Как быть монахом в миру. Тайный постриг

Отец Серафим Роуз описывал три типа монашества, как он назвал,

«три типа монашеской ситуации».

Первая ситуация

Это уже устроенный старый монастырь. Это то, что принято подразумевать под словами «уйти в монахи». Уйти в монахи - для многих это значит, уйти в монастырь. И отец Серафим пишет о том, что духовный плод в таком монастыре достигается за счет страданий, связанных с пребыванием в таком месте, а также за счет непрерывной связи с прошлым. Такой монастырь как бы тянет нитку из прошлого, люди к ней приобщаются, за счет этого получается духовный плод, и плюс страдания, связанные с пребыванием в таком монастыре.

Здесь отец Серафим говорит о монастырях в традиции Зарубежной Церкви. В августе этого года, всего месяц назад, игумения Александра из РПЦЗ(А) делала доклад о монастырях Зарубежной Церкви . Она бывала во всех исторических монастырях РПЦЗ. Она описывает четыре женских монастыря Зарубежной Церкви и главный мужской монастырь РПЦЗ Джорданвиль. В ее докладе тщательно рассматривается распорядок жизни и богослужений в таких монастырях, но во всем докладе нигде не упоминается, хотя бы даже кратко, главное делание монаха - Иисусова молитва. Может быть, у нее свой взгляд, конечно, но и от других очевидцев, бывавших в этих монастырях, я тоже слышала, что там основные усилия направлены на прием паломников и на поддержание старинных зданий. Обычно у этих монастырей довольно большая недвижимость, которую трудно поддерживать, монахи ради этого трудятся, и об Иисусовой молитве в монастырях Зарубежной Церкви мне не доводилось слышать.

Хотя есть немножко другой монастырь, другой по духу, он находится в Бостоне. В США есть даже несколько таких монастырей в дружественной нам Церкви, где совсем другое отношение к Иисусовой молитве, но они все англоговорящие, немножко в другой, греческой, традиции, но такие монастыри есть.

Второй тип «монашеской ситуации»,

о котором пишет отец Серафим, возникает, когда какой-то человек начинает подвизаться сам, согласно своему пониманию примеров великих подвижников прошлого. Отец Серафим поясняет, что это самый опасный из всех открытых сегодня монашеских путей. И это понятно, почему. Отец Серафим приводит много причин того, почему это опасно, и объясняет, какими качествами должен обладать человек - почти невозможным сочетанием качеств - чтобы так выживать. И, кроме того, такое отшельничество в России - это еще и физически опасный путь. Если в Америке, где жил отец Серафим, можно огородить территорию, написать «частная территория», и она будет достаточно хорошо охраняться, то в России всё это гораздо опаснее.

Но есть еще одна вещь, которой не было во времена отца Серафима, которая одновременно и благо, и зло. Это современные средства связи. Если такой подвижник действительно старается не пользоваться Интернетом, то он выбирает описанный отцом Серафимом второй тип со всеми опасностями. Если же он пользуется Интернетом, то тогда он приближается к третьему типу, потому что у него появляются какие-то единомудренные люди, с которыми он может общаться, и тогда получается то, что отец Серафим назвал третьим типом «монашеской ситуации».

Третий тип «монашеской ситуации»

возникает тогда, когда группа из нескольких человек начинает подвизаться, поддерживая друг друга. Этот случай для истинного православия в России очень частый. Здесь есть приходы, они либо квартирного типа, либо храмы (но храмов довольно мало удалось ИПЦ удержать), в этих общинах есть люди, старающиеся жить по-монашески, они обычно держатся вместе, и позже кто-то из них получает постриг. Таким образом, при приходе получается небольшая монашеская община, обычно городского типа, который нередко называют монашеством в миру.

Проблем здесь много, но четыре лежат на поверхности. Первое - как держать форму, второе - как сохранить некоторую изоляцию от мира, третья проблема женского монашества - как бороться с любоначалием (это обратная сторона проблемы послушания), и четвертая проблема - это коллективная гордость.

1) Как держать форму

Что это за проблема? Поначалу, и даже долгое время, в течение нескольких лет, человек, который старается жить по-монашески, сохраняет некоторое понимание, зачем это нужно. Человек старается подвизаться, а затем со временем, вырабатывается некоторое привыкание к такой жизни, начинают ослабевать усилия, жизнь входит в какое-то свое русло, и первоначальное понимание начинает стираться и забиваться суетой.

Вот здесь очень важно держать форму. Для этого важны пять основных занятий монаха и каждого христианина. Этим занятиям важно научиться еще до пострига, чтобы они стали привычными и чтобы они создавали форму.

Что это за занятия, которые так держат? Перечислю их в произвольном порядке.

а) Псалмопение

Псалмопение - это богослужение. И вот здесь для монашествующих очень важно приучиться к ежедневному богослужению еще до пострига. Хотя бы к минимальному. Оно может совершаться и дома, оно может совершаться без священника (священник на таких монашеских богослужениях даже и не нужен). Это какая-то часть служб суточного круга, минимально это вечерня. Это некоторый костяк, который просто обязательно должен быть, без которого всё размоется.

б) Чтение

Ежедневное чтение святых отцов. Чтение может быть очень маленьким, но внимательным. Во-первых, это чтения аскетические, о том, как менять самого себя, потому что человеку кажется, что он точно знает, что ему надо сделать, чтобы измениться, но святые отцы находят, как это сделать лучше. А другое чтение - это чтение, которое помогает многим, это чтение каких-то живых книг о православии, которые напоминают, ради чего все это нужно, какие-то жития, но не выверенные, а написанные «по горячим следам», где описываются и плюсы, и минусы, и ошибки, где рассказывается, как на самом деле жили люди, которые старались подвизаться. Таким образом, мы просто попадаем в хорошую компанию. Потому что когда человек живет в миру, он неизбежно общается с людьми, и с хорошими людьми, но у них немножко другое устроение. А когда мы видим жизнь святых людей, подвизавшихся и старавшихся раньше, они становятся некоторой нашей компанией, с которой мы общаемся.

в) Размышление

Размышление, прежде всего, о своих грехах. Здесь есть один очень хороший прием. Этому трудно себя заставить, потому что наш внутренний человек не захочет это делать, но если приучиться, то это очень хорошая привычка. Раз в день, или лучше два раза в день, проводить механически «инвентаризацию» грехов за день или за полдня: что я сделал за это время плохого, вот это, это и это. И подумать, как я мог бы в следующий раз, когда я в этой ситуации окажусь, на эти грабли не наступить.

Тут, конечно, лучше не самому думать (и это очень важный момент), нельзя верить собственным представлениям о своих ошибках, а надо с кем-то советоваться. Когда есть хороший и опытный священник, это хорошо, но совсем не обязательно, чтобы это был священник. Достаточно, чтобы был единомудренный человек, с которым это можно было бы обсудить и который может со стороны что-то подсказать. Со стороны иногда видно то, что не видно изнутри. У меня у самого ничего нет, а у ближнего всегда видно не только то, что у него есть, но и как ему исправиться! Но это и на самом деле полезно бывает всё обсудить. Тут, конечно, возникает мысль, что я и сам знаю, но если я сам знаю, а это не помогает, то, значит, я знаю что-то не то.

г) Четвертое занятие - это то, что называется молитвой

Это та самая Иисусова молитва, некоторое особое правило, связанное с Иисусовой молитвой. Это совершенно отдельная тема. Но как она помогает? В отличие от трех предыдущих занятий, которые создают как-бы скелет, она создает ту радость, ради которой все это можно делать. Как сказал один современный деятель Иисусовой молитвы, наш день - это как закопченное стекло, а монашеское правило, Иисусова молитва, это как маленькое окошко, протертое в этом стекле, через которое виден свет.

д) Рукоделие

Это работа. Ее основная цель - чтобы мысли не бродили, это такой якорь для ума, но она нужна и для того, чтобы жить своим трудом. Потому что у монашествующих часто появляется искушение особого рода: мир начинает монахам очень помогать, незаслуженно совершенно. Появляются всякие спонсоры, и тут появляется искушение жить за счет спонсоров, как-то надеяться на них, как-то с ними общаться. Но это большая ловушка, она очень развращает человека. Конечно, лучше, как апостол Павел, который сам делал свои палатки, трудиться и зарабатывать на жизнь самому. И это в катакомбных традициях: катакомбные монахи не гнушались работать на светских работах. Но организовывать свой бизнес для монастыря или для небольшой монашеской общины, пусть даже в миру - что-то делать и продавать - это очень хлопотно, да и небезопасно в России. И проще, когда люди, обладая какими-то навыками, просто тихо работают в своих областях на светских работах.

Это что касается того, как держать форму.

2) Вторая проблема - как сохранять некоторую изоляцию,

или, говоря мирским языком, как не затусовываться. А сейчас существует не только обычное общение с людьми, но и общение в интернете.

Но у различных людей разное психологическое устройство, разная потребность в общении, поэтому каждый человек должен сам для себя придумать какую-то систему, как ему при отсутствии внешних стен монастыря организовать какое-то внутреннее ограждение, какую-то изоляцию, иначе разовьется антисанитария.

3) Как бороться с любоначалием,

со стремлением командовать. Очень большая проблема женского монашества. Эти монахини часто оказываются вовлеченными в приходскую или в епархиальную деятельность, или в общецерковную деятельность. Тут очень трудно удержаться, чтобы не начать начальствовать, особенно если ты по должности начальник (тем более, надо сдерживаться сильнее), и тут приемов может быть несколько.

Одно очень хорошее правило, о котором надо помнить, можно сформулировать как «не высовываться». А еще нужно просто помнить о самой такой опасности покомандовать. И с радостью встречать случаи, которые позволяют немножко смирить себя. Радоваться каждому такому неприятному случаю, а к ним можно отнести и необходимость какой-то работы, и притеснения от властей. И, опять же, здесь нужно разработать для себя какую-то схему, как поставить правильные заслонки своему стремлению покомандовать. Желательно разработать не самостоятельно, а в совете с кем-то, кто видит это со стороны.

4) Следующая опасность - это коллективная гордость

Это не только у монашествующих, но это и вообще для ИПЦ очень опасная вещь. Сам я грешный, но зато к какой хорошей организации я принадлежу!.. О коллективной гордости отдельно пишет отец Серафим как раз применительно к той группе людей, которые организовали свою монашескую общину фактически на пустом месте. Он говорит, что «видимость «правильности» может производить духовное самодовольство и пренебрежительное отношение к тем, кто, не будучи членом их группы, - не столь «правильны»».

Отец Серафим дает совет, как с этим бороться. Он пишет: «Чем меньше такая группа находится в центре общественного внимания, и чем меньше сосредотачивается на своей «правильности» и своих отличиях от более старых институтов, тем больший шанс она имеет сохранить свое духовное здоровье». То есть, такая группа должна по возможности меньше находиться в центре общественного внимания.

Здесь мы плавно перешли к боковому, но животрепещущему вопросу женского монашества, к проблеме внешнего вида,

Проблема одежды

Я говорю здесь не о тех, кто живет в монастырях, а тех, кто живет в миру. Здесь есть два подхода. Кто-то считает, что нужно всегда ходить в рясе, а кто-то считает, что не нужно.

Кто ходил в рясе по улице, тот знает, что это очень сильное привлечение внимания, внимания двух типов. Первое - это пьяницы, у которых сразу возникает большой религиозный порыв, в пьяном виде у них возникает потребность пообщаться на религиозные темы. А второе - это, опять же, незаслуженное очень хорошее внимание со стороны людей. Иногда, наоборот, это агрессия, но чаще это какие-то знаки внимания: место уступают, без очереди пропускают. Нужно ли оно?

Я изучила аргументы в пользу того, чтобы ходить в рясе по улице. Аргументов несколько.

а) первый аргумент,

который чаще всего встречается, был сформулирован одним из присутствующих здесь так: «Назвался груздем - полезай в кузов». Да, монах дает при постриге определенные обеты, но среди них нет обета ходить в средневековой повседневной восточной одежде. Потому что ряса и апостольник - это обычная одежда на Востоке, они сохранились там в качестве повседневной одежды до сего дня.

Но насколько важно ходить в восточной средневековой одежде по улицам? На службе - там свой церемониал, ритуал, а вот в повседневной жизни?

б) второй аргумент:

Один греческий священник в Америке мне рассказывал, подчеркивая, почему важно ходить в рясе, как он стоял где-то на улице, а рядом стояли молодые люди, они его не видели и употребляли какие-то бранные слова. Потом они увидели его, извинились и стали говорить на хорошем английском языке. И вот, это довод в пользу рясы. На самом деле, у православия нет цели научить людей выражаться так, а не сяк, а кто пытался сам научить молодых людей не использовать нецензурную лексику, тот знает, насколько это на самом деле насилие над ними, насколько это для них серьезное принуждение. Но надо ли с помощью рясы превращать православие в какую-то систему ограничений и принуждений?

в) еще одна причина:

я проповедую христианство, когда я хожу в рясе. Мне кажется, что это совершенно не здравая причина. Если человек серьезно думает, что он проповедует христианство своим видом, то это повод стукнуть себя по лбу и как-то более трезво отнестись к себе.

г) четвертая причина:

я не чувствую себя в светской одежде монахом. Как ни смешно это звучит, но, на самом деле, это серьезная причина, потому что в разной одежде человек чувствует себя по-разному. В шортах, говорят, каким-то одним образом, в строгом костюме - какое-то другое устроение. И ряса кому-то помогает сохранить правильное устроение. Так что, может быть, для кого-то это аргумент, я не знаю и не берусь тут судить. Говорят, «форма дух бережет», но тут можно сказать еще, что форма дух не всегда бережет, но иногда подменяет. И, может быть, лучше «меньше маскарада», чтобы, всё-таки, не привлекать внимания к своей собственной монашеской персоне.

Теперь можно поговорить об ориентирах, а не о проблемах. Самый Высокий Ориентир - это понятно какой, я Его выношу за скобки, а что касается земных ориентиров, то нам в России лучше ориентироваться не на монастыри Зарубежной Церкви, а на катакомбное монашество. Они ходили по улице в светском.

В катакомбном монашестве были разные варианты, там не было стремления всех загнать под какой-то единый устав. Они ходили в светском и до сих пор ходят по улицам в светском, в не привлекающей внимания скромной приличной одежде. Не гнушаются работать на светских работах. Далеко не всегда они жили все вместе в каком-то едином месте. Но у них были какие-то свои монашеские правила. И именно катакомбные традиции могут быть для нас ориентиром.

И в заключение, хотелось бы сказать, что самое важное - это не осуждать другие виды монашеской жизни. Когда человек избирает монашество, то, по-моему, это очень здорово, и другие монахи должны радоваться. А если кажется, что стоило бы его организовать как-то не так, а иначе, то, на самом деле, слава Богу, что есть хоть как-то.

Монахи, они ведь все немного как родственники, они должны сорадоваться друг другу - даже если в чем-то они понимают монашескую практику по-разному.

Как происходил тайный постриг в 1920–1950 годы? Почему в монашеских общинах были одни женщины? Где жили и на что существовали монахи в первые десятилетия советской власти? Правмир побывал на лекции Алексея Беглова, кандидата исторических наук, автора книг о церковном подполье в России XX века.

Ликвидация

До 40-х годов мы не находим специальных документов, которые бы описывали и нормировали жизнь монашествующих в СССР. Главным документом, под действие которого попадали монашеские общины, был Ленинский декрет об отделении Церкви от государства от января 1918 года. Согласно ему, все религиозные объединения страны были лишены статуса юридического лица, а их имущество было национализировано.

Большевики, советская власть, воспринимали монашествующих и монастыри как - выражаясь современным языком - «хозяйствующие субъекты». После издания декрета они юридически прекращали свое существование на территории тогда еще РСФСР.

Первый натиск по закрытию обителей осуществлялся в ходе Гражданской войны. По разным данным, до конца войны было закрыто от шестисот до семисот монастырей. «Ликвидировано» - как тогда говорили. Имелась в виду не только физическая ликвидация, что часто и происходило, но и ликвидация этих организаций, как хозяйственных субъектов.

Понятно, что монашествующие пытались выживать и сопротивляться. Очень многие из этих общин прошли промежуточную стадию, когда они существовали в виде коммун. Впрочем, власть не собиралась давать им много времени для такого полулегального существования. В течение 20-х годов монастыри были закрыты и в качестве кооперативов, коммун и так далее. Наиболее крупные из них закрывались уже в первой половине 20-х годов. Мелкие, отдаленные и менее значимые ликвидировали позже - до 1927–1928 года. Вероятнее всего, к 1929 году монастырей на территории РСФСР и СССР не осталось.

Новая жизнь

К 1917 году в Российской империи было около ста тысяч монашествующих вместе с послушниками, трудниками и послушницами. Ликвидация монастырей не означала, что все они вдруг исчезли - например, ушли в мир, женились, вышли замуж, поступили на светскую работу и стали обычными советскими людьми.

С закрытием обители монашествующие расходились по городам, селам, небольшим городам, где пытались продолжать свою монашескую жизнь. Женщины, как правило, селились небольшими общинками. Мужчины, монахи - многие из них были в сане - прибивались к каким-то крупным соборам и приходским церквам, где было необходимо совершение богослужения.

Одновременно появился и другой тип монашества - возникший с нуля и сформировавшийся из тех людей, кто не был монахом до революции, но принял постриг уже в условиях гонений, преследований. И, к примеру, общины Высоко-Петровского монастыря за единичными исключениями все состояли из таких новых монахов.

Нужно сказать, что Москва не была пионером в этом новом монашестве. Пионером был Питер, где документированное существование монашеских общин, созданных «с нуля», фиксируется уже 1922 годом. В это время - в разгар одной из первых массированных кампаний наступления на Церковь - в Питере создаются как минимум две монашеские общины, состоявшие из людей, которые стремились к духовной жизни, постригу и приняли постриг уже в советское время. Одна община находилась на Конюшенной улице в Петрограде, другая в Старом Петергофе, в пригороде. Таким образом, уже в 1922 году мы фиксируем первые случаи нелегального монашества.

Что представлял собой московский Петровский монастырь к этому моменту, к 1921–1922 годам? И почему именно в этом месте возник импульс нового монашеского движения?

К северу от столицы по Ярославской железной дороге, на станции «Арсаки» существовала Северо-Смоленская мужская Зосимова пустынь. Это был крупный и известный центр духовной жизни предреволюционной поры. А некоторые современники тогда даже говорили о том, что первенство Оптиной пустыни, такого яркого светоча духовной жизни середины 19-го столетия, перешло в этот период к Зосимовой пустыни.

И именно из Зосимовой пустыни в Петровский монастырь пришли основные руководители будущей подпольной монашеской общины. Основателем Зосимовой пустыни - а точнее, возродителем там монашеской жизни, потому что пустынь существовала, но монастыря там не было достаточно долго - стал игумен Герман (Гомзин). Он был духовным руководителем людям, которые позже перешли в Петровский монастырь.

Один из этих перешедших - будущий архимандрит Игнатий, и он станет руководителем самой крупной монашеской общины, сформировавшейся на базе закрытого Петровского монастыря. Другой - его друг, отец Никита (Курочкин). Третий - отец Митрофан (Тихонов), из старшего поколения, и он тоже будет в Петровском монастыре. Периодически здесь будет появляться и отец Иннокентий (Орешкин).

Братия Зосимовой пустыни была небольшая, но монастырь был дружный, трудовой. Он был полностью на самообеспечении, и в нем действовал общежительный устав. Это, когда у монахов нет никакого имущества, но все дается из монастырского, из трудов самой братии.

Отец Герман, основатель пустыни, скончался весной 1923-го года. За четыре года до этого пустынь стала сельскохозяйственной артелью и таким образом пыталась выжить. Но понятно, что дни ее были уже сочтены. После смерти отца Германа в пустынь пришла комиссия, монахов стали выселять, и к осени все насельники уже покинули ее.

Часть из них переселилась в Сергиев Посад, некоторые - в другие городки вокруг Москвы, некоторых приютили действующие монастыри. Но другая часть поехала в Москву, и так или иначе все они оказались со временем в Петровском монастыре - служащими священниками его храмов.

В период перед революцией Петровский монастырь не блистал какими-то крупными духовными фигурами и не был серьезным центром духовной жизни. В 1918 году монастырь был уже закрыт и в качестве монастыря ликвидирован. Вероятно, в 1920–1921 году там даже не было действующих церквей. Есть сведения, что в эти годы в Сергиевском храме находилась медицинская библиотека, которая позже выехала - в храме ей было неудобно. Не было монашеской жизни. Остались лишь некоторые представители братии.

В это же время в бывших кельях сделали общежитие рабочих-передовиков. Нарышкинские палаты превратили в коммунальные квартиры. Есть замечательные воспоминания о Петровском монастыре иностранного гостя, и он говорит: «Монахи приходят в церковь и прихожане приходят в церковь мимо детей, играющих в красных коммунистических косынках, которые поют свои песни и скачут по лестнице, не обращая внимание на службу».

Возникновение прихода, а потом и монашеских общин в Петровском монастыре связано с настоятелем прихода епископом Варфоломеем (Ремовым). Он был пострижеником Зосимовой пустыни и духовным сыном старца Германа, ее основателя.

Владыка Варфоломей стал наместником Высоко-Петровского монастыря в начале 20-х годов. И после того, как закрыли Зосимову пустынь в 1923 году, он приглашает всех «зосимовцев», которые оказались в Москве, войти в его приход в Петровском монастыре.

С самого начала он серьезно перестраивает церковную жизнь. Он вводит богослужения по образцу Зосимовой пустыни - монастырское строгое богослужение. Он продолжает и поощряет внимательное и вдумчивое духовное окормление прихожан пришедшими монашествующими отцами. Все это делает Петровский монастырь под управлением владыки Варфоломея центром притяжения самых разных групп москвичей.

Попытки оценить численно приход Петровского монастыря в этот период, дают нам цифру в 2–3 тысячи постоянных прихожан. Это было достаточно крупной общиной того периода для Москвы. Отец Митрофан (Тихонов) - второе лицо Зосимовой пустыни после кончины отца Германа - приходит в Петровский монастырь и практически постоянно, за исключением ссылки на три года в определенный период, служит здесь. Но наиболее активная и значимая фигура среди духовных руководителей общины этого периода - это отец Агафон, архимандрит Игнатий (Лебедев) - духовное чадо игумена Германа и помощник владыки Варфоломея по управлению монастырем, его наместник.

К концу 20-х годов вокруг каждого отца формируется своя тайная монашеская община. До момента их кончины - последний из отцов скончался уже в конце 50-х годов - мы можем говорить о существовании комплекса общин под неким единым руководством. После этого они распались на отдельные группы по 2–3 человека - хотя, несомненно, поддерживали связи и встречались.

Маскировка

Итак, как возникают эти общины? Они возникают путем естественного притяжения прихожан к духовникам, которые появились в Москве и, вероятно, составляли существенный контраст с приходским духовенством по глубине подхода к человеку, по своей опытности и по самоотверженности, с которой они исповедовали приходящих к ним. У них были сотни людей-исповедников. И постепенно среди этих новых духовных чад вокруг каждого из этих отцов образовался костяк, который был ориентирован на монашество.

Уже во второй половине 20-х годов происходит серия тайных постригов - мы знаем это по воспоминаниям духовных детей отца Игнатия (Лебедева). Сложилась такая ситуация: мужчины очень быстро выходили на открытое служение, принимали сан - потому что Церкви нужны были священники и епископы - и первыми попадали под волну репрессий. Поэтому уже в 40-е годы практически все монашеские общины Петровского монастыря становятся исключительно женскими.

Как жили эти женщины, тайно принявшие постриг? Они не носили монашеской одежды. Есть письмо-инструкция отца Игнатия к матери Ксении, одной из монахинь, о том, как ей следует себя вести. Отец Игнатий проводит тщательную идею бытовой маскировки и, так сказать, интеграции в окружающую среду. Он говорит: «В Церкви не надевайте черный платок, апостольник даже на праздник дома не надевать, монашеским именем не называться даже на исповеди, полностью слиться со всеми прихожанками».

Спорным вопросом для монашествующих оставалась работа. Одно дело, когда ты трудишься в монастыре ради братии, где у тебя общежительный устав. И совсем другое дело, когда ты - среди враждебного окружения. Здесь для отца Игнатия и для всех отцов Петровского монастыря ключевой была внутренняя установка. Любую работу они учили воспринимать как монастырское послушание. Даже если ты трудишься в советском учреждении, на фабрике - все равно это послушание, которое ты исполняешь ради Бога.

Вероятно, именно из-за такого подхода тайные монашеские общины Петровского монастыря обладали существенной степенью живучести. Мать Игнатия (Пузик) была очень крупным педиатром, работала в институте туберкулеза академии медицинских наук. Вместе с ней, в ее же институте работало большое количество ее же сестер - лаборантами, различными научными сотрудниками и так далее.

На фотографиях тех лет видны разные поколения подвижников Петровского монастыря. Эти поколения выделял сам отец Игнатий. Он говорил, что в 20-е годы к нему были большие потоки, а в 30-е годы была еще одна волна уже очень молодых девушек по 16–18 лет - не только у него, но и у всех отцов. Отец Игнатий называл их поколение «маленьких». Так сложилась разновозрастная такая структура Петровских общин. Старшие, уже впитавшие определенный духовный опыт, руководили младшими, в то время как практически все отцы уже были репрессированы.

И вот - возвращаясь к работе. В письмах отца Игнатия своим духовным дочерям есть и ограничения по работе. Мать Ксения спрашивает его: «Где мне работать?». И он говорит: «Если есть швейная артель - поступи. Если не примут - едь в другую! Работай, потому что это необходимо, монах должен работать. Но если это фабрика - поступать не надо!»

Мотив фабрики и завода в Петровских общинах фигурирует часто в негативном смысле. Кое-кто из монахинь работал на фабрике, но он считал это не полезным для хранения внутреннего мира монашествующих - в данном случае женщин и молодых девушек. И он просил мать Игнатию за монахинь: «Подбери для нее лабораторную работу. Фабрика опасна для нее, она слишком симпатичная». Его логика ясна - на фабрике царит грубая обстановка, к девушке будут приставать, а это не нужно.

Скит в Печатниковом переулке

Жизнь монашеских общин строилась не только вокруг Церкви, но и в некоторых других местах, где члены общины собирались, молились, и где совершались постриги (в церквах постриги не совершались).

Для монашеской общины отца Игнатия таким местом был так называемый скит Знамения Божьей Матери. Он располагался по адресу: Печатников переулок, дом 3. Сейчас этого дома уже нет, его снесли в 2007 году, а на его месте построили элитный жилой комплекс.

Первой по этому адресу поселилась монахиня Евфросинья - изначально монахиня Рождественского монастыря, а позже - прихожанка отца Игнатия в Петровском монастыре. После закрытия Рождественского монастыря она просто перешла через Рождественский бульвар - вероятно, в этом доме у нее был знакомый - поднялась на чердак и поселилась здесь. Ей помогли сделать выгородку - крошечную, метров 10, и очень низкую. Высота потолка была не больше метра восьмидесяти. И это стала квартира № 26. И хотя в доме было официально 25 квартир, все знали, что есть эта 26-я квартира - туда приходили письма, и даже люди были там прописаны какое-то время.

Попадали туда так: сначала шли по широкой лестнице, потом она делала поворот, квартиры оставались ниже, и потом вверх поворачивала узенькая лестница. На ее второй ступеньке и был вход в скит. Как говорил сам отец Игнатий: «Сначала поднимаешься по широкой лестнице - это мир. Потом входишь на узкую лестницу - и это монашество».

Владелицами общинной территории этой монашеской общины были мать Евфросинья и мать Ксения. Потом мать Евфросинью выслали, и больше она в Москву не возвращалась. Жить было трудно - отопления не было, топили от печурки, окно было слишком большим и продувало, воду носили с нижнего этажа.

Что происходило в скиту? Встречались - если не ежедневно, то несколько раз в неделю. Читали мирянским чином вечернюю службу, но во время этой службы не просто сидели, а шили. Шили - потому что мать Евфроснья, регент левого хора Петровского монастыря, должна была быть прикреплена к трудовой точке. Она состояла членом артели портных. В противном случае ее приписали бы к тунеядцам. Но поскольку она была ежедневно занята на службах и не могла шить сама, то ее заказы выполняла вся ее община. Работа здесь была ради братства. Они шьют, а один читает службу.

В скиту обсуждали самые разные вопросы. Когда отец Игнатий в 35-м году был арестован и находился в заключении, письма его читались здесь, посылки ему собирались здесь. Скит был местом средоточия общинной жизни. И такие квартирки были у других монашеских групп.

Петровскими отцами было установлено: каждый член общины вносил определенный взнос от зарплаты в кассу монашеской общины. Это был реальный вклад - чтобы человек чувствовал, что трудится на своей работе ради братии. Взносы каждого определялись индивидуально. Например, в 40-е годы мать Игнатия вспоминала, что ее текущая зарплата оставлялась ей и сестре Марии, которая жила вместе с ней. А все, что было сверх основной зарплаты, а у нее было много чего - различные патенты и так далее - все это шло на общину. Это была достаточно существенная сумма. Взносы отправлялись на поддержание высланных и на помощь нуждающимся.

Репрессии

Первый удар Петровские общины перенесли где-то в начале 30-х годов. Тогда против части прихожан и тайных монахов было заведено дело о функционировании тайной духовной академии под эгидой Петровского монастыря. Это было дело 1931 года, и тогда часть отцов получили сроки в лагерях.

Вторая и наиболее фатальная волна репрессий для общин случилась в 1935 году. Нажим стал осуществляться еще годом раньше. В частности, в 1934 году под давлением властей должен был прекратить служить отец Игнатий (Лебедев). Для него это означало фактически домашний арест. Ему запрещали выходить и принимать на дому, но он все-таки принимал, что потом ему было инкриминировано.

21 февраля 1935года прошли аресты, был арестован владыка Варфоломей, еще несколько человек. Через несколько недель арестовали отца Игнатия. Кто-то успел уехать из Москвы и избежать арестов, но большому количеству монашествующих и прихожан это сделать не удалось. Дело Петровского монастыря было объемным. Из него в отдельное производство выделили дело владыки Варфоломея и вели его до лета 1935 года, после чего владыка Варфоломей был расстрелян по обвинению в шпионаже и террористических намерениях против советского руководства.

Отец Игнатий получил пять лет лагерей. И хотя как инвалид - у него была тяжелая форма болезни Паркинсона - он имел право на досрочное освобождение, но власти категорически этому препятствовали. В частности, в его деле есть заключение прокурора, где написано, что он имитирует юродство своей болезнью и таким образом привлекает к себе верующих. Соответственно, любые его жалобы на болезненное состояние - а он в конце срока уже не мог себя сам обслуживать и еле передвигался, хотя голова оставалась абсолютно ясной - все его просьбы о сокращении срока, о переводе на поселение были отклонены. Он умер в 1938 году под Алатырем в Чувашии.

Настоящее

В 2007 году перед сносом дома в Печатниковом переулке нам удалось попасть на чердак - туда, где был тайный скит. Когда дом еще был жилой, туда не пускали, но перед самым сносом мы с коллегой пришли в ЖЭК и попросили людей, владеющих автогеном, открыть эту заваренную дверь. И нам открыли.

Мы увидели помещение, каким его оставили монахини, уходя в 1969 году. Мы увидели заложенное окно, из которого они некогда смотрели. И еще мы увидели след на стене. Это был след на месте, где когда-то стоял киот…

А у отца Виталия в то время такая скорбь была. Он инок был, а монашеский постриг батюшка Серафим никак ему не давал: «Даже и не спрашивай! Я знаю, когда тебя постричь, и не подходи».

Как же бедный отец Виталий скорбел! Ко всему прочему, незадолго до Троицы, с ним случилась беда. Он пошел в селение, а речка уже поднялась, потому что наступил летний сезон. Перед Троицей как раз снег в горах тает. Надо переходить вброд, а там воды по пояс, а он еще с ношей. Как до середины реки дошел, так его течением и понесло. «Господи, погибаю!!! Матерь Божия, спаси меня!!!»

А вода его крутит. Рядом никого нет. Один. Он к берегу. Рюкзак, чтобы не тянул, как-то сбросил. Рюкзак унесло. А он с Божьей помощью выкарабкался чудом. «Ой, слава Богу, живой еще остался! Ну, теперь все. Теперь, батюшка, как хочешь, а я монашество буду принимать. Хочу умереть монахом».

И вот на Троицу призвали меня служить там на поляне. Я пришел как раз перед Троицкой поминальной субботой. Закончилась служба. Вызывает меня отец Виталий на разговор в одиночку. Бледный после этого купания. Он ведь и так весь болезненный был.

– Отец Мардарий, у меня сильная скорбь. Раз ты прибыл сюда, то помоги мне.

– Отченька, если смогу, конечно, помогу. Какая? Он рассказал, как чуть не утонул, и про постриг, что

никак батюшка не соглашается.

– Вот, Мардарий, теперь все. Ты не бойся, я пострига хочу.

– Ну, а как?

– Хочу тайный постриг от тебя получить.

– А как батюшка? Отец Серафим? Как это?

– Это тайно будет. Ты только не бойся. Я все беру на себя. Ты только постриг соверши. (Дело в том, что отец Виталий стал болезненным давно. Еще со времени своего странничества у него был туберкулез в стадии кровохаркания. А тут, когда упал в реку и дополнительно застудился, возникла смертельная опасность. Когда туберкулез принимает тяжелую форму, то кровь идет горлом. Она может не остановиться, и человек может просто захлебнуться. Потому отец Виталий, чувствуя серьезность своего положения, решился на такой последний шаг (примеч. – монаха К.))

– Хорошо, давай соберем всю братию. Отцов Ахилу, Меркурия, Кассиана, Петра, Василия схимника, чтобы сообща обсудить и решить это дело. Раз постриг, то братия все-таки будут знать.

Он говорит:

– Я согласен.

– Отец Виталий, только не подведешь?

– Нет, – говорит, – нисколько виноват не будешь. И вот на Троицу все сошлись. Много было братии.

Отслужили службу. После литургии собрались, отец Кассиан и говорит.

– Ну, что ж? Батюшка уж столько лет тянет, а человек вот, смотри, больной, умереть ведь может. А каждому хочется монашества, ведь все-таки благодать такая.

Ну и решили его постричь тайно. А кому вести? Отец Меркурий был мантийным монахом, отец Кас-сиан еще не постриженный. Отец Ахила, правда, был священником, но отец Виталий отца Меркурия избрал. Они по духу сходились. Ну и все. Постриг решили назначить на Троицу. О! А ему-то! Боженька! Он как на небе! И семь дней ему по уставу в церкви находиться. А ему это самое и нужно. Он бы совсем там жил. Свечки ставит, да один там молится. Ну, мы на службу приходим, потом расходимся, а он там пребывает семь дней.

При постриге отцу Виталию дали имя Венедикт. Я не от себя дал, а братию спросил:

– Какое, братия, имя назначите? Отец Ахила открыл календарь и начал по святцам смотреть.

– Вот, Венедикт. Этот святой состоит в лике преподобных. А ему такое имя, кажется, и шло. Что-то схожее было у него с жизнью преподобного Венедикта. Виталий же и уставщик был, и певчий, и миссионер, и духовник.

Постригли. Все хорошо. Семь дней уже вышло. Братия решает. «Теперь у нас будет выход на озеро».

А раз отца Виталия постригли, то значит каждый в своей грамотке (помяннике) записал: «Монах Венедикт». И когда служба, то поминают.

Прошло некоторое время. И вот как-то раз один из братии, Петр, оставил свою грамотку в приозерной келье. Келье тайной, спрятанной между огромными камнями, где служили литургии для причастия матушек. Положил ее на окно, мол, завтра надо будет опять поминать, тогда заберу, когда к себе пойду. А одна из сестер, такая проныра, заходит и видит его грамотку. «Ну-ка, посмотрю, что там у него: записал он меня или нет?» Смотрит, она записана, и все-все братия: отцы Кассиан, Ахила, Меркурий и монах Венедикт. Она: «Что такое? А кто у нас такой монах Венедикт? Я ведь такая – всех знаю, кто ни придет». Через нее все люди идут. «Ладно». Положила грамотку назад. Приходит отец Петр. Она ему:

– Отец Петр, это ваша грамотка?

– Да, а что ты хотела в моей грамотке?

– Да я просто посмотрела, записал ты меня или нет? А кто у нас Венедиктом записанный?

– А тебе какое дело?

Он растерялся. Это же тайна: «Ой, Боже! Помоги!»

– А вот, в грамотке написано.

– Да это… да это… Ну… – в общем, начал ей придумывать. А она – ну такая проныра!

– Нет, кто-то у нас живет тайно. Мы не знаем. А почему? Мы должны же знать, продукты же надо носить.

Сколько-то времени прошло. Братия забрали ноши и пошли по речке к себе. А она поехала в город, как батюшка велел. Потому что благодетели к нему продукты привезли, и их надо было переправить на озеро. Пришла она к батюшке и взяла благословение.

Батюшка спрашивает:

– Ну, как у вас там дела?

– Да только что братия были, все забрали.

– Хорошо. Вот еще, давай, бери. Нагружайте в автобус и везите, чтобы они всем были обеспечены.

Но тут она не вытерпела и говорит:

– Батюшка, я там, у отца Петра взяла, грамотку посмотреть, а там какой-то монах Венедикт появился. Откуда он, мы не знаем? К нам не приходит, может, тайный какой-нибудь?

– Монах Венедикт? Как без моего благословения мог там монах появиться? Только у меня монахи благословляются, больше никто не имеет права. Отец Кассиан без благословения не примет никого. Слушай, бери продукты и поезжай. А как только придут братия, передай Виталию, пусть ко мне придет. Скажи, батюшка зовет.

Приходят с гор братия. Они тогда ноши носили. Как раз был сезон. Неделя пройдет, и опять идут. Пришли к матушкам отец Виталий и все остальные. Она и говорит: «Отец Виталий, я была в Сухуми, от батюшки вам продуктов привезла. Батюшка просит, чтобы ты к нему пришел».

Отец Виталий, конечно, почувствовал, что что-то будет. Но уже только молился: «Господи, помилуй!»

Приезжает. Взял благословение и бух в ноги батюшке. Раз, два, три…

Батюшка ему:

– Ну, ну. Все хорошо, все хорошо. Садись. Как вы там подвизаетесь?

– Да, батюшка, вашими святыми молитвами. Все хорошо, все благополучно.

– А что у вас там за Венедикт появился? Монах новый какой-то? Я его не знаю?

Отец Виталий молчит, молится. Батюшка смотрит. Отец Виталий начал меняться в лице.

– Что это такое с тобой случилось? Почему не отвечаешь? Какой Венедикт? Откуда он взялся? А ну, отвечай! – строго уже говорит.

А отец Виталий опять в ноги – бух!

– Батюшка, простите!

– Что простите?!

– Это я постриг принял.

– Какой постриг? Откуда? Кто благословил? Кто постригал?

– Батюшка, простите! Простите!..

– Ты такой, что только и знаешь, что простите! Что ты натворил? Кто благословлял? Я тебя не благословлял. Кто постриг? Мардарий? А кто благословлял Мардария постричь тебя?

Пошло дело. А я знал, чувствовал, что это рано или поздно откроется. Батюшка:

– Не признаю тебя как монаха, ни при каком условии! Виталий был, Виталий и есть. Все. Свободен. Езжай в пустыню.

У отца Виталия скорбь. Что делать? Он тогда сразу к отцу Андронику в Тбилиси поехал. Приехал, плачет:

– Батюшка, вот такое случилось. – Что?

– Вот так постриг принял.

– А кто постригал?

– Отец Мардарий.

– Отец Мардарий? Я его знаю, он у меня в келье ночевал. Хороший, келейником был у владыки Нестора в лавре. Все это известно. Ну и что?

– Он постриг.

– Так получилось, что без благословения отца Серафима. Я сколько лет прошу батюшку, а он все, ни в какую. А у меня легкие больные – кровь горлом идет, еле, прямо, живу. Хочется в мантии умереть.

– Все будет хорошо, не беспокойся. На днях поеду в Сухуми к батюшке Серафиму и поговорю с ним. Все наладится, не переживай.

Приезжает батюшка Андроник к отцу Серафиму. Побеседовали они, а потом отец Серафим говорит:

– Отец Андроник, знаешь, что Виталий натворил? Самочинно постриг принял!

А отец Андроник это уже знает

– Ладно, уж, батюшка, не будем вспоминать. Раз принял, ладно. Ну, что теперь. Если бы провинился. А, вообще, постриг (схима, монашество) не снимается, сан только снимается за грехи смертные, да епитимью дают. Прости его, батюшка, он будет подвизаться. Он послушный. Куда еще? Пускай остается.

Так утешил он батюшку Серафима. А тот и отвечает:

– Ну, ладно.

Вызывает он опять отца Венедикта-Виталия и говорит:

– Прощаю тебя.

Но на том не успокоился: «Отца Мардария знаю, он у отца Андроника в келье ночевал. Ко мне обращался. Послушный тогда еще был, не преступал. Но сколько времени прошло. А, может, он под запрещением был? Вот я поеду в Чернигов (у батюшки там было много духовных чад) и узнаю у владыки».

А владыку моего, когда закрыли лавру, перевели в Чернигов.

– Владыка, отец Мардарий – это Ваш келейник?

– Иеромонах?

– Иеромонах.

– Он у Вас под запрещением не был?

Владыка говорит:

– Он у меня такой келейник был, что я ему все доверял!

– Да вот он одного брата постриг без благословения.

– Ну что ж, если такое случилось… А так никаких запрещений.

Привозит батюшка Серафим из Чернигова бумагу: «Под запрещением не был, все хорошо…», послужной список, специальный такой документ. Присылает его в пустыню: «Передайте отцу Мардарию». Слава Богу! С тех пор все наладилось.

Так совершился постриг, и пошел отец Виталий дальше служить Богу отцом Венедиктом. Вот уж как он этому рад был! Подвиги пошли, хотя он и так был подвижником, аскетом. Приехали к нему однажды две матушки. Вспоминает одна из них: он их встретил, упал на колени и ноги стал целовать, они смутились: «Что вы, что вы, батюшка» – и в сторону стали отходить. А он всех так встречал. Потом пригласил на трапезу. Матушка Мария стала лить ему воду на руки, чтобы он их помыл, и с его рук потекла черная вода. Матушки подумали, что у него такие грязные руки, а он говорит: «Вот так зашлакован весь мой организм». А после трапезы опять стал мыть руки, и потекла такая же черная вода.

А отец Серафим смирял его довольно жестко, чтобы не дать повода к возношению и самомнению. Хотя уже сам постриг был отцу Виталию поводом к величайшему смирению. Оттого что он якобы принял его своевольно. Это было для него сильным смиряющим обстоятельством на многие годы, до времени принятия им великой схимы. Напоминало ему, что он все-таки «своевольник». Господь устроил все таким образом, что, с одной стороны, устрашил его смертью, а с другой – ослушанием старца отца Серафима. Отец Виталий оказался как бы между двух огней. Но, думается, что в этом совершился Промысел Божий для вящего его смирения.

На днях в Нарышкинских палатах Высоко-Петровского мужского монастыря в Москве состоялась презентация выставки «Тайные монашеские общины Высоко-Петровского монастыря в 1920-1950-е годы». Выставка показывает внутреннюю жизнь духовников и духовных чад самой крупной из известных нам тайных монашеских общин, образовавшихся с приходом советской власти. Среди экспонатов — фотографии, документы, подлинные вещи и памятники церковного самиздата, специально для выставки снят документальный фильм, который демонстрируется в рамках экспозиции.

Недавно вышедший в прокат анимационный фильм «Необыкновеное путешествие Серафимы» показал, что не только дети, но и взрослые мало знакомы с историей Церкви в XX столетии и масштабами гонений на церковнослужителей. Поэтому мы попросили куратора выставки кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника Института всеобщей истории РАН, доцента МИФИ Алексея Львовича Беглова рассказать о том, что стало с монастырями после 1917 года, зачем верующим понадобилось маскироваться и образовывать тайные монашеские общины и что им за это грозило.

Алексей Львович, расскажите, пожалуйста, в каком положении находились монастыри в 20-30-е годы прошлого века?

Советская власть сразу восприняла Церковь как врага и серьезного конкурента в борьбе за души людей и стала активно вытеснять ее из общественной среды, в том числе и из сферы просвещения.

Никаких специальных декретов по закрытию монастырей не издавалось: ленинский декрет об отделении Церкви от государства, подписанный в январе 1918 года, уже был достаточен для того, чтобы передать церковно-монастырское имущество из рук верующих в руки органов власти, поскольку монастыри рассматривались ею прежде всего как экономические единицы, как субъекты, эксплуатирующие трудовой народ, но не как духовные общины. Следовательно, после издания декрета монастыри уже не могли существовать на территории Советского Союза легально. Некоторые пытались существовать в заданных условиях, например, регистрировались как сельскохозяйственные артели, но вскоре и в таком виде их закрывают.

Так с начала 20-х по 40-е годы XX века действующих монастырей в Советском Союзе не остается: они либо закрываются, либо становятся приходскими церквями (хотя было несколько волн закрытия и приходских церквей). А к концу 30-х число действующих церквей на территории Советского Союза сокращается с десятков тысяч до нескольких сотен.

В 1923 году была ликвидирована Свято-Смоленская Зосимова мужская пустынь (находится во Владимирской области), до революции — известный центр старчества. После закрытия насельники пустыни разошлись в разные места: иеросхимонах Алексий (Соловьев) перебрался в Сергиев Посад, а несколько других духовников переехали в Москву, в Высоко-Петровский монастырь.

А что было с Петровским монастырем в эти годы?

Монастырь к этому времени уже не существовал, а действовал как приходской храм, в котором осталось всего 2-3 человека от старой братии. С 1921 года им руководит постриженник Зосимовой пустыни, епископ Варфоломей (Ремов), он и дает приют бывшим насельникам Зосимовой пустыни.

По церковной Москве сразу прошел слух о появлении зосимовских старцев. В Высоко-Петровский потянулись люди и составили крупный приход: около тысячи постоянных прихожан.

А каким образом часть этих прихожан приняла монашество?

Вокруг зосимовских духовников стали образовываться отдельные духовные семьи, и постепенно в процессе общения с народом духовники увидели, что некоторые молодые девушки и юноши склонны к углубленной духовной жизни, к монашеству. Но старцы рекомендовали монашеский путь далеко не всем: многих они, наоборот, поддерживали на семейном пути, благословляли вступать в брак. Тем не менее тайные общины Высоко-Петровского монастыря стали самыми крупными монашескими общинами из тех, которые нам сейчас известны. Численность их тайных постриженников составляла от 170 до 200 человек.

Хотя эти общины называли себя тайными монашескими общинами именно Петровского монастыря, в самом Петровском монастыре они находились только до 1929 года, когда храмы монастыря окончательно закрыли. Затем они скитались по другим московским храмам, до 1935 года, когда основные духовники были арестованы. Затем петровские общины окормлялись у уцелевших отцов, уже вне Москвы, и как единое целое просуществовали до 1959 года, когда скончался последний зосимовский старец, архимандрит Исидор (Скачков). После этого единого руководства у монахов уже не было, и они существовали самостоятельно.

Все члены монашеских общин работали на светской работе, но приучались выполнять ее как монастырское послушание, работу «ради Бога». При этом работу выбирали так, чтобы она не вредила внутренней жизни и молитве. Только единицы несли церковное послушание: например, монахиня Евпраксия (Трофимова) из общины схиархимандрита Игнатия (Лебедева) была регентом в нескольких московских храмах. Но, чтобы не оказаться под угрозой высылки из города в качестве «асоциального неработающего элемента», она состояла членом артели портных и брала заказы по шитью на дом.

Свое монашество внешне члены общины не проявляли: даже если сослуживцы на светской работе и догадывались, что эти юноши или девушки верующие, они не подозревали об их монашестве. Такие принципы позволяли тайным монахам жить во враждебном мире и при этом оставаться христианами.

А в чем заключалась общинная жизнь тайных монахов?

Члены общины собирались в определенных местах для тайных постригов, для совершения служб, совместной молитвы, бесед. В нашей экспозиции представлена инсталляция одного из тайных скитов — квартиры одной из монахинь.

Насколько образованными были члены петровских монашеских общин? Многие считают, что монахи — люди малообразованные или совсем необразованные…

Сюда входили представители разных социальных групп. Были и раскулаченные крестьяне, бежавшие из разоренных сел вследствие коллективизации, и выходцы из дворянских семей: например, мать и сын Ширинские-Шихматовы. Но это нисколько не мешало им жить в единой духовной семье, потому что их духовные интересы были для них более важными и глубокими, чем интеллектуальные.

В целом общины составляли москвичи из семей служащих, интеллигенции, бывших предпринимателей. Сюда приходили многие студенты ведущих вузов. Пожалуй, одна из самых известных представительниц тайных монашеских общин — монахиня Игнатия (Пузик). Она пришла сюда, будучи студенткой, и в дальнейшем стала доктором биологических наук, профессором и виднейшим советским исследователем проблем туберкулеза.

Чем рисковали члены тайных монашеских общин?

Любая деятельность такого рода, тем более деятельность, в которой советская власть могла усмотреть признаки организованности, конечно, расценивалась как организованное покушение на советскую власть, политическое преступление. Даже если люди просто пытались жить в соответствии со своими убеждениями и совестью…

Разумеется, ничего хорошего тайных монахов не ждало. И репрессии не обошли их стороной: большинство тайных монахов Высоко-Петровского монастыря оказались арестованы и высланы. Духовников преследовали особенно серьезно. В 1935 году был расстрелян епископ Варфоломей (Ремов), обвиненный в шпионаже, а наиболее известный духовник общины отец Игнатий (Лебедев), на протяжении многих лет страдавший паркинсонизмом, несмотря на это был приговорен к пяти годам лагерей, где и скончался. Его ближайшие духовные дети, иеромонах Никола (Ширинский-Шихматов) и иеромонах Косьма (Магда) тоже получили большие сроки и в 1937 году были расстреляны. Среди монахинь были те, кто прошел через лагеря, ссылки, получил так называемые «минусы» — лишение права проживать в крупных городах. И при этом некоторые члены тайных петровских общин дожили до наших дней: последние из них скончались в 2004-2006 годах.

Выставка «Тайные монашеские общины Высоко-Петровского монастыря в 1920-1950-е годы» открыта ежедневно, с 10:00 до 17:00 по адресу ул. Петровка, дом 28, Нарышкинские палаты.

Монашество - это определённый образ жизни, посвящённый всецело Богу. Своеобразное второе крещение, перерождающее и обновляющее душу. Человек при совершении пострига отрекается от мира и облекается в святой ангельский образ. Учитывая последовательность того, как происходит постриг в монахини,можно сказать, что данное священнодействие глубоко символично. Инок даёт пожизненные обеты и взамен получает дар благодати в помощь на борьбу с греховными наклонностями.

Чтобы стать монахиней необходимо пройти длительный период испытательного срока. До предполагаемого пострига условно можно выделить три пути монашеского делания:

Трудником может стать любой верующий христианин, испытывающий потребность и желание поработать в монастыре во Славу Божию при наличии свободного времени. Такие люди не обязательно становятся монахами, могут иметь семью, детей. Возможно и заключение трудового договора с монастырём с получением зарплаты. Трудник, который проживает при монастыре, обязан жить по его уставу, соблюдать принятый распорядок дня, не иметь вредных привычек.

Женщина, желающая стать монахиней, поступая в монастырь, именуется кандидаткой в послушницы. Знакомится с уставом, сама решает подходит ли ей такая жизнь, испытывает свою совесть. Период пребывания определяют настоятельница с духовником и старшими сёстрами. Если по окончанию испытательного срока женщина изъявляет желание остаться в обители и не имеет внешних препятствий, то её зачисляют в послушницы. Пишется прошение на имя правящего архиерея от настоятельницы и самой кандидатки. После благословения епархиального начальства сестру одевают в подрясник и полуапостольник, и она законно становится насельницей обители.

На современном этапе в Русской православной церкви (РПЦ) существуют три типа монашеского пострига:

• рясофор;
• малая схима (мантия);
• великая схима.

Постригаемая в рясофор должна прожить в обители минимум три года. Исключение составляет смертельная болезнь кандидатки, когда настоятельница может ходатайствовать о постриге и раньше положенных трёх лет. Священнодействие производится:

• с чтением специальных молитв;
• пострижением волос крестом;
• переменой или оставлением старого имени;
• отсутствием обетов;
• облачением в рясу и клобук.

Несмотря на то, что обеты не произносятся, само свободное вступление на иноческий путь является обязательством перед Богом чистого жития. Рясофор можно назвать подготовительным этапом монашеского пострига, как обручение в браке. Насельница может называться инокиней, рясофорной монахиней или рясофорной послушницей. В помощь ей преподаётся благодать Божия и заступничество святого, имя которого получено в священнодействии.

Существуют различные практики пострижения в монахини. В некоторых монастырях пропускается рясофор и сразу производят в малую схиму. На святой горе Афон есть случаи, когда верующий принимает великую схиму без предшествующих званий. Каждый человек неповторим, и в православной традиции, несмотря на каноны, любовь к ближнему превыше всего и сохраняется индивидуальный подход к верующему, желающему отдать себя на служение Богу и людям.

Пострижение в малую схиму или мантию собственно и есть начало монашества, так как кандидат даёт обеты Богу, полностью отрекается от мира, получает новое имя, монашеские одежды. Чинопоследование в великую схиму характеризуется значительной торжественностью, длительностью молитв и наставлений игумена. Снова даётся новое имя и к одеждам добавляется великий параман, куколь с аналавом, а монахиня именуется схимницей. Сложилась практика в РПЦ постригать в великую схиму престарелых, тяжелобольных людей.

Таинство может совершать как сам правящий архиерей, так и с его благословения другие высшие чины духовенства (иеромонахи, игумены, архимандриты) либо настоятели монастырей.

Официально церковь не включает монашество в перечень основных семи таинств, но многие святые отцы и современные священники считают его таинством или вторым крещением. Пострижение есть символ послушания и жертва Христу.

Самое настоящее монашество зарождается с пострига в малую схиму или мантию. В отличие от рясофора, данное священнодействие производится более продолжительно и торжественно во время литургии, после малого входа, или во внебогослужебный период. Символично начинается исполнением тропаря из недели о блудном сыне. В это время кандидатка в белой длинной рубахе ползёт на животе из притвора в центр храма, где остаётся лежать лицом вниз с распростёртыми крестом руками, её сопровождают по сторонам две инокини, прикрывающие своими мантиями. Начало пострига напоминает о монашестве как о пути плача и сердечного покаяния. Обращаясь с речью, игумен подаёт знак встать, задаёт вопросы о свободе решения стать монахиней, предупреждает, что её обеты принимает Сам Христос с Божией Матерью, Ангелами и всеми святыми. Далее послушница даёт обеты:

• пребывать в монастыре, в котором принимает постриг или другом, куда могут отправить по послушанию;
• постничества и целомудрия;
• готовности соблюдать монашеские уставы;
• терпеть скорби иноческой жизни;
• безбрачия;
• послушания (настоятелю монастыря и сёстрам);
• бедности (нестяжания).

После этого игумен изрекает поучение о сути монашеской жизни, кладёт книгу на голову постригаемой и молится Богу о наставлении, вразумлении и охранении Благодатью Святого Духа. А также производящий постриг становится сам духовником монахини либо поручает её кому-то из опытных монахинь. Затем послушница должна трижды подать игумену ножницы, намеренно брошенные на пол, подчёркивая добровольность своего выбора. Подстригая крестообразно волосы, инокиня впервые слышит своё новое имя. Обычно даётся имя святого дня или какое-то другое. Кандидатка в монахини заранее не знает, в честь кого её нарекут, советоваться не принято.

Следующим этапом происходит облачение в монашеские одежды со специальными словами. Инокиня, принимая одежду, целует её и руку игумена. Далее вручаются чётки, крест и горящая свеча. Затем читается Апостол (Еф. 6: 10-17), два отрывка из Евангелия (Мф. 10: 37-38, 11: 28-30) о смысле иноческой жизни.

В завершение чина сёстры со свечами в руках трижды обнимаются с новопостриженной, узнают её новое имя, желают спасения в Господе. Потом монахиня остаётся несколько дней в храме, участвуя во всех богослужениях, пребывает в молитве, чтении святоотеческого наследия.

Всё вышесказанное относится к внешней стороне монашества, а гораздо выше стоит внутренняя цель иночества - соединение с Господом через молитву и деятельное покаяние.

В Евангелии есть рассказ о Марфе и Марии (Лук. 10: 38-42): на примере их жизни Господь показывает два пути спасения - мирской и монашеский. Оба благословенны Богом. Спастись можно в миру и погибнуть. Рассмотрев вопрос, как происходит постриг в монахини, нужно заметить, что это одна из дорог, ведущая к Богу. Жизнь инока полна блаженной радости, утешения от Господа, но и скорбей хватает. Главное, каждому человеку найти своё место в этом мире и обрести Бога.