Что такое святость? Что такое святость и достижима ли она.

(Holiness). По преимуществу религиозный термин. Религия и святость всегда взаимосвязаны. Любая религия зиждется на нуминозном, на ужасающей тайне ("mysterium tremendum ", Р. Отто), на чем-то сверхъестественно непостижимом и грозном. Все это объединяется в понятии " святость". Святость во множестве своих форм и проявлений составляет самую сердцевину веры и религиозного опыта.

В ВЗ. В ВЗ о святости говорится в первую очередь применительно к Богу, напр.: "...святГосподь..." (Пс98:9). Святость имеет отношение к божественной сущности; она не столько атрибут Бога, сколько сама основа Его бытия. "...Свят, свят, свят Господь Саваоф!.." (Ис 6:3) Бог трижды свят, нет выше этой святости, т.о., святость присутствует во всем, что говорится о Боге.

Впервые появляясь в ВЗ (Исх 3:5), слово "святой" означает "божественный", "священный". "Не подходи сюда, воззвал Господь к Моисею из горящего куста, сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая". Бог неприступен и недосягаем в своей святости. Только поеле этой встречи Моисею открывает ся имя Бога (Яхве) Того, Кто пошлет Израилю благодатное избавление от египетского рабства. Господь, прежде всего, святой Бог. На горе Синай, после этого избавления и перед заключением завета, Бог снова являет свою святость: "...Господь сошел на нее в огне... и вся гора сильно колебалась" (Исх 19:18). Израильтянам не дозволено подходить к горе, "чтобы [Он] не поразил их" (Исх 19:24). В этом ярком эпизоде библейской истории весь Израиль, как прежде Моисей, предстоит перед Божьей святостью.

Святой Бог это Бог великий и грозный. Он "величествен святостию" (Исх 15:11), и само Его существо внушает благоговение и страх. Иаков, увидев Бога во сне, просыпается с восклицанием: " как страшно сие место! это не иное что, как дом Божий, это врата небесные" (Быт 28:17). Перед лицом величия и святости Бога мы испытываем в первую очередь благоговение, трепет, даже ужас. Так, псалмопевец провозглашает: "Поклонитесь Господу во благолепии святыни. Трепещи пред лицем Его, вся земля!" (Пс 95:9). Одно Его присутствие побуждает нас поклониться Ему, вызывая в нас страх и трепет.

Святость, к-ром е того, означает отделенность, отдельность, отличность Бога от Его творения. Евр. слово qados ("святой") в своем изначальном значении подразумевает нечто отделенное или удаленное. Природа Бога совершенно иная, чем природа мира и человека: "...Я Бог, а не человек; среди тебя Святый..." (Ос 11:9). Эта отдельность и отличность указывает, прежде всего, на саму Его божественную сущность. Бог Израиля (в отличие от многих других религий) не может быть отождествлен с чемлибо тварным. К-ром е того, эта отдельность означает, что Бог совершенно непричастен ко всему обыденному и мелкому, нечистому или злому.

Поэтому святость в применении к Богу указывает на Его абсолютное моральное совершенство. Его святость проявление абсолютной праведности и чистоты. Святой Бог явит святость свою в правде (Ис 5:16). Очи Его слишком чисты, чтобы равнодушно смотреть на злодеяния (Авв 1:13). Этот моральный, или этический, аспект божественной святости приобретает все большее значение в свидетельстве ВЗ.

Все, что соотносится с Богом, так же свято. Выражение "священное собрание", к-рое мы встречаем в ВЗ (Исх 12:16), дает нам пример такого значения. Речь идет о собрании, созванном Богом, дабы отпраздновать то, что Он "проходит мимо" Израиля (Исх 12:13). Суббота, установленная Господом, называется "святойсубботой" (Исх 16:23); небеса над головой "святые небеса" (Пс 19:7); Бог восседает на "святом престоле" (Пс 46:9); Сион гора Божья, "святая гора" (Пс 2:6). Имя Бога особенно свято, его нельзя произносить всуе (Исх 20:7; Втор 5:11).

Соответственно, народ Божий, избранный Им народ, тоже называется святым: "...ты народ святый у Господа, Бога твоего; тебя избрал Господь, Бог твой... из всех народов, которые на земле" (Втор 7:6). Народ Израиля отделен от других, его отделил Бог, и потому он свят, прежде всего, не в силу какихто достоинств, а в силу самой своей отдельности. Но Израиль тоже призван к святости, призван быть освященным народом: "...Я Господь, Бог ваш: освящайтесь и будьте святы, ибо Я свят..." (Лев 11:44). Итак, "святость" применительно к народу Божьему содержит и отрицательное значение "отдельности", и положительное "освященности". В конечном счете печать святости это печать завета между Богом и Его народом.

Все, что связано с религиозным культом (богослужением, приношением и т. п.), тоже считается святым. Бывают святые дни (помимо святой субботы), святые предметы культа, святой елей, освященные плоды первого уроЖЙЯ. Требование ритуального очищения и ритуальной чистоты предъявляется ко всем, кто принимает участие в культовых действах, к священникам, совершающим богослужение, ко всему собранию. Условием святости (напр., в Лев 11:14) может быть даже отказ от нечистой пищи. Мы видим, т.о., что в ВЗ особенно подчеркивается ритуальная святость.

Однако нельзя не отметить и возрастающее внимание к моральному, или этическому, аспекту святости. Главным в день искупления должно стать внутреннее очищение человека: "...в сей день очищают вас... от всех грехов ваших... пред лицем Господним" (Лев 16:30). И во многих других местах ВЗ говорится об этой необходимости. Напр., на вопрос: "...кто станет на святом месте Его?" дается ответ: "Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто..." (Пс 23:34). Святость Бога в ВЗ все больше и больше осмысливается в категориях морали; то же самое можно сказать и о святости народа Божьего.

В НЗ. НЗ подтверждает то, что говорилось о святости выше. В нем много сказано о Божьей благодати и любви, но и святости Бога попрежнему уделяется большое внимание. Бог любви называется Святым Отцом (Ин 1411), Иисус Христос Святым Божьим (Мк 1:24; Ин 6:69), и Дух Божий Св. Духом. В Евангелии раскрывается троичность Бога, и потому в.з. "свят Господь" обретает здесь еще большую силу. Отмеченные выше аспекты святости освященность, величие, способное внушать благоговейный ужас, отдельность и совершенство присутствуют и в свидетельстве НЗ. Народ Божий также призван к святости: "будьте святы, потому что Я свят" (1 Пет 1:16).

Однако НЗ ставит во главу угла этический аспект святости. Так, святость народа Божьего уже не определяется только как внешняя святость (или богоизбранность), выражающая себя попреимуществу в ритуале, но все более как святость внутренняя, заповеданная Богом своему народу. Самым главным тут надо признать свидетельство о самом Христе, Святом Божьем, Который, будучи и Сыном Человеческим, прожил свою жизнь в абсолютной святости, праведности и чистоте. "Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его" (1 Пет 2:22). Как следствие Его искупительной жертвы, верующие в Него не только провозглашаются праведниками, но реально приобщаются к истинной праведности и святости: "...освящены мы единократным принесением тела Иисуса Христа" (Евр 10:10).

Соответственно, святость (hagiosyne) в НЗ становится достоянием всех верующих. Все верующие именуются "святыми" (hagioi). Подчеркнем: слово "святые" относится не к тем, кто преуспел в святости, но вообще к верующим все истинно верующие освящаются во Христе. Это главный смысл известного утверждения: во Христе Иисусе наша праведность, святость и спасение(! Кор 1:30).

Святость в НЗ это внутренняя реальность для всех, кто принадлежит Христу.

Святость видится теперь как преображение всего человека. Так, ап. Павел пишет: "Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока..." (1Фес 5:23). Будучи абсолютно святым, Бог желает, чтобы и народ Его достиг полной святости. Следовательно, святость для верующего не просто внутренняя реальность, но то, в чем надо совершенствоваться: "...очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием" (2 Кор 7:1).

Верующие как святые Божьи суть "род избранный, царственное священство, народ святый" (1 Пет 2:9). Святой народ тут уже не Израиль, а Церковь, святость уже не отдельность и посвященность народа, но внутренняя реальность, благодаря крой происходит его постепенное преображение. Конечная цель Христа в том, "чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чеголибо подобного, но дабы она была свята и непорочна" (Еф 5:27).

В истории Церкви. В истории Церкви святость рассматривается под различными углами зрения. Католическая и Православная церкви выделяют еледующие пути к святости. (1) Аскетический. Удаление от мира, когда человек, ради достижения святости, оставляет свои светские занятия, отказывается от брака и всех мирских благ. Это путь для немногих прежде всего, для монахов. Святость достигается через молитву, бдения, пост, умерщвление плоти. (2) Мистический. Здесь речь идет не об удалении от мира, а скорее о возвышении над ним. Это постепенный путь воехождения к святости через очищение, откровение, созерцание. Последняя ступень полное слияние с Богом. Препятствие на пути к святости не столько грех, сколько человеческая ограниченность: привязанность ко всему мирскому и преходящему. (3) Через таинства. Святость сообщается нам в благодати таинств. В отличие от аскетического или мистического этот объективный путь доступен для всех и, хотя и не возводит к вершинам святости, зато не требует таких усилий.

Классический протестантизм (XVI в.) представлял движение от аскетического, мистического и сакраментального видения святости к более библейскому взгляду на нее. Вскоре, однако, и тут возникли различные подходы. (1) Дисциплинарный. Упор на церковную дисциплину и следование заповедям Боясьим как путь праведной жизни; культивирование глубокого и подчас очень строгого отношения к жизни, рассматриваемого как признак богобоязненности и подлинной святости (напр., у шотландских пресвитерианцев и английских пуритан). (2)Опытный, или практический. Реакция (в той или иной форме) против застывшей ортодоксии, формализма и внешних выражений веры церковных институтов, ритуалов, догматов (в отдельных случаях даже Св. Писания). Главное духовность. Святость это внутренняя жизнь, крую нужно культивировать (с некрыми различиями анабаптисты, квакеры, лютеранские пиетисты). (3)Перфекционистский. Совершенная святость (" полное освящение"), достижение крой возможно не через дела, но посредством веры. Помимо святости, изначально даруемой нам в вере, и возрастания в святости, мы призваны Богом к полной святости через искоренение греха и дар совершенной любви (Уэсли; позднейшие Движения святости).

Из предшествующего краткого 0630ра различных взглядов на святость (католического, православного, протестантского) становится очевидным, что необходимо истинно библейское и обновленное ее понимание. Такое понимание святости могло бы стать одной из самых важных задач современной теологии.

J. R. Williams (пер. Т. в.)

Библиография: HERE, VI, 74350; O.R.

Jones, The Concept of Holiness; A. Koeberle, The Quest for Holiness; A. Murray, Holy in Christ; S. Neill, Christian Holiness; R. Otto, The Idea of the Holy; J.C. Ryle, Holiness; S. Taylor, Holy Living.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Широко распространено (и тщательно культивируется) заблуждение, что якобы тело из плоти и крови не может быть святым. Ряд религиозных концепций, со святостью связывают именно бесплотную душу, а материю относят к низшей, принципиально греховной, составляющей человека. Эта логика изобретена сатаной, который страшно гордится тем, что он – дух; ведь любимая мысль сатаны заключается в том, что духовное равно хорошему. Разумеется, это не так: идея о том, что быть материальным – значит быть несвятым, это идея дьявольская.
Господь и Спаситель наш посрамил врага, приняв на Себя не только тварную человеческую душу, но и материальное тело , показав Своим преславным воскресением, что материя может быть не только святой, освященной, но даже богоносной.

К счастью, духовность и добро – несводимые друг к другу реальности, и в этом заключается наше упование, наша надежда не только на спасение, но и обóжение.

Святость – это неотмирность.

Святость присутствует в мире, это можно видеть своими глазами, но источника святости в мире мы не находим. Святость - в мире, но не от мира. В чем же ее источник?
Правильно спрашивать: в Ком? Святость Бога, помимо привычных нам свойств – это трансцендентность миру. Соответственно, святость христиан – это выделенность их из мира. Христиане, находясь в мире, не вполне принадлежат ему. Что значит «принадлежат», но «не вполне»? Святость личности – это её чуждость по отношению к миру греха. Не материальному миру чуждость, а повреждению мироздания, внесенному и вносимому грехом.
Рассмотрим случай из Патерика. Один молодой монах пошел в город продавать рукоделие братий. Искушенный бесом, монах выпил вина и впал в блуд. На следующий день он возвратился в монастырь, где его встретил следующими словами авва: «Брат, пока тебя не было, Бог мне открыл, что ты пал, но восстал. Умоляю тебя, скажи мне, как смог ты настолько быстро восстать?» На что монах ответил: «Тот человек, который согрешил – это был не я».
Православие (настоящее православие, а не лирично настроенная тусовка, любящая поговорить о своей любви к Богу) обладает уникальным опытом растождествления, отделения подлинной человеческой личности от мира греха, пусть даже и поработившего саму личность. Господь говорит об этом так: «Если кто хочет пойти за Мной и не возненавидит душу свою, не может быть Моим учеником». Не о своей гармонии с миром говорит православие, а о своей непринадлежности ему.

Святость – это «похожесть» на трансцендентного Бога. Поэтому в православии святостью является не моральное совершенство, а соприсносущность неотмирным, нетварным энергиям. Именно в этом смысле христиане являются святыми.
Насколько христианин соприсносущен неотмирным Божественным энергиям, настолько он и свят. Например, если он совсем им непричастен (Евхаристия тут не панацея – достаточно недостойно причаститься, и христианин оказывается разорвавшим общение с Богом, хоть и скушал хлебушек), то он совсем не свят в реальности, а только в потенции. Потенциальную святость обеспечивает правильное крещение и необходимое для сохранения его плодов покаяние, благодаря которым христианин онтологически выделен из мира.

Христианин выделен из мира, но не исключен из него; будучи сложносоставным существом, он принадлежит одновременно миру материальному и миру духовному. Ангелы в этом смысле устроены более просто.

Святость – это спасение мiру.

Мало того, святость – это способность к утверждению мировой реальности через её освящение и соединение с Богом. Сначала живой материи, а потом и неживой. Как это может происходить (механизм процесса), мы не знаем, но можно рассмотреть образы. У кого есть домашние животные, особенно собаки, наверняка замечали, что питомцы, проживающие с любящим их хозяином, постепенно, со временем, приобретают психику – и это факт. Недавно прирученной собаке, напротив, надо многому научиться. Широко известны случаи, когда святые общались с дикими животными, которые не приносили им вреда (медведь Серафима Саровского, или, например, во времена античных гонений и реального действия лозунга «христиан ко львам», животные подчас не трогали отданных им на растерзание христиан).
Очень поучителен православный феномен обретения мощей. Святой подвижник, действительно идущий по пути обожения, буквально «выдирающий» себя из мира греха, настолько выходит из-под власти законов материального мира, что в окрестностях его мертвого тела, которое он всю жизнь «вытягивал» за собой, наблюдается локальное нарушение закона неубывания термодинамической энтропии – основного закона для неживой материи вселенной, закона тления. При жизни такие святые без излишнего пиетета относились даже к гравитации: молились на воздухе, ходили по воде, без ущерба падали с колоколен – подобные случаи описаны неоднократно .
Утверждать мировую реальность кроме Бога способен только человек, так как только он одновременно имеет и свободу воли, и тело (в отличие от свободных, но бестелесных ангелов), т.е. одновременно причастен миру материальному и миру горнему. Можно обоснованно предположить, что в замысле Бога о мире в этом состоит одна из наших задач. Как Христос – посредник между нами и Богом на пути спасения, так и мы (в потенции) – посредники между мiром (живой и «неживой» материей) и Творцом на пути освящения, или одухотворения реальности. И несмотря на то, что выполнит эту задачу Богочеловек, а не мы, наш долг – стараться из последних сил.

Как приобрести святость?

Инструментом приобретения святости является святоотеческая аскетика (аскео – тренируюсь, греч.). Столпы Церкви называют ее наукой из наук. И действительно, аскетика имеет свою цель, средства, методики применения средств, способы верификации. Цель аскетики: святость, обожение, богоподобие, Царство Небесное. Аскетика развивалась не вслепую, а в соответствии с тем, что такое есть человек. Аскетика имеет свою последовательность, основана на возрастающих заповедях блаженства и прекрасно обобщена в «Лествице» Иоанна Лествичника. Для наших дней с учетом апостасии введены поправки «Приношением современному монашеству» Игнатия Брянчанинова, который сам успешно прошел узким путем спасения. Аскетика – наука опытная: её методики постигнуты экспериментально, а не высосаны досужими богословами из пальца, а так же многократно и успешно апробированы неисчислимым сонмом подвижников. Результаты, само собой, задокументированы.

Основным принципом аскетики является филокалия (греч.) - любовь к красоте, любокрасие. Название всем известного пятитомника «Добротолюбие» переведено может быть не совсем удачно: именно красота, а не моральное совершенство, именно красотолюбие – вот главнейший аскетический принцип; аскетика создает красивого человека, а не доброго. Естественно, что зло красивым быть не может, равно как и красота, настоящая красота, не может быть злой.

Смирение.

Фундаментом аскетики является смирение; на нем основана эта божественная наука. Что такое смирение? Из Ветхого Завета нам известно понятие нищеты духа. Нищие духом все надежды свои полагают в Боге. Смирение – это особое состояние души, проистекающее из видения своей поврежденности и невозможности её исправить без Божией помощи.
Ум человека, идущего по пути приобретения смирения, начинает видеть свои согрешения, бесчисленные, как песок морской, а душа становится сокрушенной. Отсюда возникает действительно глубокое и искреннее покаяние. А сердце сокрушенное и смиренное Господь не уничижит.

Смирение является новым человеческим свойством, которое не было известно первозданному Адаму. Человек по отношению ко злу может находиться в падательном или непадательном состоянии. Адам был сотворен «добра зело», но падательным. Имея внешнее знание о зле, сообщенное ему Богом, Адам по сотворении опытно не знал зла вплоть до своего грехопадения. Одновременно с отсутствием опытного знания зла, Адам не имел опытного знания последствий разрыва связи с Богом. Вот это состояние первочеловека и называется падательным.
Смирение является единственной добродетелью, позволяющей перейти в непадательное состояние. Но для приобретения начального смирения требуется как минимум увидеть себя – кто ты есть на самом деле. Познание себя открывает нам причину, по которой нам нужен Бог, открывает нам дело и подвиг Богочеловека, открывает нам Христа как Спасителя.

И наконец, но не в последнюю очередь, стяжать смирение означает обеспечить себе спокойную жизнь. Причина проста: смиренному сердцу невозможно причинить вред, потому что оно научилось прощать всех. Согласитесь, спокойная жизнь - это важно. Тем более, что обещается она не за гробом, а при жизни.

Святость – это радость.

Смотрение греха и покаяние - делание, не имеющее на земле конца.
Покаянные слезы, сокрушение сердца и прочее, проистекающее от видения греха - как бы уныние или угнетенное состояние - все это растворяется глубоким духом мира души, радостью, потому что когда каешься, становишься ближе к Богу, а Бог - это любовь, от Которой радостно; чем больше каешься - тем больше приближаешься к Богу, Который склоняется к сокрушенному и смиренному сердцу, тем больше приближаешься к Любви, тем радостнее становится.

Существо святости – обожение, основание святости - смирение, а её вершина - Сам Бог, то есть Любовь (в отношении к человеку точнее будет все же сказать «любовь» с маленькой буквы).

Святой человек – это сосуд, наполненный Святым Духом. Вино молодое, то есть Дух Святой, вливают в нового человека, а не в ветхого. Искоренить (убить на самом деле) в себе ветхого человека и воспитать нового, то есть подготовить сосуд для молодого вина, - это задача аскетики. И если выполнить задачу удалось, Господь вливает в подвижника Святой Дух.
Как узнать, произошло это уже с тобой, или еще нет? Если мы верим Господу, то узнаем, как обычно, по плодам. Царство Божие, пришедшее в силе, имеет признаки: изгонять бесов, наступать на змей, пить яды, исцелять больных. Ничего сложного – просто посмотри.

Святость - это радость и любовь, получаемые не где-то там, в ином мире, а еще здесь, при жизни: реально на земле. Один из плодов святости - это состояние счастья, несравнимого ни с какими обычными переживаниями.

Три ступени святости.

Святость – это не дискретное состояние, а скорее некий веер возможностей, путь, процесс, для прохождения которого требуется время. Любой правильно крещеный и не отлученный христианин в потенции содержит в себе все свойства святости, имеющее каждое свои плоды (последствия), но как эти свойства реализуются в реальности?

Когда человек становится храмом

Помню, как-то раз мы с прихожанами нашего храма - тогда я еще служил в храме в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» - поехали в Оптину пустынь. Там была женщина-гид, она рассказывала об Оптинских старцах и, в частности, сказала такую вещь: «Известно, что Оптинские старцы достигали того, что могли предсказывать будущее; у них было свечение вокруг головы; и вообще они еще очень многое могли». Мне пришлось, дождавшись, когда она завершит свое повествование, вмешаться и скорректировать ее монолог, сказав о том, что, безусловно, целью христианского подвига не могут являться ни «образование нимба», ни предсказывание будущего, ни способность прозревать то, что находится в тайне человеческого сердца; всё это - совершенно ложные представления о святости. То, что Оптинские старцы могли сказать кому-то нечто о его будущем; то, что некоторые паломники действительно видели нетварный свет, который осиявал этих угодников Божиих, являлось следствием их подвига, но ни в коем случае не целью их жизни и трудов.

Когда мы говорим о святости, нужно прежде всего понимать, что же это все-таки такое. Святость - это не безгрешность, это не христианское совершенство как таковое, это не отсутствие у человека свойственных ему от природы недостатков. Тогда что это, как ее описать?

Наверное, самое точное сравнение здесь можно привести из области храмостроительства. Вот возводится храм: строятся стены из кирпича, происходит их отделка, занимают свое место подсвечники, иконы. Но это всё еще некое здание, которое должно стать храмом. А потом наступает момент, когда храм освящают и в нем начинают совершаться богослужения. То же самое можно сказать о человеке: вот строит он по кирпичику фундамент, стены своей христианской жизни, вот ведет какую-то внутреннюю отделку, работает над собой. Но святым он становится не тогда, когда достигает во всем этом определенного «уровня», а тогда, когда его сердце, готовое вместить благодать, благодать наполняет. Святитель Игнатий (Брянчанинов) называл это «помазанием Духом»; он писал о том, что в жизни людей, которые прославлены в лике святых, зачастую можно увидеть эти два периода: до какого-то времени они просто подвизались, а затем на их подвиге уже лежала печать Божественного помазания. О том же самом говорил и преподобный Варсонофий Великий: отвечая на вопрос, каким образом могли заблуждаться святые, он обращал внимание, что то или иное духовное творение могло быть написано, когда будущий святой еще только начинал свой подвиг; в определенные периоды жизни у него могли быть какие-то заблуждения, а впоследствии, достигнув святости, он не догадался помолиться о том, чтобы Господь ему открыл, насколько верны или же ложны были его прежние мнения. То есть, опять-таки, преподобный Варсонофий разделял время, когда человек был еще в обычном своем, скажем так, человеческом состоянии и существе и когда в его жизни уже очевидным образом проявлялось Божественное помазание Духом Святым.

Мы знаем, что в каждом из нас первоначально, с момента крещения и миропомазания, пребывает залог, дар благодати Святаго Духа. И все мы призваны к тому, чтобы дать этой благодати возможность действовать в максимальной для нас полноте. Собственно говоря, это и есть то, ради чего мы подвизаемся, ради чего трудимся. Преподобный Серафим Саровский говорил, что цель жизни христианина - стяжание Духа Святаго, но нужно понимать, что с терминологической точки зрения это выглядит немного иначе: стяжать можно то, чего пока еще не дано, а Дух Святый нам уже дан. То есть человек в Таинстве Миропомазания получает в духовном плане всё, что только может человек в своей жизни получить. К этому что-то приложить уже невозможно, потому что это вся полнота Божества. Но можно способствовать тому, чтобы в нас произошло раскрытие этого дара - этому и должна быть посвящена жизнь христианина.

Главное - не приобрести, а отказаться - от всего, что мешает дарам Святого Духа в нас проявиться

В Евангелии есть притча о человеке, который находит драгоценную жемчужину и всё продает для того, чтобы приобрести участок земли, где она сокрыта (см.: Мф. 13: 44). Эта жемчужина и есть благодать Святаго Духа, а этот образ отказа от всего ради приобретения одного, но самого ценного, есть образ той жизни, которая приводит человека к раскрытию дара благодати. Так что основным делом является не приобрести, а отказаться - от всего, что мешает дарам Святого Духа в нас проявиться.

Преподобный Григорий Синаит, говоря об этом, приводит другую аналогию: он уподобляет дар Святого Духа драгоценному камню, погребенному под кучей хлама. Драгоценный камень этот не повреждается, а во всей своей красоте пребывает внутри нас, но, чтобы он воссиял под солнцем, нужно денно и нощно на протяжении всей жизни разбирать этот хлам, которым завалена наша душа, хлам, состоящий из страстных желаний, греховных привычек, нераскаянных заблуждений. То есть можно сказать, что, когда человек вступает в борьбу со страстями, он становится на путь, ведущий к святости.

Цель жизни - стать святым?

Здесь нужно сразу сделать оговорку. Господь хочет, чтобы мы были святыми, но в то же время если человек в начале своей христианской жизни говорит себе, что цель его жизни - стать святым, то практически наверняка он святым никогда не станет. Такой вот парадокс: найти святого, который считал бы, что он святой, невозможно.

Почему так? Дело в том, что чем больше приближается человек к Богу - приближается действительно, а не в своем воображении, - тем в большей степени в Его свете он видит свое несовершенство, искаженность своей души и естества грехом. В глазах других он может быть великим праведником, но в своих собственных глазах он будет самым последним грешником. Когда святые говорили о том, что они не совершили ничего доброго, они никоим образом не «прибеднялись», не хотели показаться смиренными - они действительно ощущали и видели себя именно так. Даже есть определение одного из Соборов, где говорится, что анафема да будет тем, кто считает, что святые только лишь по смирению называли себя грешными. Это момент важный.

Есть и еще одно объяснение тому, почему цели такой - стать святым - полагать перед собой нельзя. Дело в том, что Царствие Божие внутри человека раскрывается не каким-то приметным для него образом; и более того, когда человек прислушивается к своим ощущениям и думает, что в нем «уже что-то есть», сама по себе такая мысль уже мешает этому быть. Как говорили святые отцы, мнимое мешает быть мнимому, то есть того, что человек о себе мнит, в нем уже быть не может. Это парадокс, но так устроил Господь, такова закономерность духовной жизни.

«Воля Божия есть освящение ваше»

Когда человек пытается исполнять Евангелие в своей жизни - а исполнение Евангелия и есть, опять-таки, путь к святости, - то он понимает, насколько это трудно. Человек читает творения святых отцов, читает патерики, и от его внимания не может сокрыться то, как подвизались древние святые: каков был их пост, каково было их бдение, какова была их мера самоотвержения. Для древних христиан зачастую обычным, повседневным подвигом было то, о чем современному человеку и помыслить сложно, не то что исполнить. И когда мы это видим, конечно, очень трудно бывает избавиться от мысли о том, что мы никоим образом не можем подражать жизни этих людей. Но что при этом не должно позволить нам отчаяться и впасть в уныние, так это совершенно истинная мысль о том, что в гораздо большей степени, нежели мы сами, нашей святости, нашей чистоты, нашего совершенства желает и ищет Господь. Апостол Павел говорит: воля Божия есть освящение ваше (1 Фес. 4: 3). Заметим, он не говорит: «Вашим желанием должна быть ваша святость», - то есть именно воля Божия, а не человеческая есть на то, чтобы мы были святыми.

Господь хочет, чтобы мы были святыми, а нам нужно трудиться над собой, чтобы эту волю Божию принять

Человек - чудное существо: зачастую кто-то хочет - или, по крайней мере, говорит, что хочет, - и ровным счетом ничего для этого не делает. Но нельзя, да и невозможно, с той же меркой подходить к тому, чего желает Господь. Если Господь чего-то хочет, если на что-то есть Его воля, то Он, безусловно, делает всё для того, чтобы эта воля реализовалась. И поэтому если Господь хочет, чтобы мы были святыми, от нас требуется только одно: трудиться над собой, чтобы эту волю Божию принять. Господь же, в Свою очередь, на протяжении всей нашей жизни, день за днем, мгновение за мгновением, создает для нас ситуации, в которых мы можем этот труд над собой совершать.

Как нам научиться воспринимать стремление к святости именно как волю Божию? Думаю, здесь обязательно нужно приводить себе на память то, что, как говорит Господь в Евангелии, человек не может сам, без Бога, творить ничего (см.: Ин. 15: 5). Спрашивают порой: «Батюшка, как же? Человек ведь может сам что-то смастерить, может создать художественное произведение, в том числе и направленное против Бога и христианства. Разве он делает это не сам?» Да, но любое человеческое действие носит относительный характер: человек может создавать, допустим, картину, не обращаясь к Богу и не думая о Боге, но при этом он будет пользоваться талантом художника, который дал ему Господь, способностью к воображению, которая, опять же, заложена Богом, теми материальными средствами, которые в сотворенном Богом мире ему доступны. Поэтому все равно без Бога ничего не совершается, и стать такими, какими нас хочет видеть Господь, мы без Его участия тоже не можем. Господь говорит, что всякую розгу, приносящую плод, Отец наш Небесный очищает, чтобы она приносила плод еще больший (см.: Ин. 15: 2). Именно это и происходит с нами на протяжении всей нашей жизни. И очень важно научиться видеть свою жизнь как непрестанный процесс этого очищения и изменения. Практически каждый наш шаг - это выбор, который либо приближает нас к исполнению воли Божией о нашей святости, либо наоборот.

Об опыте действия благодати

Нужно сказать, что в христианской жизни, если она совершается правильно, рано или поздно наступает момент, когда человек все-таки приобретает определенный опыт ощущения действия благодати в своем сердце. Эти периоды чаще всего кратковременные: мы вдруг в какие-то моменты ощущаем, как легко и с умилением удается молиться; мы ощущаем сокрушение сердечное и вместе с тем утешение от Бога, когда каемся; ощущаем радость и удивительную полноту бытия, когда причащаемся Святых Христовых Тайн. А потом это состояние пропадает. И совершенно естественно, что нам нужно, отталкиваясь от этого, на практике, в опыте нашей жизни понять, что дает нам возможность благодать как можно дольше сохранять, а что, наоборот, нас благодати Божией лишает. Именно это должно для нас, на самом деле, стать одним из главных критериев правильности или неправильности собственной жизни.

Благодать Божия на протяжении всей жизни человека учит его, она буквально подталкивает каждого из нас к должному и отводит от недолжного. И чтобы тогда, когда мы ее почувствовали, дать ей возможность действовать, нужно этому научению начать внимать. А в моменты соблазна нужно непременно возвращать себя мысленно к этому опыту благодатной жизни и полагать его на одну чашу весов, а грех с его кратковременной сладостью - на другую. И выбирать, не уходить от этого выбора. Если мы делаем это честно, то это очень действенно, потому что мысль о будущем ответе перед Богом человека, ввергаемого в искушение, может и не остановить. А вот перспектива лишиться переживания любви Божией, которое душе уже знакомо, перечеркнуть эту возможность грехом нередко отрезвляет очень сильно. И чем бережнее мы память о благодатных мгновениях храним, тем легче бывает противостоять врагу.

В жизни христианина бывает, что воспоминания о благодатном опыте, когда-то им полученном, в течение долгого времени остаются потом только воспоминаниями, благодать не посещает его сердце снова. Бывает ли это связано не с нашими грехами, не с какими-то непосредственными проявлениями гордыни? Бывает. Господь, лишая человека духовных утешений, испытывает его призвание быть христианином, оставаться в Церкви. Нужно остановиться и спросить себя: «Буду ли я продолжать свое движение к Богу даже в том случае, если прежней радости мне это приносить уже не будет?» А чтобы на этот вопрос ответить, нужно разобраться внутри себя, ради чего вообще мы христианской жизнью живем.

Однако никто не может нам обещать, что благодать непременно вернется через какое-то время. Были, к примеру, подвижники, которые, взыскуя и ожидая этого возвращения, прожили практически всю жизнь - таков был Промысл Божий о них. Здесь можно вспомнить жизнеописание схиархимандрита Серафима (Романцова): когда-то, еще будучи молодым монахом, он увидел сон, где некая прекрасная девица сказала ему, что оставляет его сейчас, но потом вернется. Впоследствии он понял, что это было извещение Божие: с того времени он не ощущал уже той необыкновенной духовной отрады, которую приносила ему прежде монашеская жизнь. И тем не менее он трудился, подвизался и для множества людей был человеком, на которого они могли духовно опереться и в те сложные годы ХХ века в вере устоять. А когда он лежал уже на смертном одре, на его лице просияла вдруг неземная радость, и стало понятно, что благодать вернулась. Она вернулась тогда, когда не находилось уже в душе места ни для гордости, ни для самолюбования, ни для тщеславия, и оставалось только в таком состоянии отойти к Богу.

Христианство - это искание Божественной красоты, которая в какие-то мгновения человеку открывается

Сегодня часто забывают, что христианство - это не только подвиг, это не только образ жизни. Это искание той удивительной Божественной красоты, которая в какие-то мгновения человеку открывается, и человек уязвляется любовью к ней. Она сокрывается снова, но мы можем плакать и искать ее точно так же, как плачет и ищет свою мать ребенок. И так всю нашу жизнь: когда теряем мы ощущение близости Господа, будем стремиться к Нему со слезами и усердием, пока не отойдем в жизнь вечную и не сподобимся нескончаемого бытия с Ним.

Многие из нас спрашивают: что такое святость. Откуда исходит источник святости? Что такое святой человек и как этого достичь? Святым называют обычно человека, который в лучшую сторону отличается от всех окружающих, хотя выразить в чем заключается святость мы не всегда можем.

Святой в переводе на русский язык с древнееврейского слова «кадош» означает отделенный; это слово может также переводиться как чистый, избранный Божий (Ис.4:3). В точном значении святым является только Бог, не имеющий ничего общего с грехом и нечистотой. Святым, таким образом, называется тот человек, который отделён от мира – в котором не господствует мир, его дела, как говорит Господь, злы. Пока в человеке господствует мир, ему недоступен свет святости. Слово «святой» имеет своим источником Бога и всего того, что принадлежит Богу, характеризуется отдаленностью от мира и того, что принадлежит миру. Отделённость от мира означает, прежде всего, отделённость от греха – освобождённость человека от рабства греху. «Святым называется тот, кто чист от зла и греха», — так говорит об этом прп. Антоний Великий.

Святость принадлежит только одному Богу. Бог единственный источник святости, света и истины, любви и милости, правды и праведности, благости, благодати – т. е. благодатного дара всего благого, освящающего и оживляющего все в этом мире. Ап. Петр напоминает нам повеление Бога еще людям ветхозаветного времени: «По примеру призвавшего вас Святого (Бога), и сами будьте святы во всех поступках; Ибо написано «будьте святы, потому что Я свят» (1Петр. 1, 15-16). «Освящайтесь и будьте святы» (Лев. 11, 44). Святость есть жизнь в Боге, принадлежность к вечной жизни, причастность Божеству, предвосхищение в этом бытии грядущего пакибытия; обожение, освящение Божией благодатью, восстановление повреждённой и разобщённой в самой себе человеческой природы. «Святость» и «обожение» — эти слова в некотором смысле являются синонимами; это видно хотя бы из того, что основанием святости святых является обожение человеческой природы Спасителя при Боговоплощении. Человек бывает свят не сам по себе, но святостью Божией, освящаясь благодатью, подаваемой Духом Святым и через участие в жизни Сына Божия в таинствах Церкви. Совершенство – другой синоним святости, что мы видим из строк Священного Писания. Спаситель в Своей Нагорной проповеди говорит: «Будьте совершенны как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48). Хотя эти выражения святость, совершенство являются синонимами, однако у св. отцов иногда можно встретить и различение этих понятий:таковы святоотеческие выражения о том, что святости достигают многие, а совершенства – единицы.

Приходя в храм со своей болью и печалью, мы молимся перед иконами и святынями, чтобы Господь хоть немного освятил, утешил нас лучиком Своей благодати. Мы тянемся к частице этого божественного света, святости, потому что в этом мире мы устали от суеты, ненависти, злобы, недопонимания, всего того, что отбирает у нас доброе расположение, радость. Посмотрите, как в русском языке рядом стоят такие слова как свет, святость, освящение. Мы также восхищаемся людьми, которые излучают этот свет добра, любви, милости, сострадания. Нам хочется с ними побыть рядом, поговорить. Как бы не было ожесточено сердце человеческое, все равно такой человек сможет увидеть в другом человеке добрый образ. И очень часто мы про кого-то говорим: святой жизни был человек. Почему? За его добро, скромность, помощь и уважение к другим людям, за тихое терпение скорбей. Мы стараемся побыть немного во свете тех людей, которые через веру стали святыми, преподобными, которые старались уподобиться Богу в добродетели. И вот это «подобие», уподобление Богу, стало с приставкой пре – превосходным в добродетели — преподобным. Мы стараемся научиться от святых их подвигу уподобления Богу. Оправдываются знаменитые слова преп. Серафима Саровского: «Спаси себя сам и вокруг тебя спасутся тысячи». Пример настоящей святости, праведности одного человека приходит к вере тысячи людей. Иногда мы не можем настроить свою жизнь на праведный путь, потому что перед нами часто нет человека, с которого мы бы взяли пример. Мы просто не видим примеров, которые рядом с нами, совсем их не замечаем. Конечно, не все люди праведны или святы. Но если посмотреть внимательно, то увидим, что тот или иной человек совершает хотя бы один поступок достойный уважения и восхищения. Собрав такие примеры воедино от каждого человека, мы увидим полную картину святости и праведности.

В проповедях часто вспоминается пример из жития святых отцов египетской пустыни. К одному великому подвижнику пришли отцы-пустынники, поклонившись великому авве, они присели рядом, и, ничего не спросив, ушли в свою пустыню. Один брат поинтересовался у старшего, почему он ничего не спросил у великого аввы для своего духовного научения. Старший брат ответил, что ему было достаточно лишь посмотреть на великого старца.

Апостол Павел, обращаясь к римлянам пишет: «Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым…» (Рим. 1, 7). К кому он обращается? Павел обращается к христианам, называя их святыми.

Почему? Он свидетельствует об их призвании Господом уже к обществу святых, т. е. обществу верных Господу, верующих в Господа Иисуса Христа. «Не вы Меня нашли, а Я вас призвал» – говорит Господь в Евангелии. Святых, потому что они уже принадлежат Богу, а значит находятся в святом общении с Богом, являются уже частью Божиею. Как назвать то, что принадлежит Богу – как не святым. Ап. Павел также называет себя в послании к Ефессеям (3, 8) – наименьшим из всех святых. Он не обольщается и не хвалится таким высоким званием. Но свидетельствует, что он верный служитель Христов. И его благовестие, его труд апостольский не иначе подразумевается как дело святое на служении у Господа. В апостольских посланиях часто употребляется слово святые при названии первых христиан. Так, у ап. Павла можно встретить следующие выражения: “Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым” (Рим. 1. 7); “всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах” (Фил. 1. 1); “находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе” (Ефес. 1. 1); “церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии” (II Кор. 1. 1). Подобным образом высказывается и ап. Петр: «Вы – род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел. Некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованные” (I Петра 2. 9-10). Для ап. Павла святость есть одновременно начало христианской жизни и ее конечная цель. В послании к ефесским христианам важнейшей задачей пастырей Церкви ап. Павел называет «совершение святых» (Еф 4,12) – т.е возрастание в святости..

В Ветхом Завете не говорится, что иудейский народ был святым, но от начала называет их Бог «избранным народом» за то, что иудеи от начала поклонялись истинному Богу, слышали и слушали голос Бога, соблюдали заповеди Божии, пронесли и сохранили через века веру. И за это Господь победил всех их врагов, даровал им землю Израилеву. Потому что они были народом Божиим. И вспомните, как назывались люди, угодившие Богу. Они назывались словами, которые принадлежат святости Божией. Праведен Бог. Праведен был Авраам, потому что в очах Божиих получил благословение за свою добродетельную жизнь. И таких примеров мы видим множество в истории ветхого завета.

Это призвание всех христиан к обществу святых нашло отражение в Божественной Литургии. После пения «Отче наш» мы слышим, как священник перед Причащением в алтаре возглашает: «Святая Святым». Т. е. Святое Тело Господа Иисуса Христа, Святое Причастие преподаётся святым людям. Святым – верным чадам Божиим. Людям, которые старались исполнять заповеди Божии и не только заповеди, но и добрые дела. Людям, которые готовились и освящались постом и молитвой. И если в чем согрешили, то восполняли недостаток чистоты души исповедью. И вот это свидетельство литургическое, что мы будем причащаться как святые – есть дар Божий нам, в котором открывается наше призвание к обществу святых. По благодати Божией, по вере нашей, по верности и любви нашей к Богу, по названию, что мы христиане дан этот святой дар нам в залог. Не для нашего превозношения над прочими людьми, не для обольщения нашего, а для радости во Христе. В чем заключается эта радость? В том, что готовясь к Причастию, мы стараемся проводить дни в чистоте, внимании к исполнению заповедей, усердию в молитве и т д. А всё это значит в святости. Всего лишь несколько дней. Вспомните, как мы гото-вились к Причастию. Мы все время были в духовном внимании и в семье друг друга предупреждали о том, что не следует о чем-то говорить, потому что это не хорошо, или в чем-то участвовать, потому что это греховно перед Причастием. А в другие дни мы уже теряем это ощущение нам, оказывается можно всё себе дозволить и греховное тоже. Каждый день в церквях мы прославляем святых, которые раньше были обычными людьми, но при своей жизни достигли святости. Святые это были те люди, для которых каждодневное ощущение святыни, приближение себя к Богу стало необходимым. И если рядом с нами нет примера святости, нет духовной поддержки, обратимся более внимательно к Евангелию и житиям святых. И в этой радости, причастности к святыне открывается нам надежда, что мы немного можем прикоснуться к святыне, немного постоять рядом со святыми, унести в своем сердце частицу святости. Только вот сможем мы её сохранить, зависит от нашей жизни. Сегодня мы молимся всем святым о том, чтобы наше участие в обществе святых было радостью не на несколько часов, не на несколько дней, а на всю жизнь.

Путь к святости или духовному совершенству бесконечен, но человек, который начал себя духовно исправлять по заповедям Евангельским, вступил на 1-ю ступеньку к святости.

Пожалуй, наиболее известным высказыванием Карла Ранера (Karl Rahner) является фраза, сказанная им в одном из интервью: «Либо христианин будущего будет мистиком, либо его не будет вообще…». Впрочем, эти слова не были призывом к круглосуточной медитации и созерцанию. Для Ранера – иезуита, живущего по игнацианскому принципу поиска Бога во всем – мистицизм – это способность видеть глубину, духовную тайну, которая является фундаментальной составляющей каждого бытия. Трансценденция в его понимании – это измерение, ведущее вглубь, а не вверх; вглубь, то есть к наиболее существенному и главному. Мистицизм означает понимание того, что корень каждой, даже наименьшей вещи углублен в тайну, из которой все мы черпаем.

С полной уверенностью Ранер говорил о мистицизме в ежедневных делах, о мистике самых серых будней. Более того, он утверждал, что этот трудный для понимания «мистицизм» будничной жизни «будет признан сутью христианства». Он подчеркивал, что существует особенная благодать повседневности – Божий дар, заключенный в самых обычных событиях серой жизни, уловимый до тех пор, пока продолжается их обыденность. Открытие этого измерения он называл настоящим «коперниканским переворотом» в современной набожности.

Этот переворот заключается в открытии того, что обыденность, – с виду поверхностная, сугубо «светская» и «мирская», имеющая мало общего с Богом или даже отдаляющая от Него – имеет глубинное измерение, она наполнена, она может быть наполнена Богом и Его благодатью. Если христианин переживет такой переворот в своей духовности, ему уже не придется убегать от повседневности к высшим сферам духа, он сможет переживать свою веру внутри нее. Он сможет жить верой в своей будничности. Ранер говорил: «Мы не должны просить Бога: „сделай из моего будничного дня святой день”, а наоборот: „сделай так, чтобы мой будничный день остался будничным”».

В этом понимании будничность сама по себе становится местом встречи с Богом, шансом на принятие Святого Духа и Его благодати. Бог не далеко, а близко. Ведь как говорил св. Павел на афинском ареопаге, «хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем» (Деян 17,27-28). Это один из моих любимых библейских отрывков, на который обратил мое внимание в студенческие годы один священник, паллотин о. Зигмунт Зимлинский. Раз уж «мы Им живем и движемся и существуем», то встретиться с Богом совсем не так сложно, как нам кажется. Для христианина все может стать действием благодати.

Живя верой, уже не нужно избегать земных дел (ранее с пренебрежением называемых «делами мира сего»). Сегодня, по словам Ранера, необходима вера, любящая землю. В этом был уверен также цадик из Гуры Кальварии , который когда-то сказал: «я часто слышу, как люди говорят: „Я отвергаю этот мир”. А разве этот мир твой, что ты можешь отвергнуть его?».

Мир не должен быть препятствием для верующего человека – как еврея, так и христианина (как раз в этом между нами нет различий). Ведь мир сотворен и спасен Богом. Христианин в особенности должен относиться к миру по-дружески. Ведь мы верим, что Бог захотел стать простым человеком и жить как мы. Он не избегал человеческого мира, а сознательно избрал этот мир с присущей ему конечностью, скоротечностью и рутиной.

В течение многих лет даже великие святые не видели возможности освящения для светских христиан. Существовавшее мнение четко выразила св. Екатерина Сиенская, которая, отвечая на просьбу одного адвоката из Флоренции стать его духовным руководителем, поставила два условия для своего согласия: ее собеседник должен вначале оставить свою семью и профессиональную деятельность. Это, безусловно, не влияет на тот факт, что она была великой святой, но…

Сегодня даже о монашеском призвании не говорится, как об уходе из мира. Ведь монахи и монахини призваны, даже если они находятся за стенами своих монастырей, молиться в намерениях всего мира, а не заниматься своим личным освящением. Тем более светский христианин, который в силу своего положения, погружен в повседневные дела призван к тому, чтобы в своей светской жизни преодолевать чувство собственной ограниченности. Ранер писал: «Мирянин только тогда становится хорошим христианином, когда любит мир, людей и историю, и в ее голосе слышит голос Бога».

Благодать повседневности, повседневность благодати

Однако, возможно ли то, о чем пишет немецкий богослов? Можно ли переживать повседневность как благодать? Возможно ли открыть всю свою жизнь перед Богом?

Вопреки принятым взглядам, суждение Ранера находит подтверждение в реальности. Конечно, это не касается «традиционного» христианина. Традиционно и вместе с тем очень четко в нашей набожности разделяется религиозное и мирское. Хотя встречаются и другие взгляды. Подобные мысли можно услышать, например, при углубленном анализе «обновленной» религиозности, присущей членам церковных общин и движений духовного обновления. «Я ведь не могу разделиться на две части, чтобы сказать, что во мне религиозное, а что нет», – ответил социологам из Варшавского университета один опрашиваемый молодой человек. Тем самым он как нельзя лучше выразил мысль Ранера, что религиозность не является аксессуаром человеческой жизни, который дополняет ее, так называемым религиозным измерением, а проникает во все его измерения.

В выводах упомянутых исследований Мирослава Грабовская представила «обновленную» религиозность следующим образом: «Нет уже мирского и святого, жизни по будничному и воскресному обряду. Вся жизнь открыта для сакрум . Это, безусловно, не означает, что все сакрально. Это означает, что все может быть сакральным, поскольку нет областей исключительно мирских. В спокойном размышлении или горячем споре, в храме или на улице, в общественной или семейной жизни перед нами может появиться лицо Христа, которое является для нас неизбежным вызовом. Не отдельная сфера жизни (например, церковные практики), а каждое событие святое». Наблюдается потрясающее сходство между этими социологическими выводами и богословскими размышлениями Ранера, решающим фактором при этом является совершенно иной подход к жизни, выплывающий из сознательной веры.

Такой подход, в частности, является углублением важного аспекта традиционной религиозности, особенно народной, которая стремилась освятить весь мир. Хорошо известные нам кресты и каплицы, стоящие вдоль дорог или на полях – наилучшим образом выражают это. Даже в поведении кое-где сохранился этот аспект – молитва перед едой, знак креста на хлебе перед тем, как разрезать его, снятие шапки перед храмом, когда человек проходит или проезжает мимо него (даже в городском транспорте). Народная религиозность старалась открыть перед Богом дверь повседневности, в то время как в мелкобуржуазной религиозности перед Ним закрыли дверь, определяя место Бога в узко понимаемой сфере сакрум.

Поиск Бога в повседневности ведет к ее преображению – не потому, что мы начнем поступать иначе, а благодаря тому, что иначе будем на нее смотреть. Здесь просматривается аналогия с отношением, которое проявил к пострадавшему человеку милосердный Самаритянин из евангельской притчи. Он попал в ту же ситуацию, что и другие люди – священник и левит, которые проходили мимо раненного. Но только он взглянул на эту ситуацию с любовью, с сочувствием, только он «увидев его, сжалился» (Лк 10,33). Перебинтовал раны пострадавшему, отвез его в гостиницу и позаботился о нем. Таким образом, говорит Иисус, только этот Самаритянин на самом деле «оказался» ближним попавшему в руки разбойников. Священник и левит тоже были его ближними, но в своей повседневной жизненной ситуации не сумели этого проявить – препятствовал им в этом их взгляд на мир. Милосердный Самаритянин смотрел на мир по-другому, глубже – благодаря чему увидел больше и оказался более человечным.

Таким образом, повседневность можно понимать как своеобразный тест веры, проверка ее глубины и подлинности. Хотя Бог не приходит в нашу повседневность извне, чтобы ее преображать – Он молчаливо присутствует в ней с самого начала – мы обычно равнодушны к этому молчаливому присутствию. Как говорит Ранер, мы заглушаем голос, доносящийся к нам из глубочайших уровней нашего существа, потому что наши «сердца засыпаны» грудами обыденности, скептицизма, язвительности и отчаяния и таким образом мы замкнуты в ограниченности, в конечности, в разочаровании, в нищете, в безнадежности усилий.

Как открывать «засыпанные сердца», как находить Бога в обыденности, если ее духовное измерение не так просто увидеть? Нет простого рецепта. «Мистика повседневности – это благодать, благодать во всей полноте», – писал Ранер. Первым шагом к открытию засыпанного сердца является осознание собственной несостоятельности и слабости, искренность в молитве: «верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мк 9,24). Главное – соответствующий подход к жизни – с верой. Такое отношение не приводит к тому, что существенно изменяется внешняя действительность, а к тому, что изменяется взгляд на действительность, изменяется ее восприятие – человек замечает более глубокое измерение. Ведь христиане видят тот же мир, что и другие люди. Видят тот же мир, но смотрят на него (или должны смотреть) по-другому.

А что означает: смотреть на мир по-христиански? Это значит увидеть в нем что-то, чего обычно не видно; смотреть вглубь, в тайну; это значит, как говорит архиепископ Альфонс Носсоль в книге Być dla, czyli myś leć sercem (Быть для, то есть думать сердцем ), смотреть с верой, которая видит иначе, с надеждой, которая видит дальше, с любовью, которая проникает глубже. Смотреть по-христиански значит видеть, как написал Слуга Божий Иоанн Павел II в апостольском послании Tertio millennio adveniente (Наступающее третье тысячелетие ), что в повседневном человеческом опыте уже «взращиваются… ростки окончательного спасения, которое наступит в конце времен». Будучи учениками и последователями Иисуса, мы призваны особым образом к тому, чтобы воспринимать этот мир с необычной любовью – «как Христос возлюбил нас».

Кардинал Лео Суененс (Leo Suenens) написал утреннюю молитву, которую я часто повторяю: «Я хочу смотреть на мир глазами, исполненными любви; видеть сквозь то, что только внешнее; видеть Твоих детей такими, какими Ты сам их видишь, и замечать в них то, что хорошее (…)». Эти слова – прекрасное предисловие к повседневным обязанностям, которые кажутся серыми и монотонными. Если кто-то мучается чувством, что он снова будет выполнять ту же скучную работу; снова будет встречать тех же людей; что он «обречен» зависеть от их настроения, странностей и слабостей (а они от его!); если знает, что не прыгнет выше своей головы; что множество обязанностей этого дня выше его сил, и, скорее всего, своим недовольством по этой причине, он будет вызывать недовольство у других – тогда стоит помолиться, чтобы взглянуть на людей, которых мы встречаем, на наши отношения и всю повседневность по-другому: с любовью, «так как Ты сам их видишь»; попытаться смотреть на реальность Божьими глазами.

Что произойдет с нашей ежедневной жизнью, когда мы сможем иначе смотреть на мир, «очистить» засыпанные сердца? Изменится немного, и невероятно много: немного, ведь повседневность останется повседневностью; а невероятно много, поскольку в серой повседневности, как ни парадоксально, мы испытаем Божью благодать.

Обыденность есть и останется бременем, крестом. Она была и будет серой, не станет вдруг цветной. Но так как улыбка одного человека может сделать наш самый хмурый день светлым, так сознательное исполнение каждодневных обязанностей даст способность увидеть, что в них тоже есть Бог и Его благодать – такая повседневная, обычная, маленькая, незаметная благодать. Но все же это благодать – Его дар…

Божью благодать мы получаем не только в таинствах, не только в моменты великих вдохновений, но и в повседневности. Благодать повседневности – это не «дешевая», худшая или серая благодать, это благодать, которую просто труднее заметить. Как говорится в известном фрагменте послания к Римлянам, «когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим 5,20). Я глубоко уверен, что эти слова относятся также к переживанию повседневности. Существует повседневный грех, значит и повседневная благодать. И эта повседневная благодать сильнее повседневного греха.

В это тяжело поверить. Но давайте посмотрим на отношения родителей к детям. Даже те, у кого детей нет, прекрасно знают, что в течение дня родители иногда бывают сыты по горло своими детьми: потому что они нашкодили, потому что шумят, потому что просто невыносимы, потому что ссорятся, потому что, потому что… А когда детки ложатся спать, родители только и думают о том, какие они милые – даже в огонь за ними прыгнули бы. Именно в этот момент мы начинаем смотреть шире. Заканчивается день, и мы смотрим на все события глобально, а не с точки зрения того или иного проступка ребенка, собственной усталости, раздражительности или чрезмерной заботы. Тогда видно, что добра намного больше, что благодать сильнее греха, а добро существеннее и привлекательнее, чем зло. А для этого необходимо остановиться! В спешке этого не заметишь...

Не что, а как…

Решение проблем с повседневностью не состоит в изменении того, что мы делаем, а в изменении того, как делаем. Существенной чертой обыденности является то, что нам кажется, будто мы в ней несвободны, обречены на выполнение дел, которых часто не хотим. Однако мы остаемся свободными, когда речь идет о выборе нашего подхода к этим делам. Важно, как мы относимся, в том числе и к неприятному, изнурительному и трудному. Английский богослов Дональд Николл (Donald Nicholl) отмечает, что повседневная жизнь – это духовные упражнения: «Каждое событие повседневной жизни является водой для мельницы святости». От нас зависит, сможем ли мы им воспользоваться.

Важен не род выполняемых занятий – каждый наверняка знает счастливых уборщиц и несчастливых программистов или врачей, когда-то с таким трудом поступивших на факультеты, о которых так сильно мечтали. Можно быть счастливым и быть близко к Богу не зависимо от выполняемой работы; и быть несчастливым неудачником и отдаляться от Бога, выполняя ту же работу. Разница состоит в нашем отношении к ежедневным обязанностям – один человек постоянно жалуется (по разным причинам – потому что все монотонное и скучное, или слишком много работы, и он все время не успевает…), другой выполняет эти дела с убеждением, что именно так и должно быть, и что он на своем месте.

Свыше 18 веков назад так писали о последователях Христа: «Христиане не отличаются от других людей ни страною, ни языком, ни житейскими обычаями […] и ведут жизнь, ничем не отличную от других людей […]. Следуя обычаям местных жителей в одежде, пище и во всем другом, они ведут удивительный и поистине невероятный образ жизни». Это фрагмент Послания к Диогнету , написанный вероятнее всего в конце II века. Хотелось бы и о современных христианах сказать: их повседневность такова, как и у других людей, но то, что они переживают ее таким чудесным и парадоксальным образом показывает, что их жизнь имеет неповторимое содержание и смысл. Они другие, хотя, кажется, что такие же. Хотя они и выполняют те же действия, внутри они другие. И это видно внешне…

Кто-то скажет: легко говорить об этом, а как это сделать на практике? Разумеется, с практикой тяжелее – я с самого начала говорил, что у меня с ней больше проблем, чем с теорией. Попробую, однако, быть более конкретным. И снова на помощь приходит хасидская мудрость. Когда умер великий раввин Моше из Кобрыня, у одного из его учеников спросили: «Что для твоего учителя было самым важным?». Тот задумался и ответил: «То, чем он занимался в данный момент»… Великий христианский мистик четырнадцатого столетия Мейстер Экхарт говорил почти то же: «Мудрость заключается в исполнении простой обязанности: исполнять ее от всего сердца и обретать в этом радость».

В этих словах можно заметить эхо слов св. Павла: «Итак, едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте во славу Божию» (1Кор 10,31). Поэтому теперь речь пойдет о земных вещах. Однако вначале небольшая классификация. Нет универсального христианского способа переживания действительности и оценки ее роли в духовной жизни. Христианин может убегать от действительности; может пытаться освящать ее «снаружи»; и, наконец, может ее принимать и жить ею. Осознавая, что в человеческой жизни эти три поведения взаимно переплетаются, я хотел бы описать каждое их них.

Такими различными способами христианского переживания действительности являются:

Бегство от повседневности (целью становится освящение вне повседневности);

Сакрализация повседневности (целью является освящение в повседневной жизни);

Согласие с повседневностью (целью становится освящение при помощи повседневности).

Первый из этих способов мышления и христианской жизни предполагал, что повседневность (шире: земные дела) плохи. Из этого следовал вывод о необходимости избегать их – чем дальше, тем лучше. Ежедневным обязанностям нужно было посвящать столько времени, сколько требовала крайняя необходимость, а затем посвящать себя делам, которые действительно могли выражать величие человеческого духа и представляли собой достойный ответ на Божий призыв. Повседневность при этом была только препятствием в христианской жизни и никоим образом не могла стать путем к святости. Поэтому так трудно было достичь святости светскому человеку – живущему в семье, вынужденному заботиться о средствах на существование, он по определению не мог заниматься тем, что на самом деле достойно христианина. «Были два мира: земной, мирской, в котором должен находиться обычный человек, желает он того или нет, и религиозный, который в существовавшем понимании был иным, дополнительным, принадлежащий, прежде всего, священникам и монахам», – описывал Ранер. Сакрум четко отделялось от профанум. Святыми могли стать практически только те, кто убегал от земного мира, потому что только они находились в сфере сакрум.

Во втором способе переживания действительности также считалось, что обыденность относится к сфере профанум, поэтому ее необходимо изменить, как бы присоединить к сфере сакрум. Однако представители этого течения не считали повседневность чем-то плохим, не хотели убегать от нее, они старались ее освятить. Под «освящением повседневности» подразумевали в основном молитву и умерщвления, только вскользь упоминая о необходимости исполнения мирских обязанностей. Все сводилось к тривиальной, но такой повседневной конкретной форме: например, процесс чистки картошки можно было «сакрализировать» путем жертвования этого действия в каком-то намерении, воспринимая его как умерщвление или сопровождая его тихой молитвой либо пением набожных песен. Сама по себе чистка картошки не могла быть выражением духовности; такое действие, даже выполненное с наибольшим усердием и профессионализмом, не могло принести человеку духовной пользы.

Разница между первым и вторым стилем духовности, я думаю, заметна. В обоих случаях чистка картошки относится к мирской, а для некоторых, почти языческой, сфере нашей жизни. В первом случае от этого нужно как можно быстрее избавиться, чтобы предаться молитве; во втором случае уже появляется рецепт, как на это мирское действие «поставить печать святости», придавая ей какое-то религиозное значение.

Третья духовность – принятие повседневности и поиск в ней самой измерения духовной глубины – хотя и не является изобретением двадцатого столетия, на практике она существовала и раньше, но в богословском понимании могла появиться в христианской мысли только с богословием земных реальностей. В этом течении богословских размышлений за исходную точку была взята мысль, которая присутствовала во втором из упомянутых стилей духовности (что земные дела не плохи по определению и их можно переживать по-христиански), и развита до преодоления разделения сакрум-профанум. Мир уже перестал быть разделенным (или расколотым) между тем, что святое и тем, что мирское. Богословы поняли, что все может быть святым. И более того, все, что делает верующий человек, должно быть святым – именно по причине того, что он (или она) это делает. Действие может быть банальным, но самое важное, хорошо его выполнить…

В этом менталитете обыденность – по крайней мере, потенциально, – наполнена Божьей благодатью. Разницу между вторым и третьим стилем духовности наиболее четко сформулировал выдающийся французский богослов, доминиканец Мари-Доминик Шеню (Marie-Dominique Chenu), определяя ее как попытку «сакрализации» мирских дел или их «освящения»: «Когда мирское переходит во что-то сакральное, тем самым оно перестает быть мирским; когда становится святым, остается мирским». Другими словами, во втором случае чистка картошки в результате прочтения молитв или совершения других религиозных практик человеком становилась действием другого разряда (переставала быть мирским действием, а становилась освященным), в третьем случае оно остается простой чисткой картошки – обыденным действием, но не банальным, повседневным, а таким, которое помогает идти по пути святости.