервацию отсталости.

Развитие событий с 1855 по 1917 год во многом подтверждает правоту критиков. После падения Севастополя Россию уже трудно было назвать тихой пристанью по сравнению с мятежной Европой. Торжества процветающего консерватизма не состоялось. И учебные заведения даже в условиях цензурного давления не стали кузницей лояльности. Идея триады потерпела крах.

С другой стороны, император Николай I и его министр Сергей Уваров создали продуманную, взвешенную охранительную идеологию, основанную на изучении народной культуры. И хотя триада не стала вечной панацеей для трона, сам опыт той плодотворной идеологической работы бесценен. В мирное время власть попыталась сплотить миллионы подданных, проявила пропагандистскую инициативу.

И не императора и его министра вина, что следующему поколению управленцев Российской империи недоставало поворотливости. Консерваторов в Министерстве народного просвещения и после хватало, но они, по большому счету, умели только «подмораживать», когда следовало по-уваровски опережать оппонентов.

Арсений Замостьянов