Какие грехи видим в людях, те есть и в нас. Видение грехов своих

Почему христианство так категорично запрещает осуждение ближнего? Ведь осуждают люди друг друга отнюдь не за выдающиеся заслуги и добродетели, а за безнравственное поведение. Или, выражаясь языком христианской аскетики, - за грехи. Но разве грех, с точки зрения Церкви, не достоин порицания?

Преступление без наказания

Эммануил Кант говорил, что более всего в мире его изумляет вид звездного неба над нами и нравственный закон внутри нас. Этот закон совести является универсальным для всего человечества и не зависит от культурных, национальных или религиозных различий между людьми. Стремление к добру так же естественно для каждого из нас, как, например, способность мыслить, разговаривать или ходить на задних конечностях. Поэтому заповеди «не убий», «не укради», «не желай жены ближнего своего» даже для человека, который еще только знакомится с жизнью Церкви, не становятся открытием чего-то принципиально нового и неожиданного. Но вот евангельская заповедь о неосуждении очень часто вызывает недоумение и целый ряд вопросов.

Ведь если муниципальный чиновник покупает себе иномарку, по стоимости равную его жалованию за двадцать лет беспорочной службы, то осуждение вызывает вовсе не его любовь к качественной и удобной технике. Женатого мужчину, который завел себе роман на стороне, знакомые осуждают совсем не за то, что он примерный отец, а спившегося саксофониста - отнюдь не за его виртуозное владение музыкальным инструментом. Ни один, даже самый пристрастный, дотошный и въедливый критик не станет порицать кого-либо за добрые и полезные дела. Поводом к осуждению может стать лишь безнравственное поведение, неблаговидный поступок или преступление.

Но почему же тогда Церковь так настойчиво призывает христиан никого не осуждать ни делом, ни словом, ни даже мыслью?

Ведь очень часто бывает, что человек явно грешит на глазах у всех, и никаких сомнений в его греховности не может возникнуть даже у самого наивного альтруиста и романтика.

В большинстве традиционных религий осуждение и даже наказание подобных людей является нормой. В древнем Израиле, например, благочестивые иудеи должны были до смерти забить камнями грешников, уличенных в супружеской измене. А в тех мусульманских странах, где в основе уголовного права лежит шариат, взятому с поличным грешнику и сегодня грозит тяжкое физическое наказание, вплоть до смертной казни. С точки зрения обычной человеческой логики, это вполне нормально: преступление требует наказания, а грех - возмездия.

Однако евангельский принцип отношения к грешникам решительно противоречит подобному рассуждению. Своей земной жизнью Иисус Христос показал людям ту норму человечности, к которой все мы призваны, и поэтому любой поступок Христа, описанный в Евангелии, является эталоном поведения для каждого человека, искренне стремящегося исполнить волю Божию.

Что же говорит Евангелие об отношении Христа к грешникам? Только одно: Он их не осуждал, но относился к ним с любовью и жалостью. Христос не осудил женщину, взятую в прелюбодеянии (Ин 8 :11); не осудил жителей Самарянского селения, отказавшихся дать Ему пищу и кров (Лк 9 :51-56); и даже Иуду, пришедшего предать Его на мучительную смерть, Господь не исключил из числа Своих друзей (Мф 26 :50). Более того: первым человеком, которого Христос ввел в Рай, был покаявшийся бандит и убийца, распятый за свои грехи (Лк 23 :32-43).

Евангелие упоминает лишь одну категорию людей, которая подверглась резкому осуждению Христа. «Змиями» и «порождениями ехидниными» Господь назвал первосвященников, книжников и фарисеев. Это была религиозная элита иудейского народа - то есть именно те люди, которые как раз и считали себя вправе осуждать грешников.

В чем же причина такого парадоксального отношения к грешникам в христианстве и почему в Православии любая форма негативной оценки даже очевидно согрешившего человека считается тягчайшим грехом? Для того, чтобы ответить на эти вопросы, необходимо сначала выяснить: а как вообще понимается грех в Православии?

Принцип бинокля

В греческом языке грех часто называется словом «амартиа», что в буквальном переводе на русский означает «мимо цели», «промах». До грехопадения любое действие человека имело своей целью исполнение благой воли Божией о нем самом и о мире вокруг него. Но когда человек отпал от своего Создателя, эту ясную и высокую цель от него заслонило множество других, мелких и противоречивых. Все его свойства и способности остались прежними, но вот употреблять их человек стал неподобающим образом. Так стрелок с помутившимся зрением по-прежнему способен натянуть тугую тетиву своего лука и пустить стрелу, но вот куда она попадет - большой вопрос. Скорее всего, такой выстрел вслепую окажется именно «амартиа», то есть - мимо цели.

Вот как пишет об этом преподобный Симеон Новый Богослов: «Со времени преступления Адамова растлились все естественные силы человеческого естества, то есть ум, память, воображение, воля, чувство, которые все совмещаются в частях души… Растлились, но не уничтожились. Почему человек может умствовать, но не может умствовать правильно; может действовать, но действовать неразумно. По сей причине все, что он думает и придумывает, что загадывает и предпринимает, к чему сочувствует и от чего отвращается, все это криво, косо, ошибочно» .

Иначе говоря, грех в Православии понимается как неправильно, не вовремя и невпопад реализованный импульс человеческой природы, который сам по себе вполне здоров, но, будучи употребленным не по назначению, стал вредным и опасным для человека.

Грех осуждения не является исключением из этого правила. В его основе лежит все тот же изумлявший Канта нравственный закон стремления человека к добру.

Создав человека безгрешным, Бог вложил в его природу совесть как способность отличать добро от зла, - и ненависть к греху как защитную реакцию на столкновение со злом.

Поэтому, когда первые люди согласились в райском саду на уговоры сатаны и вкусили плодов с запретного древа, они не стали жертвами обмана или собственного неведения. Грехопадение было сознательным актом нарушения ими воли Божией и голоса собственной совести.

Отпав от Бога, человек потерял Рай, - но эту естественную способность распознавать зло и ненавидеть грех он сохраняет по сей день. Правда, с одной печальной оговоркой: после грехопадения человек отчетливо видит зло, но только в других людях, и ненавидит он теперь исключительно чужие грехи. Такое духовное устроение и порождает отношение к окружающим, которое принято называть в православной традиции - грехом осуждения.
Неверно употребленная способность, словно чудовищный бинокль неимоверно увеличивает перед нашим духовным взором все недостатки окружающих и их злые дела. Но когда мы через этот же бинокль пробуем взглянуть уже на самих себя, он начинает столь же неимоверно уменьшать все наши грехи, делая их в наших глазах мелкими, ничтожными и не заслуживающими внимания.

Как это ни странно, но такое стремление не видеть себя грешным и плохим тоже имеет основание в чистой богоданной природе человека и является не чем иным, как искаженным чувством святости, которая была свойственна нашему естеству до грехопадения.

Что мы знаем друг о друге?

Парадокс греха осуждения заключается в том, что, взявшись судить о недостатках и грехах другого человека, мы на самом деле судим себя, хотя, как правило, даже не подозреваем об этом. Осуждая кого-либо, мы устанавливаем некий уровень нравственной оценки человеческого поведения, ниже которого и сами не имеем права опускаться. Скажем, осудив в душе грубияна-начальника, орущего на подчиненных по поводу и без повода, мы тем самым, определяем и для себя категорическую недопустимость подобного поведения. Однако, вернувшись с работы домой, можем тут же сорвать накопившиеся за день раздражение и усталость на ни в чем не повинных родственниках. И поэтому осуждение, которое днем было адресовано несдержанному начальнику, теперь с полным правом должно быть употреблено уже по отношению к нам самим. Так проявляет себя удивительный закон духовной жизни, который преподобный Иоанн Лествичник формулировал следующим образом:

«Если в самом деле истинно, что …каким судом судите, таким будете судимы (Мф 7:2), то, конечно, за какие грехи осудим ближнего, телесные или душевные, в те впадем сами; и иначе не бывает» .

Причина такой жесткой зависимости в том, что в другом человеке мы можем опознать и осудить лишь те греховные наклонности, которые есть в нас самих, даже если этому человеку они вовсе не свойственны.

Мы не видим души человека, не знаем его внутреннего мира, и поэтому очень часто приписываем чужим поступкам то значение, которое нам подсказывает наш собственный греховный опыт. Так, например, увидев человека, входящего среди ночи в круглосуточный магазин, бандит может принять его за своего коллегу, который собрался ограбить эту лавочку. Пьяница, глядя на того же позднего покупателя, решит, что тот прибежал за очередной порцией выпивки. А любитель амурных приключений подумает, что этот человек собрался к любовнице и хочет купить по дороге торт, цветы и шампанское. Каждый судит о нем в меру своих представлений, обусловленных их собственным навыком к тому или иному виду греха. А человек-то всего-навсего пришел купить молока для больной дочки…

Так чего же он стоит, такой наш суд? Ведь все, что мы можем знать друг о друге, по большому счету укладывается в эту печальную схему: мы видим лишь внешность чужих дел, но совершенно не представляем себе их смысла и внутренней мотивации. Наблюдая чужие поступки, мы наивно пытаемся дать справедливую оценку совершившим их людям. Но не так судит Бог, который смотрит не на дела, а на сердце человека, знает все обстоятельства его жизни, движения его души, и совсем по-другому оценивает даже то, что, вне всякого сомнения, является грехом в наших глазах.

Очень хороший пример, поясняющий, как это может быть, приводит в своих поучениях преподобный Авва Дорофей - христианский подвижник, живший в VII веке. Он рассказывает, как на невольничьем торге были выставлены на продажу две совсем маленькие девочки, и одну из них купила благочестивая христианка, мечтающая воспитать ее в чистоте и благоухании святых заповедей Христовых. Другую малышку купила совершенно развратная блудница, с тем чтобы научить ее своему мерзкому ремеслу. И, конечно, же, первая девочка выросла чистой душой и телом, боголюбивой и исполненной всяческих добродетелей. А вторая… Вторую ее злая наставница сделала орудием дьявола, научив самым изысканным и грязным видам разврата. И вот, Авва Дорофей восклицает: «Обе были малы, обе проданы, не зная сами, куда идут, и одна оказалась в руках Божиих, а другая впала в руки диавола. Можно ли сказать, что Бог равно взыщет как с одной, так и с другой? Как это возможно! Если обе впадут в блуд или в иной грех, можно ли сказать, что обе они подвергнутся одному суду, хотя и обе впали в одно и то же согрешение? Возможно ли это? Одна знала о Суде, о Царствии Божием, день и ночь поучалась в словах Божиих; другая же, несчастная, никогда не видала и не слышала ничего доброго, но всегда, напротив, все скверное, все диавольское; как же возможно, чтобы обе были судимы одним судом?

Итак, никакой человек не может знать судеб Божиих, но Он один ведает все и может судить согрешения каждого, как Ему Единому известно».

«…О, худо он сделал»

«Ненавидь грех, но люби грешника» - вот принцип православной аскетики, не позволяющий отождествлять человека с его злыми делами. Но даже ненависть к чужому греху может оказаться духовно опасной. Ведь тот, кто внимательно рассматривает поведение других, сам рискует через осуждение греховных поступков незаметно впасть и в осуждение человека, который их совершает. В Древнем Патерике упоминается поучительный случай подобного рода:
«Один старец святой жизни, узнав о некоем брате, что он впал в блуд, сказал: „О, худо он сделал“. Через некоторое время Ангел принес к нему душу согрешившего и сказал: „Посмотри, тот, кого ты осудил, умер; куда же прикажешь поместить его - в Царство или в муку?“ Потрясенный этим святой старец все оставшееся время своей жизни провел в слезах, покаянии и безмерных трудах, молясь, чтобы Бог простил ему этот грех». Старец осудил не брата, а лишь его поступок, но Господь показал ему недопустимость даже такого, казалось бы, благочестивого и праведного суда.

Грех достоин ненависти - но каждому, желающему своего спасения, необходимо научиться ненавидеть грех, прежде всего, в себе самом.

О чужих же грехах и о правильном отношении к ним Авва Дорофей писал следующее: «Действительно случается, что брат погрешает по простоте; но имеет одно доброе дело, которое угодно Богу более всей жизни, - а ты судишь, и осуждаешь его, и отягчаешь душу свою. Если же и случилось ему преткнуться, почему ты знаешь, сколько он подвизался и сколько пролил крови своей прежде согрешения? Теперь согрешение его является пред Богом, как бы - дело правды. Ибо Бог видит труд его и скорбь, которые он, как я сказал, подъял прежде согрешения, и - милует его. А ты знаешь только сие согрешение, и тогда как Бог милует его, ты - осуждаешь его и губишь душу свою. Почему ты знаешь, сколько слез он пролил о сем пред Богом? Ты видел грех, а покаяния его не видел».

Синдром Паниковского

Зиновий Герд в роли Михаила Самуэлевича Паниковского в фильме “Золотой теленок”

Даже очень грязный человек может почувствовать себя чистым и опрятным, если встретит бедолагу еще более грязного и неряшливого, чем он сам. Беда в том, что наша поврежденная грехом природа все время стремится к самоутверждению за счет признания другого человека более низким, плохим, греховным. И еще одна лазейка для этого больного стремления очень часто видится нам в словах Нового Завета об обличении греха: Испытывайте, что благоугодно Богу, и не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте. Ибо о том, что они делают тайно, стыдно и говорить (Еф 5 :10-12). Казалось бы, вот - прямая санкция на осуждение чужих грехов, подкрепленная авторитетом Священного Писания. Однако не стоит торопиться с выводами. Прежде чем приступить к обличению злых дел, всем стремящимся к подобного рода деятельности следовало бы сначала ознакомиться с мыслями духовно опытных подвижников по этому поводу:

«Обманутые ложным понятием о ревности, неблагоразумные ревнители думают, предаваясь ей, подражать Святым Отцам и святым мученикам, забыв о себе, что они, ревнители, - не святые, а грешники. Если святые обличали согрешающих и нечестивых, то обличали по повелению Божию, по обязанности своей, по внушению Св. Духа, а не по внушению страстей своих и демонов. Кто же решится самопроизвольно обличать брата или сделать ему замечание, тот ясно обнаруживает и доказывает, что он счел себя благоразумнее и добродетельнее обличаемого им, что он действует по увлечению страстью и по обольщению демоническими помыслами» , - писал святитель Игнатий (Брянчанинов).

А вот слова святителя Филарета (Дроздова): «Правду говорить - дело хорошее, когда нас призывает к тому обязанность или любовь к ближнему, но сие делать надобно, сколь возможно, без осуждения ближнего и без тщеславия и превозношения себя, как будто лучше другого знающего правду. Но при том надобно знать людей и дела, чтобы вместо правды не сказать укоризны и вместо мира и пользы не произвести вражды и вреда».

не стоит обличать грешников, если только ты не был специально призван к этому Богом и не очистил свое сердце от страстей.

Но если обратиться к древним Отцам, то их мнение об уместности обличения чужих грехов будет еще более категоричным:

«Никому не выставляй на вид каких-либо его недостатков, ни по какой причине. …Не укоряй брата своего, хотя бы ты видел его нарушителем всех заповедей, иначе и сам впадешь в руки врагов своих».
(Преподобный Антоний Великий)

«Покрой согрешающего, если нет тебе от сего вреда: и ему придашь бодрости, и тебя поддержит милость Владыки твоего»
(Преподобный Исаак Сирин)

«Никого не укоряй, ибо не знаешь, что случится с самим тобою. …Изреки слово утешения душе нерадивой, и Господь подкрепит сердце твое»
(Преподобный Ефрем Сирин)

Однажды братия спросили преподобного Пимена Великого: «Авва, следует ли, видя согрешение брата, умолчать и покрыть грех его?» «Следует, - отвечал преподобный Пимен. - Если покроешь грех брата, то и Бог покроет твой грех». «Но какой же ответ ты дашь Богу, что, увидев согрешающего, не обличил его?» - снова спросили у него, и Авва Пимен ответил: «Я скажу: „Господи! Ты повелел прежде вынуть бревно из своего глаза, а потом извлекать сучок из глаза брата - я исполнил повеление Твое“».

И если в вопросе обличения грешников мы не пожелаем уподобляться Пимену Великому, то с большой степенью вероятности рискуем уподобиться Михаилу Самуэлевичу Паниковскому, который обличал бухгалтера Берлагу и тихо радовался тому, что на свете есть личности еще более жалкие и ничтожные, чем он сам.

То, что труднее всего

Когда душевнобольной человек на выставке облил кислотой и изрезал ножом полотно Рембрандта, никому не пришло в голову усомниться в художественных достоинствах изуродованной картины. Все понимали, что даже в таком, поврежденном виде, она все равно остается выдающимся творением великого художника. Поэтому ее не выбросили на свалку, а бережно отреставрировали, стараясь сохранить уцелевшие фрагменты и восстановить уничтоженные. Такое трепетное отношение к произведению искусства понятно даже неспециалисту и не требует особых комментариев.

Но ведь так же и любой человек является великим творением Божиим, хотя и поврежденным грехом и дьяволом, но все же - прекрасным и чистым в своей основе. И даже тот факт, что человек сам калечит себя собственными грехами, не может служить основанием для его осуждения. Можно ли осуждать безногого инвалида за его увечье, даже если совершенно точно знаешь, что ноги он отморозил спьяну? Наверное, можно, но только в том случае, если у самого осуждающего отморожено сердце.

Преподобный Иоанн Лествичник писал: «Если бы ты увидел кого-либо согрешающего даже при самом исходе души из тела, то и тогда не осуждай его; ибо суд Божий неизвестен людям. Некоторые явно впадали в великие согрешения, но большие добродетели совершали втайне; и те, которые любили осмеивать их, обманулись, гоняясь за дымом и не видя солнца» .

К сожалению, в мире очень много зла. Поэтому гоняться за дымом чужих грехов можно всю жизнь, но ведь совсем не для этого она была нам дана.

В сказке французского летчика Антуана де Сент-Экзюпери одинокий король говорит Маленькому Принцу удивительные слова:

«…суди сам себя. Это самое трудное. Себя судить куда труднее, чем других. Если ты сумеешь правильно судить себя, значит, ты поистине мудр».

Христианство призывает людей именно к такой мудрости - научиться осуждать лишь собственные грехи, оставляя чужие ошибки и несовершенства праведному и милосердному суду Божию.

Инна Стромилова : Здравствуйте! Время Великого Поста связано с напряженным вниманием к своей душе и к тому, что в ней необходимо исправить. Увидев в себе какой-то грех или страсть, мы прибегаем к таинствам исповеди и причастия, но достаточно ли этого, для того чтобы по-настоящему избавиться от своих духовных несовершенств? Что есть истинное покаяние и ложное? Как научиться по-настоящему исповедоваться? Что может помочь избавиться от своих грехов?

Сегодня мы беседуем с руководителем информационно-издательского отдела Саратовской епархии, настоятелем Петропавловского храма Саратова игуменом Нектарием (Морозовым). Здравствуйте, отец Нектарий. Для начала объясните, пожалуйста, что такое вообще грех.

Игумен Нектарий : Наверное, если говорить о грехе, то, выделяя его сущность, надо сказать о том, что грех заключается в сознательном, а иногда не вполне сознательном противлении человека воле Божией. Есть воля Божия о человеке, которая выражена самым полным и совершенным образом в Евангелии, и все то в нашей жизни, что не соответствует Евангелию, все то, что в нас самих Евангелию противится, это и есть область греха. Потому что кто может лучше знать, что хорошо для человека, нежели тот, Кто его сотворил? Кто может это лучше знать, нежели тот, Кто любит человека больше, чем кто бы то ни был? Когда человек противится этой любви, противится этому замыслу божественному о себе, то в этом грех и заключается, а область проявления греха – это область крайне широкая, проявления греховности человеческой безмерно многообразны.

– Как научиться человеку видеть свой грех, свои страсти?

– Прежде всего, для того чтобы научиться видеть свой грех и свои страсти, нужно жить внимательно к себе, ведь мы не замечаем очень многого, не только каких-то вещей, связанных с нашей духовной жизнью, с нашим духовным состоянием. Мы порой не замечаем людей, которые нас окружают, не замечаем того, что их обижаем, не замечаем того, что они от нас чего-то ждут. Не замечаем порой каких-то вещей, которые необходимы нам самим, и, тем более, не замечаем процессов, которые происходят в нашей душе. Если человек имеет желание жить по-христиански, то, наверное, одна из самых главных составляющих этой христианской жизни и есть навыкновение к жизни внимательной, когда человек не говорит просто так, не поступает просто так, а всегда обдумывает, что и как ему сказать, какое действие ему совершить, какие последствия это будет иметь, и, самое главное, как к этому отнесется Господь. Когда у человека такой навык появляется, ему гораздо проще бывает, если не справиться с собой и не измениться, то, по крайней мере, понять, что в нем действует.

Страсть, пока она действует свободно, пока человек не полагает никаких пределов ее действию, она не обнаруживает себя по-настоящему. Но, когда человек помещает ее, по выражению некоторых древних святых отцов, как неких пауков и скорпионов, в банку, и закрывает там, когда он не дает страсти реализовываться на деле, вот тогда он узнает силу этой страсти, потому что она восстает в нем настолько яростно, что он видит, что же на самом деле в его сердце скрывается. Когда человек это видит, то у него появляется некое представление о том, в каком состоянии находится его душа, тогда он начинает видеть и страсти, и грехи свои, и какие-то навыки, от которых бы ему хотелось избавиться.

А пока человек не начнет относиться к себе с вниманием, безусловно, он может молиться о том, чтобы Господь даровал ему способность не осуждать брата своего и свои собственные грехи видеть, но он их не увидит, пока не обратит на них взор.

Преподобный Антоний Великий говорил когда-то о том, что человеку необходимо, как бы положить перед собою свои грехи и через них зреть на Бога. В чем смысл этого изречения? Наверное, в том, что человек должен понять, что его грехи – это то, что его от Бога удаляет. Именно такой взгляд на грехи позволяет их действительно увидеть. Почему? Потому ведь нам очень многое из того, что мы совершаем, кажется незначительным, простительным. Но, когда ты смотришь на грех как на то, что тебя удаляет от Бога, то совершенно он в другом виде перед тобой предстает. Знаете, бывает, находятся рядом люди, которые друг друга любят. Какое-то одно слово, один поступок могут эту любовь, если не разрушить, не уничтожить, то, по крайней мере, заставить в ней усомниться, потому что не обязательно совершать какой-то неприглядный поступок, не обязательно прямо предавать, можно просто проявить равнодушие, а любовь равнодушия не терпит.

Очень многие наши грехи – это проявление нашего равнодушия по отношению к Богу, а равнодушие гораздо страшнее, чем, может быть, какой-то очень тяжкий грех, в который человек впадает вследствие какого-то очень сильного искушения, а потом кается так же сильно, так же пламенно, как до того пал. А вот эти грехи равнодушия – они повседневные, они многочисленные, и именно они человека от Бога отдаляют. У преподобного Амвросия Оптинского, по-моему, есть такой образ, он говорит о том, что легче – носить на спине мешок с камнями или мешок с песком? Камней вроде бы немного, но они тяжелые, а песка очень много. Но камни заметны, очевидны, их проще как-то с себя сбросить, а вот этот песок – мелкие-мелкие песчинки, никак с ними не разберешься, никак от них не отделаешься. Вот этим множеством мелких грехов наполнена наша жизнь. Мы их вроде бы действительно не замечаем, но они есть, и груз тот же.

– Отец Нектарий, насколько видение вот этих мелких грехов зависит от углубленности человека в церковную жизнь?

– Тут, наверное, надо говорить не столько собственно о церковной жизни, сколько о жизни христианской, жизни духовной. Потому что человеку может казаться, что он живет церковной жизнью, потому что регулярно ходит в храм, регулярно исповедуется, причащается, молится за богослужениями, но при этом внутренняя жизнь в нем может отсутствовать или протекать крайне и крайне незаметно. Другое дело, когда человек живет такой глубокой осознанной внутренней жизнью, когда для него Бог – это не только внешний факт или фактор его жизни, когда Бог для него тоже самый дорогой и самый близкий, когда для него общение с Богом всего дороже, всего важнее в жизни. Когда человек получает некий личный опыт богообщения в молитве, в церковных таинствах, в каких-то ему самому только известных переживаниях, он начинает воспринимать грех как боль, как страдание, потому что видит, чего лишает его грех. А грех его лишает радости пребывания с Богом. Вот от этого зависит углубленность человека в самого себя и его отношения серьезные и ответственные к тому, что он делает, думает, говорит.

– Мы сейчас затронули тему внутренней жизни духовной. Есть такое понятие, как ложное покаяние и истинное покаяние. Как их различить в себе?

– Мне кажется, что уместней говорить не столько о ложном и истинном покаянии, сколько говорить о настоящем покаянии как таковом. В чем оно заключается? Наверное, можно его разложить на несколько составляющих, хотя покаяние это нечто единое, безусловно, но для того, чтобы это было понятнее. Прежде всего, человек должен увидеть и осознать свой грех, потому что без этого и покаяния быть не может. Когда человек увидит свой грех, осознает его, у него должно появиться желание просить за этот грех прощения у Бога. Точно так же, как если мы провинимся перед каким-то близким и дорогим для нас человеком, у нас возникает желание просить у него за это прощения. У нас должно быть не только желание просить прощения, у нас должна быть готовность больше этот грех не повторять, потому что если мы просим прощения, но при этом знаем, что этот грех повторим и повторим еще многократно, то получается это какой-то обман и Бога, и самих себя. А вот взойти к этому состоянию, когда у нас появляется решимость этот грех больше не повторять, это, пожалуй, самое трудное в покаянии, это то, чего мы у Бога должны просить.

У преподобного Варсонофия Великого в одном из ответов на вопросы учеников, говорится, как раз о том, как понять, простил ли тебе Господь твои грехи. Если ты чувствуешь, что вот этот грех больше не вызывает в твоем сердце никакого сочувствия, сопереживания, если твое сердце омертвело для этого греха, если оно его полностью отторгает, значит, этот грех тебе прощен. Иными словами, можно сказать так, что суть заключается даже не в том, прощает или не прощает тебе Господь, потому что Господь бесконечно милосерд, и Он и хочет, и может простить каждого человека. Суть заключается в другом, в том, что он является, безусловно, главной сутью покаяния – в изменении сердца человека. Когда изменяется сердце человека, то он становится другим. Здесь вопрос не в юридической плоскости – прощает Господь или не прощает, а в том, стал ли этот человек в другое положение по отношению к Богу.

Но, как к этому состоянию решимости прийти? Порой бывает так, что человек приходит на исповедь, он видит свои грехи, и плачет о них и скорбит, а понимает, что измениться и исправиться не может, потому что ему недостает решимости. Мне кажется, что здесь очень важно понять, что такое грех, в принципе. Не только, как действие, отлучающее нас от Бога, но еще просто понять, кто или что стоит за каждым из наших грехопадений. На одном полюсе Господь и Его безграничная любовь к нам, а на другом полюсе – это безграничная ненависть к нам тех, кто раз за разом понемногу, потихоньку, а иногда очень сильно подталкивает к совершению этих грехов.

Мне как-то памятен один случай – разговор с одним, достаточно близким для меня человеком, монашествующим, который говорил о том, как на протяжении какого-то времени его постоянно смущали различные явления демонического мира: он засыпал и в тонком сне на него происходили какие-то бесовские нападения, искушения. Это то, что порой бывает с людьми, живущими в монастыре, к этому, наверное, надо относиться как-то ровно и спокойно, потому что это тот опыт, который многие люди, старающиеся жить внимательной и серьезной духовной жизнью, получают. Вот он говорит о том, что как-то раз, когда он ночью очнулся и в таком состоянии тонкого сна находился, он увидел одного из тех, кто на него этой ночью, скажем так, нападал. И он поразился тому, что ощутил вот это существо, как некий сгусток какой-то бесконечной, безграничной злобы, ненависти по отношению к человеку. Вот этот опыт очень много ему дал, потому что это ощущение, насколько наши враги нас ненавидят, помогло ему понять, что эти же самые враги, стоящие за каждым грехом, именно по своей ненависти нас к нему толкают, именно по своей ненависти стараются нас от Бога отторгнуть, нас погубить и привести в состояние, близкое к их состоянию.

Вы знаете, когда к нам в дверь кто-то звонит, и мы подходим, чтобы открыть, и понимаем, что за дверью стоит не друг, не знакомый, не почтальон, не какой-то случайный прохожий, а бандит, который хочет нас убить, то мы, во-первых, не откроем дверь; во-вторых, наверное, отправимся сразу звонить в полицию, для того чтобы нас защитили. Таким образом, нам зла никто не причинит. То же самое бывает и с какими-то искушающими нас помыслами, искусительными ситуациями – если мы понимаем, что это смерть стучится в нашу жизнь, то мы приложим все усилия, чтобы смерть в нашу жизнь не вошла. Когда мы не осознаем грех как смерть, когда мы не видим этой бездны какого-то зла и ненависти к нам, которая за грехом скрыта, нам бывает гораздо труднее с ним бороться. Когда осознаешь грех как то, что тебя убивает, гораздо легче обрести ту решимость, о которой я говорю.

Конечно же, об этой решимости нужно в первую очередь просить Бога. Порой нужно просто просить Бога о том, чтобы он буквально отнял у нас возможность совершать те грехи, от которых мы сами никак не можем отказаться. Если человек в полном сознании молится об этом и понимает, что Господь действительно у него может эту возможность отнять, и понимает, что это, может быть, будет и больно, и трудно, но, тем не менее, он об этом просит – как правило, эта молитва не остается без ответа, Господь человеку помогает. Конечно, помимо решимости опять-таки требуется внимание и ответственность в прохождении жизненного пути. Почему? Потому что бывает так, что человек покаялся и решимость обрел жить иначе, вот он пошел после исповеди радостный, беспечный, как ребенок, но враг-то не дремлет, и если он видит, что не может с одной стороны зайти, не может с другой, с третьей – он ищет четвертую, пятую, шестую, он достаточно изобретателен.

Вообще, мы действительно себя знаем очень плохо, мы за собой не следим, себе не внимаем, а вот враг с самого нашего рождения на протяжении всей нашей жизни очень тщательно нас изучает. Он опытнейший психолог, он знает все наши слабые места, знает, как нас обмануть, где нам поставить подножку. Поэтому, если мы не будем столь же внимательны, сколь и он, к самим себе, то, конечно, постоянно будем ему проигрывать.

– Отец Нектарий, получается так, что мы не можем увидеть стоящего за грехом врага, потому что нам не хватает веры, или отчего это происходит?

– Наверное, потому что наша жизнь очень поверхностна, и мы, безусловно, больше заняты внешними делами, внешними обстоятельствами своей жизни, нежели тем, что происходит в нашей душе. Великопостное время, чем особенно хорошо – оно помогает собраться. Приходит человек на длительное богослужение постовое, и сначала ему как-то трудно примириться с тем, что сейчас пять часов, может быть, шесть часов он будет не заниматься какими-то делами, не отдыхать или не работать, наоборот, а будет находиться в храме, и все это время внимать молитвам, тем песнопениям, тем чтениям, которые в храме он может слышать. Это слишком долго для человека, это непривычно для него, но потом проходит час, проходит второй, проходит третий, и ум человека постепенно смиряется и начинает внимать читающемуся, поющемуся, и начинает вникать. Вследствие этого рождаются и мысли, и чувства, и переживания, значимость которых для человека очень трудно переоценить. И он переживает вот это вхождение в себя, самоуглубление, которого обычно достигнуть не может, потому что одно дело – тот труд, который мы полагаем, когда читаем вечернее и утреннее молитвенное правило, и совершенно другой труд – это длительное Великопостное богослужение с поклонами, с молитвой Ефрема Сирина, со многими прошениями, суть которых заключается именно в том, чтобы мы действительно научились и видеть свои грехи, и ненавидеть их, и расставаться с ними.

– Отец Нектарий, у христиан есть такая шутка: чем дольше в церкви, тем хуже становлюсь. По-моему, очень хорошее выражение. Объясните, пожалуйста, его значение, откуда оно.

– Тут можно говорить, как минимум, о двух образах понимания этой шутки. С одной стороны, если человек живет правильной христианской жизнью, действительно правильной, то он не может себя считать лучше, он наоборот начинает себя считать все хуже, хуже и хуже, и это происходит закономерным образом. Почему? Потому что, чем внимательней к себе человек, как мы уже говорили, тем лучше он видит себя. Чем человек более всерьез живет по-христиански, тем более он преуспевает, в первую очередь, в смирении. Господь дает ему видеть его недостатки, его немощи, и не дает при этом возможности оправдаться, чем-то самому себе объяснить и сказать: «В общем-то, я хороший, просто есть во мне отдельные плохие проявления».

Почему более всего считали себя грешниками именно святые? Это же не было каким-то показным смирением, это было совершенно естественным чувством их сердца – чем больше они приближались к Богу, тем больше в Его свете, в сиянии Его святости они видели собственную греховность. И, наоборот, чем человек от Бога дальше, тем меньше он видит то темное и то дурное, что в нем есть. Старец Паисий Афонский когда-то говорил: «По сравнению с какими-нибудь бродягами, хулиганами, я святой, а по сравнению со святыми отцами, с великими подвижниками – кто я?». Находясь на одной стадии своего христианского развития, человек склонен себя сравнивать с этими самыми хулиганами, ворами, разбойниками, и ему действительно кажется, что на фоне их он хороший. Но когда человек понимает, с кем он вместе в Церкви, когда он понимает, перед Кем он предстоит, тогда он познает истинную ценность себе и всем своим добродетелям, и всем своим заслугам.

А другое понимание этой шутки, наверное, принципиально иное. Действительно, порой человек, живущий долго в Церкви, становится не лучше, а хуже. Почему? Потому что вначале нам свойственно переживать некое потрясение, когда мы узнаем, что такое христианская жизнь, когда мы узнаем, что такое вечность, что такое Страшный суд, что такое участь человека после этого суда. А потом, поскольку и вечность еще не наступила, и Страшного суда время еще не пришло, мы как-то к этому привыкаем. Мы вроде бы обо всем этом знаем, но относимся к этому не как к самой реальной реальности, а к чему-то, что будет потом, потом. Для человека «потом» – одно из самых страшных слов, потому что как говорит где-то преподобный Амвросий Оптинский, что когда на одном конце деревни будут вешать, на другом конце деревни будут плясать и говорить, что до нас еще не скоро дойдут. Человеку очень свойственно это ощущение. Наверное, ничто другое враг не старается столь внедрить в сознание человека, как вот это ощущение. Надо исправиться? Обязательно надо, но потом. Придется умереть и предстать перед Богом? Придется, но потом. Будут адские мучения и райские кущи? Да, но потом. Вот это приводит человека в такое состояние страшной теплохладности. И он действительно преуспевает, в Церкви находясь, на горшее. Мы можем наблюдать, как порой человек приходит в храм, может быть, даже впервые, и, может быть, в его жизни много есть всего неправильного, нехорошего, но он, войдя, чувствует страх Божий, благоговение, какой-то трепет. А человек, который долгое время прожил в Церкви, но не преуспел по-христиански, он теряет это ощущения благоговения по отношению к святыням. Знаете, говорят о том, что самая страшная болезнь священника – это привыкание к святыне. То же самое можно сказать практически о любом верующем человеке. Если он привыкает к христианству, то он действительно становится хуже, а не лучше, но в прямом смысле этого слова.

– Отец Нектарий, может ли человек потерять духовную зоркость и перестать видеть свои греховные наклонности, хотя прежде у него это получалось?

– Человек – существо крайне непостоянное, он никогда не пребывает в одной мере, ни в одной мере падения, ни в одной мере преуспеяния, он постоянно меняется – либо восходит, либо нисходит. Как только человек останавливается на пути восхождения, он обязательно начинает скользить вниз. У кого-то из святых отцов, по-моему, у преподобного Макария Египетского, спрашивали: а как вообще могут падать духовные люди? Он сказал: «Духовные люди не могут падать, будучи духовными. Они падают, когда перестают таковыми быть». Очень легко потерять то, что мы собрали. Это нужно хранить и преумножать, иначе потери неизбежны, в том числе, и духовной зоркости.

– Каково Ваше отношение к развернувшейся в церковном обществе дискуссии относительно частоты исповеди? Я напомню нашим зрителям, суть ее заключается в том, что часть духовенства и мирян считает, что исповедь перед каждым причастием приводит таинство к некоей формальности, и нужно исповедоваться тогда, когда есть духовное сокрушение. Каково ваше отношение?

– Во-первых, мне кажется, что этот вопрос вообще невозможно обсуждать в отрыве от реальности. Мы можем говорить о каком-либо приходе, где имеет место сложившаяся община, причем община достаточно небольшая, то есть люди регулярно могут общаться со своим духовником, настоятелем этого храма, этой общины, и он может следить за их духовной жизнью, и он может судить о том, как часто могут эти люди причащаться. Я знаю, что сегодня для многих христиан современных как-то является данностью, что частоту причащения должен определять не священник, не духовник, а сам верующий человек, он решает, когда ему нужно или когда ему не нужно, тогда он причащается или не причащается.

Ну, что же, с одной стороны, можно оставить какое-то право на существование такого мнения. Почему? Потому что, естественно, человек испытывает некую духовную жажду, он причащается, или же он ее не испытывает, он не причащается. На самом деле в Церкви очень многое, если вообще не все, зиждется на смирении. Знаете, есть такие «Врата смирения» в Вифлееме – это заложенный вход в Вифлеемский храм, чтобы туда не могли заезжать всадники на лошадях, которые туда регулярно заезжали. Чтобы туда зайти, надо наклонить голову, если ты ее не наклонишь, то либо не зайдешь, либо очень сильно голову ушибешь. То же самое можно сказать о церковной жизни, в принципе. Если человек не проходит в эту жизнь вратами смирения и не шествует в этой жизни со склоненной головой, то он обязательно будет ее, либо постоянно ушибать, либо от его жизни в Церкви не будет никакого плода. В этом, как раз, смысле благословение духовника или благословение священника на ту или иную частоту причащения, на мой взгляд, очень важно, потому что это то, что предохраняет человека от самого страшного – от гордости, от превозношения, от какого-то возрастания в нем его самости. Так вот, если говорить о такой общине, уже сложившейся, устоявшейся, то, безусловно, зная жизнь в этой общине, священник может сказать, что вот вы причащаетесь каждую неделю, а, может быть, в некоторых случая чаще, к примеру, постом, и, если нет необходимости, не обязательно исповедоваться перед каждым причащением, исповедуйтесь по мере необходимости. Но он же, следя за жизнью своих прихожан, может в какой-то момент сказать: «Ты знаешь, я смотрю, ты не исповедовался уже месяц, другой. Мой опыт, в том числе, опыт моих с тобой духовных взаимоотношений говорит мне о том, что вряд ли у тебя нет нужды в исповеди. Наверное, это неправильно».

Если же говорить не о такой, сложившейся общине, а о церковной жизни в целом, а в этой жизни мы имеем огромное количество людей, которые приходят в храм нерегулярно, людей, которые приходят, потом как-то отпадают от церковной жизни, потом входят в нее снова и даже, живя регулярной и полноценной церковной жизнью, все равно далеко не безупречны с христианской точки зрения, то вот здесь применять такой принцип – оставлять на волю самого человека исповедоваться или не исповедоваться перед причащением, конечно, это приведет к очень плохим последствиям.

Что греха таить, мы сталкиваемся с тем, что когда священнику оставляется на его волю, на его произволение – исповедоваться ему, служа Литургию, или не исповедоваться, а, скажем, свести исповедь к двум или четырем обязательным исповедям в течение года – зачастую получается так, что остается две или четыре обязательные исповеди в течение года и все. Способствует ли это духовному росту? Обуславливает ли это духовное здоровье такого священника, не исповедующегося регулярно? Конечно, нет. И то же самое можно сказать о тех людях, которые сегодня требуют, чтобы им дали возможность причащаться без исповеди, а исповедоваться тогда, когда у них к этому будет тяга, потребность.

Ведь мы не молимся только лишь тогда, когда у нас есть к этому тяга. Почему-то существует такая вещь как молитвенное правило – какие-то установленные молитвы, которые мы читаем утром и перед отходом ко сну. В чем суть правила? В том, что оно, как замечательно выражается один батюшка, «правит душу». Таких вещей в Церкви достаточно много. Безусловно, человек, достигший святости, достигший непосредственного богообщения, может сам определять для себя и меру правила, и строй своей жизни, он имеет в этом определенную свободу. Мы же не пришли в меру подобную, и нам очень важен закон, а не только свобода. Если убрать что-то одно, наша жизнь станет неполноценной.

Кроме того, если говорить об этой, достаточно известной уже дискуссии, наверное, нужно обратить внимание на то, что здесь куда-то неправильно совсем смещен акцент, когда речь идет о том, что частая исповедь превращается в профанацию. Нет, тут, скорее, можно говорить о христианской жизни как таковой, насколько человек внимательно, опять-таки насколько он строго к себе живет. Например, во многих монастырях греческих существует практика действительно очень частого причащения, когда братья причащаются четыре раза в неделю. Я помню, как-то спрашивал у русскоязычной братии таких монастырей, как часто они исповедуются, перед каждым ли причащением или реже? «Мы исповедуемся по мере необходимости». Но все равно получалось так, что они исповедовались раз в неделю, два раза в неделю, а иногда даже каждый день. И они не считали, что в этом есть что-то неправильное. Почему? Потому что когда человек живет к себе внимательно, тогда то, что кажется невнимательному человеку пылинкой, воспринимается им буквально, как гора, которая между ним и Богом стала и мешает шествию вперед. Поэтому весь вопрос в том, как на свою жизнь смотреть. Если человек говорит: «Какой смысл мне в этом регулярно исповедоваться, когда я все равно эти грехи совершаю» – это уже порочный какой-то подход, это уже примирение с грехом, а его не должно быть. Как раз, главный принцип исповеди, главный принцип покаяния – это отсутствие примирения с грехом. Да, я могу знать, что я сто и, может быть, тысячу раз падал на одном и том же месте, но если я пришел каяться в этом перед Богом, я обязательно должен прийти с намерением больше не падать. Тут, наверное, то же самое, что идет канатоходец по канату над пропастью, он знает, что может упасть, он видел, как другие падали, но может ли он это себе разрешить? Безусловно, нет. Время от исповеди к исповеди мы должны проживать с твердым намерением не упасть. Мы понимаем, что мы можем упасть, но нельзя давать себе на это разрешения. Тогда человек исповедуется совершенно иначе. Если же он заранее предполагает, что разрешит себе упасть, конечно, происходит профанация исповеди.

– Отец Нектарий, как относиться к греху, который человек видит и понимает, что это грех, осознает, отдает себе отчет, но не чувствует какой-то боли от того, что этот грех у него существует, не чувствует вот этого как раз раскаяния. Стоит ли такой грех вообще исповедовать и не будет ли как раз это тоже такой профанацией?

– Человек не чувствует чего-либо тогда, когда его сердце бывает одержимо нечувствием. А нечувствие – это тяжелое состояние, которое, так или иначе, в той или иной мере, свойственно, к сожалению, всем нам, и из него надо выходить. Выходить, в том числе, и таким образом. Из всех, наверное, сил человеческой души – ум, мыслительная способность, повреждена в меньшей степени. Я объясню, почему. Потому что наш ум, как вы сейчас правильно говорили, способен различать между добром и злом, а сердце наше далеко не всегда. И воля наша зачастую склоняется не к добру, а ко злу, и чувства наши влекутся не к добру, а ко злу. Ум все-таки понимает, что есть добро, и что есть зло. Поэтому если мы насильно себя привели на исповедь, и свидетельствуем против себя в том или ином грехе, но при этом понимаем, что чувства греха у нас нет, тем не менее, Господь нам в этом обязательно сделает в ответ на наш шаг множество шагов навстречу.

Исповедь – это все-таки таинство, это не просто разговор со священником, это не просто рассказ о своих грехах. Мы приходим на исповедь, потому что просим помощи у Бога. В отеческой книге Игнатия Брянчанинова такой описывается случай, когда некий брат каялся в каком-то тяжком грехе перед Богом и пребывал в каком-то страшном состоянии сокрушения. Он постоянно плакал, повергался долу, и как-то раз, когда его сердце буквально разрывалось от этих рыданий, ему явился Господь и сказал: «Что ты плачешь? Встань». А брат сказал: «Я не могу встать, если Ты не протянешь мне руки». Вот мы идем на исповедь тоже, для того чтобы тоже протянуть Богу руку, а Он руку к нам уже протянул. Если же мы не придем на исповедь и не скажем об этом грехе, которые мы не чувствуем, то мы своей руки не протянули, и помощи не будет.

– Отец Нектарий, в творениях древних христианских авторов мы находим такое изречение Христа: «В чем застану, в том и сужу». Получается, что человек может исповедовать свой грех и каяться в нем, и бороться со своими грехами и своими страстями, но, допустим, в какой-то момент оказаться снова подверженным этим страстям, этим грехам, и наступает смертный час, и получается, что вся его прежняя исповедь, все его прежнее покаяние, как бы не в счет. Так ли это, или нужно как-то по-другому понимать эти слова?

– Мне кажется, что это немного, прошу прощения, примитивное понимание этих слов. В Священном Писании можно очень много найти свидетельств о том, что Господь будет человека судить по тому, в какое состояние он пришел. Господь и через пророков говорит о том, что если человек жил греховно, но потом обратился к нему, он не вспомнит ему его грехов, и наоборот, если праведник совратится со своего пути, то Господь не помянет ему правд его. Но вряд ли это можно понимать буквально, потому что Господь ничего доброго, что было в жизни человека, не забудет.

Тут речь идет о другом. Понимаете, когда мы умрем, мы предстанем перед Богом в том состоянии, в котором мы были на момент смерти, и наше сердце либо в тот момент примет Бога, либо, как это ни страшно, Его отвергнет. Тут суть не в том, что Господь нас отвергнет, а суть в том, что человек может предстать перед Богом в таком состоянии, что он сам будет Богу совершенно чужд. У святителя Николая Сербского, по-моему, в книге его «Феодул», есть такое замечательное рассуждение. Он говорит, почему обращались ко Христу вот эти несчастные, всеми отверженные люди – мытари, блудницы, какие-то разбойники, – те, кто казались каким-то совершенным отребьем тогдашним «праведникам»? Он говорит, потому что они смотрели на Христа, и вдруг в Нем, в Его взоре они видели самих себя и то лучшее, что в них осталось. И оно в них оживало. Если это есть, то человек уже не погибнет. А если человек смотрит на Христа, и в нем все отвергается от Христа, то вот это и есть состояние погибели. Поэтому, когда говорится о том, что Господь, в чем застанет человека, в том и будет его судить, имеется в виду его положение по отношению к Богу, не суд даже Божий, как таковой, а тот суд, который изречет о человеке его совесть.

Понимаете, бывает так, что человек буквально в последние какие-то мгновенья своей жизни делает какое-то движение навстречу Богу, и это становится итогом всей его жизни, потому что это движение навстречу Богу всей его жизнью было подготовлено. Самый известный пример – это пример благоразумного разбойника. А бывает так, что человек может какое-то время идти за Христом, а потом отвернуться и пойти в другую сторону. Тут у нас тоже есть пример, самый страшный – Иуда. Почему такое различие: один человек всю жизнь грешил, потом какое-то кратковременное время покаяние и спасение; а другой человек вроде бы всю жизнь жил более-менее хорошо, а потом какое-то время замешкался, свернул с пути следования за Христом и погиб. А потому, что он уже знал, Кто такой Христос, и он выбрал ту жизнь, которая без Христа и предпочел ее Христу. Вот этот выбор является определяющим в его жизни.

Знаете, опять-таки мы совершенно по-разному относимся к людям близким и чужим. С одной стороны, мы прощаем близким людям то, чего, может быть, не простили бы чужим, а с другой стороны, есть вещи, которых мы близким людям не то, что простить не можем, – они просто перестают для нас быть близкими. Близкие люди по отношению друг к другу не имеют права делать то, что делают люди далекие, чужие, потому что это разрушает отношения. Да, можно простить, да, можно сказать: «Я не сержусь», – но ты понимаешь, что отношения уже не восстановишь. А отношения с Богом – они ведь тоже носят совершенно личный характер. В этом суть всего.

– Спасибо, отец Нектарий. Я напоминаю, что сегодня мы говорили о покаянии с руководителем информационно-издательского отдела Саратовской епархии, настоятелем Петропавловского храма Саратова игуменом Нектарием (Морозовым). Благодарю за внимание. До свидания.

Игумен Никон - замечательный подвижник последних времен. В своих письмах, он (если можно так выразиться), перекладывает учение святых отцов, на современный, понятный для нас язык. Никон Воробьев является одним из почитателей трудов святителя Игнатия Брянчанинова, в своих письмах, он неоднократно рекомендует к прочтению его творения.

Игумен Никон (в миру Николай Николаевич Воробьев) родился в 1894 году в селе Микшино Бежецкого уезда, Тверской губернии в крестьянской семье. Он был вторым ребенком. Всего в семье было шестеро детей, все — мальчики. В детстве Коля, кажется, ничем не отличался от своих братьев, только, разве, особой честностью, послушанием старшим и удивительной сердечностью, жалостью ко всем. Эти черты он сохранил на всю жизнь.

Вот некоторые письма своим чадам:

монахине Павлине (Сидорцовой)

Мира, спасения и здоровья душевного и телесного желаю тебе, бестолковый, жадный Скворец!

Уморил себя работой, переменил труд Господу на труд мамоне, ибо всякий, оставляющий правило молитвенное ради излишней суеты и увлечения земного, начинает служить мамоне, идолу, изменив Господу Своему, Творцу и Владыке, который говорит: “Ищите прежде всего царствия Божия и правды его, и все приложится, не заботьтесь излишне о том, что вам есть и пить, и во что одеваться. Я Господь ваш, заботящийся о вас”. А мы Господу не верим, слушаем древнего змия, тянущего нас к земле, чтобы вместе с ним ползать на чреве в прахе суетных помыслов и деяний.

Глупый Скворец! Других поучаешь, а сам где? Что легче, ползать ли на чреве или летать в чтении Слова Божия и св. Отцов, в молитве и уповании на Господа? Надо и трудиться, но знать меру, считаться со здоровьем, а то можно уподобиться ведь и самоубийцам. Мы должны быть страстеубийцами, а не телоубийцами, последнее может быть вменено и в самоубийство, если делаем по страсти через силы. Плачь о грехе своем и грехах, думай больше о смерти. Когда ничего не было, наверно, мечтала только об угле и куске хлеба, а когда имеешь отдельную комнату и все нужное — увлекаешься работою до смерти: сказка о рыбаке и рыбке.

Проси прощения у Господа, что уморила себя, и вперед так не делай. Утром хорошенько, не спеша, помолись от сердца, прочти утренние молитвы, сделай 100 молитв Иисусу Христу, покушай и с молитвой, без увлечения делай свои дела, а если будет охватывать страсть к работе, иди домой, сделай три земных поклона с молитвой о прощении увлечения и сохранении от вреда. Делай вообще во время отдыхов в работе, если находишься дома, три поясных поклона с молитвой Иисусовой или Божией Матери, а если не дома, то про себя 10 молитв Иисусовых, смотри, если не примешь мер — сильно повредишься. Прости меня за грубость, привет всем нашим.

Приезжать ко мне пока не надо. Исповедоваться и причащаться — у о. Сергия. Осенью после работ приедешь, если я сам не приеду.

Не забывай молиться и о мне.

монахине Павлине (Сидорцовой)

Почти все мы находимся в положении человека, видящего на картине роскошный пир, стол уставлен яствами, но мы остаемся голодными. Чужой хлеб не может нас напитать. Так мы читаем Слово Божие и слова св. Отцов, так в большинстве и молимся, т.е. языком произносим слова чужих молитв, а душа голодная, тощая, готова умереть без пищи.

Когда придет время испытания дела нашего, окажется, что у нас и нет ничего, талант наш не принес никакого прибытка; даже хуже того: мы и взятого таланта не можем вернуть, хотя бы и без прироста, а, как блудный сын, расточаем его в грехах и суете житейской, да еще и других поучаем. Бедные мы люди! Что нам остается делать? Послушаться Спасителя нашего Господа Иисуса Христа!

Ты спрашиваешь, как тебе молиться? Господь Иисус Христос говорит всем нам: молись, как мытарь, прибегай к Господу, как вдовица к неправедному судье. Опять Господь научает: сознай свою нищету, свой неоплатный долг, познай и почувствуй свою вину пред Господом, забудь все свои добрые дела (своих добрых дел у нас нет, а если что и есть, то осквернены всякими нечистыми примесями — тщеславием, превозношением, корыстью и проч.) и, как неоплатный должник, как блудный сын, проси у Господа милости, т.е. прощения всех твоих беззаконий. Ничего другого не проси, а только помилования.

Когда человек сердцем почувствует, что душа его прокажена грехом, вся в язвах, что он бессилен сам исцелить свою душу, как прокаженный бессилен сам себя исцелить, когда пред очами близко станет смерть и мытарства — тогда остается одна надежда, одно прибежище — Спаситель наш Господь Иисус Христос! До этого времени Он был далек от нас, вернее, мы были далеки от Него, а теперь Он — единственный Спаситель, с неба пришедший спасти нас, взявший грехи наши на Себя вместо нас, потерпевший последствия грехов наших, покрывший Своей любовью наши беззакония; обещавший за веру в Него и за покаяние все простить, очистить нашу душу и тело, соединить кающихся грешников с Собою в Таинстве Причащения еще здесь, на земле, в залог вечного соединения в будущей жизни, усыновить нас Отцу Своему и чрез это сделать участниками вечной Божественной славы и блаженства. Вот в чем состоит христианство! Вот любовь Божия, милость Божия к падшему роду человеческому.

Скорбь, теснота, вечное угрызение совести, червь неусыпающий и огнь в сердце неугасимый тем, кто презрит эту любовь Божию, не даст полной цены жертве Божией за нас. “Да молчит всяка плоть человеча, да стоит со страхом и трепетом ” пред Крестом Христовым, пред любовью Божиею, призывающей каждого грешника ко спасению через веру и покаяние. Пришел Господь Иисус Христос не судить мир, погибающий в грехах, но спасти его.

Покайтесь, приблизилось Царствие Божие! Грешники, сознайте свою гибель, свою вину пред Богом, не ищите оправдания в своих добрых делах. Сознайте свою немощь и бессилие избавиться от своих грехов прошедших или настоящих, или будущих. Умоляйте единого Всемогущего, единого Милостивого, единого Спасающего Господа, и Он простит, очистит, назовет нас Своими, облегчит нашу скорбь, изгонит отчаяние, избавит от мытарств и введет, как разбойников, блудниц и прочих грешников в Свое вечное Царство. Вот в чем состоит покаяние.

Сие буди с тобою и со всеми вами. Аминь.

Наде и ее матери Надежде Михайловне Евдокимовым

Ты пишешь, что после отъезда твоей учительницы тебе стало труднее. Вполне это понятно, точно так же и то, что утром и вечером на молитве одолевают житейские помыслы, так что приходит на ум и вовсе бросить это занятие, как будто бы бесплодное. Совершенно ясна рука бесовская. Обычно он так делает: под разными предлогами отклоняет от молитвы, если это не удается, то посылает разные помыслы, сначала хорошие, потом суетные, если не отогнал сразу первых, затем вводит незаметно дурные, нечистые, а затем внушает бросить вовсе молитву, нашептывая, что ведь совершенно бесполезно так молиться, один, мол, грех только от такой молитвы.

Не слушай этих бесовских внушений. Никто сразу молиться чисто не научился. Это дело долгих лет и милости Божией. Надо всегда принуждать себя к молитве, и, приняв некоторое посильное правильце, обязательно (кроме исключительных случаев) выполнять его. Это постоянное выполнение хотя бы малого правила может, по словам преп. Исаака Сирина, оградить от великих падений. Имей это в виду. Именно в период особого нашествия помыслов и нужно принуждать себя к молитве. Это приблизился враг, и не время опускать руки, а с особой горячностью, с сознанием своей немощи взывать к Господу, чтобы Он помог изгнать врага. Обышедше обыдоша мя, и именем Господним противляхся им (т. е. врагам). Сами мы, только своими силами ничего не можем творить, но если боремся ради Бога, принуждаем себя на делание заповедей с постоянным призыванием имени Господня, то Он и посылает нам помощь Свою, и после бури дает мир и покой душам нашим.

Слово пророка: Проклят всяк... — никак не относится к молитве в случае нашествия помыслов. Нужно со всяким благоговением, вниманием, сознанием своего недостоинства предстоять пред Господом в молитве — это верно, а будет ли молитва чистая или будет одолеваться, по попущению Божию, за грехи наши или в наше обучение разными помыслами — это не в наших руках. Мы обязаны бороться, а успех предоставим Господу. За терпеливое пребывание на посту, в борьбе, в сражении Господь венчает Своих подвижников.

Относительно говения скажу, что если можешь со страхом и благоговением приступать к Св. Тайнам, то чем чаще, чем лучше. Только бы не стала относиться к этому без достаточного страха, без внутренней подготовки.

Еще скажу: не ищи радостей в молитве или в причащении. Можешь в этом жестоко обмануться. “Рукою смирения отвергай приходящие радости, чтобы вместо пастыря не принять тебе волка”,— говорит преп. Иоанн Лествичник. Ищи покаяния, сокрушения сердечного, а все прочее предоставь Господу. Без покаянного чувства, без сокрушения сердечного (которых Бог не уничижит) — все прочее или уже есть обман, “прелесть”, по терминологии Отцов, или ведет к прелести.

Признаком правильности духовного делания является все усиливающееся сокрушение духа, сознание своей греховности, испорченности, бессилия, — словом нищета духа. Это первая ступенька лестницы блаженств, ведущей на небо. А за этим идут плачущие, кроткие и т. д. Всему свое время и место. Кто в начале пути ищет высокого, тот никогда ничего не получит, а примет миражи вместо действительности и заблудится.

Да избавит тебя Господь от всего этого.

Ищи, родная, Царствия Божия и правды Его, и по слову непреложному Самого Господа, слову более твердому, чем небо и земля, — приложится и все необходимое в материальной жизни. Хотя и испытывает Господь рабов Своих, но и следит за всем, за духовными и за телесными нуждами, и все подает в нужное время тем, кто доверился Господу, а не своей ловкости, силе, умению и проч.

Спасайся о Господе. Мир тебе. Пиши, когда почувствуешь нужду в этом.

Твой доброжелатель Н.

Ольге Н.Ч. 18/II—63

Вы из моих писем могли почувствовать, что я не осуждаю Вас, а искренне жалею и сочувствую Вашей беде. Ведь в больницах не осуждают друг друга за ту или иную болезнь. А мы все больны душевными болезнями — грехами. Одно надо нам твердо знать и никогда не забывать: не должно отчаиваться ни в каком состоянии. Отчаяние, часто ведущее к самоубийству, есть смерть души. В самых тяжких грехах можно покаяться и получить прощение. Многие отчаяннейшие разбойники и душеубийцы не только получили прощение при искреннем покаянии и исправлении, но достигли и святости: Моисей Мурин, Варвар разбойник (память 6 мая), Даниил и другие. Это Господь дает нам примеры, чтобы мы не отчаивались, как Иуда, а приносили покаяние и через это спасались...

Умиление — дар Божий. Достойны ли мы его? Не надо ни в коем случае искать каких-либо состояний благодатных во время молитвы. По решительному требованию еп. Игнатия Брянчанинова молитва должна быть только молитвой покаяния. Научил этому Сам Господь Иисус Христос в притче о мытаре и фарисее. Для нас, грешных, достаточно молитвы мытаря. Учитесь у него молиться. О, если бы Вы научились этому! Не думайте, что это так просто. Здесь великая глубина. В такой молитве открывается бездна сердечная, исполненная всякими гадами: сие море великое и пространное, тамо гади, их же несть числа.

Причащаться я Вам пока не советую до Крестопоклонной недели. А там сами увидите лучше. Надо помучиться, поскорбеть, делать добро людям, помучить себя постом и поклонами, и прочим, сколько силы есть. Меньше разговаривайте со всеми. Убегайте людей.

На клиросе никогда не помолишься. Лучше найти уголок в церкви и там, спрятавшись, подражать мытарю.

Не надейтеся на князи, на сыны человеческия (Пс. 145,3). Надейтесь на Бога и сами трудитесь. Если со своей стороны не будете трудиться, то и Господь Вам не поможет. Пример — Иуда. “Много может молитва праведного споспешествуема” (Иак. 5,16), т.е. когда просящий молитв сам своей жизнью содействует молитве других.

Все, что Вы открыли мне, я прощаю и разрешаю во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

У нас пока тихо. Надолго ли только? Все скрипим и ждем смерти.

Господь да поможет Вам в деле спасения. Понуждайте себя чаще вспоминать Господа. Ведь кого любят, тот всегда в памяти любящего. Чувствуйте себя и теперь, и всегда мытарем и так же молитесь, как он, и дома, и в церкви, и всюду, чаще, сколько можно.

Да хранит Вас Господь! Да вразумит, благословит и оградит от всякого зла.

Чаще делайте по одному поклону дома, от всего сердца, вопия: Боже, милостив буди мне, грешной.

Ольге Н.Ч. 13/III—63

Вы как-то писали, что там есть старый батюшка, кажется, из Глинской пустыни, у которого Вы исповедались. В одном из прежних писем я писал Вам, чтобы Вы у него исповедовались и поступали так, как он Вам скажет. Вы так и сделайте. Примите, как от Господа, его слова и исполните.

О молитве. Вы старайтесь со вниманием говорить слова молитвы. Если рассеиваетесь, то укорите себя, “откройте себя Богу” и опять понуждайте себя со вниманием говорить слова молитвы. А сердце постепенно будет смягчаться и хоть иногда, но отзовется сокрушением, а может быть и слезами. Эти минуты всецело отдавайте молитве и не слушайте врага, который найдет тысячи причин отойти от молитвы и будет понуждать заняться чем-либо другим.

Читайте о молитве Игнатия Брянчанинова. Особенно много во втором томе, а также и в первом.

Мысль, что рассеянная молитва «молитва его да будет в грех», есть от дьявола. Всячески он старается отвлечь от молитвы, зная, какое благо получает человек от нее. Усматривайте козни вражии и не слушайтесь его.

Верить себе нельзя, а трудиться в покаянии необходимо. Господь пришел спасти грешников, но кающихся. Иуда согрешил, но не покаялся, а пришел в отчаяние и погиб. Апостол Петр покаялся и восстановлен в апостольском достоинстве. Иерусалим согрешил и погиб в ужасных условиях, так же Содом и Гоморра, Хоразин, Вифсаида, Капернаум, Ниневия же покаялась и спаслась. Мы все грешники и все нуждаемся в покаянии, только кающемуся вменяется всемирная крестная жертва Спасителя.

И еще Господь говорил тем, кому простил грехи: “Иди и впредь не греши”. Надо со своей стороны принять все меры, чтобы не впасть в тяжкий грех. Когда человек находится у самой пропасти, то его легко толкнуть, и он упадет туда. А когда далеко, то надо его тащить к пропасти, а за это время он может взывать о помощи. Поэтому всегда и советуется удаляться подальше от мест, где легко впасть в грех.

Здесь тоже очень много умирает.

Дорогая О., “отступите от земли, прилепитесь к Богу”, как советовал преп. Сисой Великий. Все земное пройдет, как туман, а с чем мы останемся, если душа только земным была наполнена? Пожалейте себя, спасайтесь. Что пользы, если весь мир приобретете, а душе своей повредите. Так и о семье. Сначала спасение души, а потом помощь семье... Господь посетил болезнью сестру Вашу. Так она скорее спасется, чем если бы была здорова. Но это пример и для других. Страшно впасть в руки Бога живаго.

Не участвуйте в безбожных разговорах, в чтении, смотрении атеистической дряни.

Да вразумит Вас Господь!

Господь Иисус Христос часто потрясает наши сердца Своими словами и притчами, показывая нам предел человеческого нечестия и греховности. Глубоко возмутительно поведение безмерно жестокосердного должника, которому добрый царь простил огромный долг в десять тысяч талантов. И что же он делает, получив эту милость? Встретив бедняка, который должен ему ничтожную сумму в сто динариев, он хватает его за горло и душит, несмотря на то, что из уст несчастного слышит те же слова, которые говорил сам перед царем: «Потерпи на мне, и все отдам тебе». Но он не хочет терпеть и сажает в темницу своего должника (см. Мф. 18:23-35). Что может быть возмутительней?

Это крайняя степень неблагодарности, полное отсутствие милосердия, умения и желания прощать ближним своим долги их. Это совершенное забвение того, о чем каждый день мы молимся Богу: «… Остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим».

Какие черные свойства души проявил этот безжалостный человек по отношению к своему несчастному ближнему? Что побудило его к такой жестокости, к такому попранию правды? Прежде всего и больше всего - его эгоизм, его себялюбие; только о себе он думал, только себе желал благ, а о других не хотел думать. Кроме того он был крайним сребролюбцем. Все его помыслы были направлены к тому, чтобы получить как можно больше. Мало было ему, что получил десять тысяч талантов. До такой степени был он жаден до денег, что не мог забыть о ста динариях, которые задолжали ему.

Итак, он проявил грубый эгоизм и крайнее сребролюбие. Что еще? Еще самая возмутительная неблагодарность и отсутствие жалости и любви к ближнему. Вот что показал нам Господь в этом немилосердном должнике.

Чье сердце останется спокойным при рассказе об этом безбожном человеке! Наши сердца содрогаются, когда мы видим резкие проявления страстей человеческих. Скажите, что должен испытать всякий человек, даже далекий от христианской любви, услышав о величайшем злодеянии, - о злодее, зарезавшем целую семью?

Вспыхнут негодованием сердца наши, но потом мы постепенно забудем об этом. Так бывает с нами всегда: мы не умеем глубоко переживать то, что должны были бы чувствовать с болью и душевной скорбью. Мы не умеем надолго задумываться над теми ужасами, которые видим и о которых слышим. Возмутимся, понегодуем, но потом довольно быстро остываем и опять окунаемся в свои будничные дела, забывая о том злодеянии, которое должно было навсегда потрясти наши сердца.

Ужасно слышать о таком исключительном преступлении, как убийство целой семьи. Мы скажем: «Благодарение Богу, мы не таковы, никто из нас не убивал людей, это только слуга сатаны способен на такую страшную жестокость» - и успокоимся в сознании своей праведности.

Но разве о злодеях и убийцах сказал псалмопевец Давид: И избавил душу мою из среды скимнов, где я лежал в смущении. Сыны человеческие! Зубы их оружие и стрелы, и язык их - меч острый (Пс. 56:5)? Нет, пророк говорит об обыкновенных людях, окружающих его, а значит он и нас называет стаей львов, сравнивая наш язык с острым мечом - оружием убийства. Получается, что мы тоже можем убивать людей языком-мечом. И делаем это часто, не возмущаясь собой, не считая себя за убийц. Безжалостно пронзаем сердце ближнего грубой клеветой, оскорбляем его человеческое достоинство, потрясаем его сердце злыми словами. Разве это не убийство духовное?

Если услышим о том, что кто-то из известных нам людей совершил прелюбодеяние, то глубоким негодованием наполняется сердце наше. Осуждать других нетрудно, труднее разглядеть самих себя. Имеем ли мы право так негодовать, когда сами бесконечно далеки от требуемой заповедями Христовыми высоты целомудрия? Многие ли из нас никогда не были повинны в похотливом взгляде на женщину и женщины на мужчину? Совсем мало. А нечистый взгляд Господь называет прелюбодеянием; все равно, совершено оно или нет, - важно, что в сердце оно было совершено.

И так во всем. Пусть каждый из нас всегда хранит в сердце своем глубоко истинные слова великого святителя Тихона Задонского: «Какие грехи видим в людях, те есть и в нас». Увидев проявление зла в ближних, вспомним эти слова, заглянем в себя и спросим: «А я совершенно ли чист в этом отношении, нет ли во мне греха, который вижу в брате?» Вникнем в наше сердце, поищем сребролюбия, нет ли в нас жестокосердия? Много ли среди нас таких, которые искренне презирают деньги, нисколько не стремятся к богатству? Их совсем мало. Сребролюбие есть грех большинства людей. Возмущаясь крайним сребролюбием прощенного должника из евангельской притчи, мы должны смиренно признать, что и мы повинны в этом грехе.

То же самое нам придется сказать и относительно себялюбия, ведь разве самих себя не любим мы больше, чем своих ближних, разве исполняем заповедь возлюби ближнего… как самого себя (Мк. 12:31), разве заботимся о людях?

Евангельский должник был безмерно жесток, а мы исполняем ли требование Христово: будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк. 6:36)? Мы часто не творим милости по отношению к тем, кто чем-нибудь погрешил против нас, оскорбил нас. А святой апостол Иаков предупредил, что не сотворившему милости предстоит суд без милости (Иак. 2:13). Убоимся этих апостольских слов, ибо и нас ждет Суд, он обрушится на нас, как на этого безжалостного должника, которого царь, разгневавшись, предал истязателям, пока не отдаст ему всего долга.

Иисус предостерегает нас: если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших (Мф. 6:15). Потому и нельзя нам, видя грубые проявления злого сердца, ограничиваться только негодованием, необходимо помнить завет: «Внемли себе». Всегда внимай тому, что делается в твоем сердце, всегда глубоко и честно наблюдай за самыми мелкими греховными движениями в нем. И помни святые слова апостола Павла: Будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас (Еф. 4:32).

Причем прощать мы должны так, как требует Христос, - от всего сердца, ибо нередко прощаем мы только на словах: кланяемся обидчику своему, но в сердце нашем еще остается большая доля раздражения и нелюбви к нему. И тогда, простив сами, получим прощение от Отца нашего Небесного. Аминь.

Время Великого поста неразрывно связано с напряженным вниманием к своей душе и к тому, что в ней необходимо исправить,— время задуматься о покаянии. Где его начало, какова его роль в духовной жизни и в наших взаимоотношениях с Богом — мы попытались разобраться вместе с редактором нашей газеты игуменом Нектарием (Морозовым).

— Отец Нектарий, для начала объясните, пожалуйста, что такое грех?

— Сущность греха заключается в сознательном, но иногда и не вполне сознательном противлении человека воле Божией, которая самым полным и совершенным образом выражена в Евангелии. Все то, что в нашей жизни не соответствует Евангелию, все то, что в нас самих Евангелию противится,— это и есть грех. Можно сказать иначе: когда человек вступает в противодействие безмерной Божественной любви и замыслу Божиему о себе, он согрешает. А область проявления греха крайне широка, и сами эти проявления очень разнообразны.

— Как научиться видеть свой грех, свои страсти?

— Прежде всего, надо учиться быть внимательным к себе. Этот навык — одна их самых главных составляющих христианской жизни: всегда обдумывать, что и как сказать, какое действие совершить, какие последствия это будет иметь, и самое главное — как к этому отнесется Господь. Вот когда у человека такой навык появляется, ему гораздо проще бывает если не сразу справиться с собой и измениться, то, по крайней мере, понять, что в нем действует. Ведь страсть, пока человек не полагает ей никаких пределов, не обнаруживает себя по-настоящему. Но когда человек помещает ее, по выражению некоторых древних святых отцов, как неких скорпионов и пауков в банку и закрывает там, то есть не дает страсти реализовываться на деле, тогда он узнает ее силу. И постепенно у человека появляется представление о том, в каком состоянии находится его душа, он начинает видеть и страсти, и грехи свои, и какие-то греховные навыки, от которых ему бы хотелось избавиться. Преподобный Антоний Великий говорил о том, что необходимо как бы положить перед собою свои грехи и через них зреть на Бога — понять, что тебя от Бога удаляет.

Иногда между людьми, которые любят друг друга, что-то происходит, и какое-то одно слово, один поступок может если не уничтожить эту любовь, то, по крайней мере, заставить в ней усомниться. Ведь не обязательно совершать что-то неприглядное, прямо предавать — можно просто проявить равнодушие. А любовь равнодушия не терпит. И многие наши грехи являются проявлением равнодушия по отношению к Богу. Оно гораздо страшнее, чем даже, может быть, какой-то тяжкий грех, в который человек впадает вследствие сильного искушения, а потом кается — так же сильно, так же пламенно, как до того пал. Грехи равнодушия — повседневные и многочисленные, но, по слову преподобного Амвросия Оптинского, мешок с песком не менее тяжелый, чем мешок с камнями, хотя песчинки — совсем мелкие.

— Отец Нектарий, насколько в Идение мелких грехов зависит от углубленности человека в церковную жизнь?

— Тут, наверно, надо говорить не столько собственно о церковной жизни, сколько о жизни духовной. Может казаться, что человек живет церковной жизнью, потому что регулярно ходит в храм, исповедуется, причащается, молится за богослужением. Но при этом внутренняя жизнь в нем может отсутствовать или протекать крайне вяло. Другое дело, когда человек живет глубокой, осознанной внутренней жизнью, когда для него Бог — это не какой-то внешний факт или фактор, а Тот, Кто дороже и важнее всех. В таком личном опыте богообщения — в молитве, в церковных таинствах, в каких-то сокровенных переживаниях — человек начинает воспринимать грех как боль, страдание, потому что он лишает радости пребывания с Богом. И тогда, чтобы эту радость ничто не омрачало, человек даже самые мелкие грехи старается не пропускать.

— Мы сейчас затронули тему углубленности в себя, и мне вспомнились такие понятия, как истинное покаяние и ложное покаяние. Как их в себе различить?

— Мне кажется, что уместнее говорить не столько об истинном или ложном покаянии, сколько о покаянии как таковом. В чем оно заключается? Наверное, можно его разложить на несколько составляющих. Прежде всего, человек должен увидеть и осознать свой грех, потому что без этого и покаяния быть не может. Затем совершенно естественно появляется желание просить за этот грех прощения у Бога. Точно так же, как, провинившись перед каким-то дорогим для нас человеком, мы тут же хотим примириться с ним. Но помимо этого желания у нас должна быть готовность больше этот грех не повторять, иначе исповедь просто будет обманом. А вот взойти к этому состоянию, когда у нас появляется такая решимость,— это, пожалуй, самое трудное в покаянии, это то, о чем мы должны молиться.

Преподобный Варсонофий Великий подсказывал, как понять, простил ли Господь тебе твои согрешения. Если ты чувствуешь, что грех больше не вызывает в тебе никакого сочувствия, если сердце омертвело для этого греха и полностью его отторгает, значит, ты прощен. Только надо понимать, что здесь вопрос не в юридической плоскости — прощает Господь или не прощает, ибо Он бесконечно милосерд, Он хочет и может простить каждого,— а в том, изменился ли человек, встал ли он в другое положение по отношению к Богу.

— Как же обрести эту решимость?

— Мне кажется, что здесь очень важно понять, кто или что стоит за каждым из наших грехопадений. На одном полюсе — Господь и Его безграничная любовь к нам, а на другом полюсе — безграничная ненависть к нам тех, кто раз за разом нас потихоньку, а иногда и очень сильно подталкивает к совершению этих грехов. Мне памятен разговор с одним достаточно близким для меня человеком, монашествующим, который на протяжении какого-то времени в состоянии так называемого тонкого сна испытывал бесовские нападения. Надо сказать, что многие люди, живущие внимательной и серьезной духовной жизнью, получают этот опыт. Так вот он говорил, что однажды ощутил это существо, которое его мучило, как некий сгусток бесконечной, безмерной злобы и ненависти по отношению к человеку. И это помогло ему понять, что ко греху враг нас толкает именно своей ненавистью, и именно из-за нее старается нас от Бога отторгнуть, погубить и привести в состояние, близкое к его состоянию. Когда к тебе в квартиру кто-то звонит, и ты понимаешь, что за дверью стоит не друг, не знакомый, не почтальон, не какой-то случайный прохожий, а бандит, который хочет убить, то, во-первых, не откроешь, во-вторых, сразу отправишься звонить в полицию или примешь другие меры защиты. То же самое и с какими-то искушающими нас помыслами или ситуациями: если мы понимаем, что это смерть стучится в нашу жизнь, то приложим все усилия, чтобы ее не впустить. А когда мы не сознаем грех как смерть, не видим бездны зла и ненависти к нам, которая за грехом скрыта, бывает гораздо труднее обрести решимость с ним бороться. О даровании такой решимости нужно в первую очередь молить Бога. Порой оказывается необходимым просить Бога о том, чтобы Он буквально отнял у нас возможность совершать те грехи, от которых мы сами никак не можем отказаться. И если человек в полном сознании молится таким образом, понимая, что это может причинить боль или обратиться в скорбь, то такая молитва не остается без ответа. И, конечно, помимо вот этой решимости, опять-таки, требуется внимание и ответственность в прохождении жизненного пути, потому что, не найдя подход с одной стороны, враг неотступно будет искать его с другой.

— Часть современного духовенства и мирян считает, что исповедь перед каждым Причастием сводит Таинство покаяния к формальности, что нужно исповедоваться лишь тогда, когда по-настоящему испытываешь духовное сокрушение. Вы разделяете эту позицию?

— Мне кажется, что этот вопрос вообще невозможно обсуждать в отрыве от конкретной ситуации. Если речь идет о сложившейся и достаточно небольшой приходской общине, где священник хорошо знает духовную жизнь людей, то он может кому-то дать благословение исповедоваться по мере необходимости, а не перед каждым Причастием, которое, как правило, в таких случаях бывает довольно частым — раз в неделю, а то и чаще. Если говорить о церковной жизни в целом, то объективно сегодня огромное количество людей приходят в храм нерегулярно или живут далеко не безупречно с христианской точки зрения, и здесь такой подход приведет к очень печальным последствиям. Для нас, недостигших святости, важно сочетание в церковной жизни и свободы, и закона. Если убрать что-то одно, то обязательно начнутся перекосы. В чем суть любого правила? В том, что оно, как замечательно выражается один батюшка, «правит душу».

Кроме того, в этой уже достаточно известной дискуссии совсем неправильно ставится акцент. Исповедь превращается в профанацию не от частоты, а от примирения с грехом, когда человек заранее предполагает, что он себе разрешит упасть. Время от исповеди к исповеди мы должны проживать, как канатоходец над пропастью,— понимая, что можем пасть, но не давая себе на это разрешения. Тогда и исповедоваться будем совершенно иначе.

— Отец Нектарий, в творениях древних христианских авторов мы находим такое изречение Христа: «В чем застану, в том и сужу». Как его нужно понимать?

— В момент смерти человек предстает перед Богом в определенном внутреннем состоянии, точнее, в способности либо принять Бога, либо, как это ни страшно, Его отвергнуть, то есть определить себя чуждым Господу. Иногда люди буквально в последние мгновения перед смертью делают какое-то движение навстречу Богу, и это становится итогом всей жизни, потому что было всей жизнью и подготовлено. Самый известный пример — благоразумный разбойник. И есть пример Иуды, который в какой-то момент отвернулся от Христа и пошел в другую сторону. И этот выбор стал определяющим. Почему? Близким людям мы прощаем то, чего не простили бы чужим, а с другой стороны, есть вещи, которых близкие по отношению друг к другу не имеют права делать, потому что это разрушает отношения. Да, можно простить, но навсегда потерять это ощущение близости. А отношения с Богом тоже ведь носят совершенно личный характер. Вот в этом суть всего.

Фото из открытых интернет-источников

Газета «Православная вера» №5 (505)

Беседовала Инна Стромилова