История как прогресс свободы.

На протяжении почти всей истории развития философской мысли в ряду с другими фундаментальными идеями существенное место занимала идея прогресса. Большая часть человечества, прежде всего мыслители, верует в прогресс, т.е. не только в эволюцию, а в поступательное движение человечества к одной высшей разумной цели, к идеалу всеобщего блага, искупающего все жертвы, все страдания. И хотя иногда, как говорил Г. Лейбниц, и встречается попятное движение наподобие линий с заворотами, тем не менее в конце концов прогресс возобладает и восторжествует. Г. Гегель определял всемирную историю как "прогресс в сознании свободы - прогресс, который мы можем познать в его необходимости".

Вопрос о прогрессе - это не простой вопрос умозрения, а жизненный вопрос о судьбе человека и всего человечества, а в еще более широком плане - и всего мирового бытия. Процесс развития предполагает накопление качественных новообразований, которые необратимо уводят систему от ее исходного состояния в направлении либо повышения уровня организации системы, либо ее понижения, либо сохранения в общем того же уровня при постоянных модификациях. Такие формы развития выражаются категориями прогресса, регресса и одноплоскостного развития. Бросив взгляд на историю человечества, возвращаясь мыслью от звена к звену в глубь веков, мы обозреваем непрерывную цепь сменявших друг друга поколений людей. Каждое из них родилось, жило, радовалось, страдало и уходило в мир иной. Ткань всемирной истории состоит из вечно зарождающейся и обрывающейся жизни индивидов и из непрерывной цепи того, что создано их усилиями.

Долог и тернист путь человечества. От первобытного стада до современных социальным систем, от каменного рубила до использования энергии атома, автоматики, электроники и информатики, от стойбища вокруг костра и шалаша до современных гигантских городов, от бродячих сообществ дикарей до великих наций, от примитивных знаний, переплетенных с мифологическими вымыслами, до глубоких и изощренных теорий... На "подмостках" истории сыграно неисчислимое множество великих и мелких, героических и гнусных, злодейских сцен, произошло множество кровавых войн. Подсчитано, что за шесть тысяч лет истории человечества на Земле было более 20 тысяч войн, которые унесли многие миллионы человеческих жизней; историки зарегистрировали всего лишь 292 мирных года за 3600 лет. В течение немногих месяцев, дней или даже часов разрушается то, что создавалось десятилетиями и столетиями. В истории возникают мощные государства, расцветают и гибнут колоссальные империи. Из великих, шедших в авангарде человеческой цивилизации, этносы становились малыми, из богатых - нищими. В огне революций сгорала власть одних социальных групп и рождалась власть других. Разбивались и рушились царские и королевские троны, срывались с голов короны, а сами головы нередко слетали с плеч. Уходили в небытие тираны, но, к сожалению, приходили новые.

Раздумья о социальном прогрессе приводят к противоречивым вопросам, например: становится человечество физически и духовно более здоровым и счастливым или нет? Развивается ли утонченность ума и чувства людей или современные люди не продвинулись в своем умственном развитии ни на йоту но сравнению с великолепием умов, скажем, в древних цивилизациях? Что принесла людям современная техника - этот "идол" человечества? Разве авангардизм и абстрактное искусство лучше полотен Рафаэля и Леонардо да Винчи, а пьесы или стихи наших современников лучше творений Шекспира, Гете, Пушкина, Лермонтова и Тютчева? Прогресс в его чисто логическом смысле есть всего лишь абстракция. Развитие искусства это особенно хорошо доказывает. Сравните такие шедевры, отдаленные друг от друга сотнями лет, как "Илиада" Гомера, "Божественная комедия" Данте, "Гамлет" Шекспира, "Фауст" Гете и "Евгений Онегин" Пушкина. Можно ли какое-нибудь из этих произведений назвать более высоким по силе гениальности и художественности? Каждое из них - великое творение. В науке иначе - явное преимущество на стороне более современного автора: он или резко ограничил значимость своего предшественника, или отверг его теорию как ошибочную. Но Пушкин не отверг ничего в Шекспире. Время только усиливает мощь художественного шедевра прошлого.

Некоторые авторы утверждают, что люди биологически, интеллектуально и нравственно вырождаются, доказывая это тем, что увеличивается число раковых больных, больных сердечнососудистыми, нервно-психическими, аллергическими и иными недугами; угрожающе много рождается детей с физиологическими отклонениями от нормы, увеличивается число умственно отсталых. Следует также учесть еще число людей, страдающих СПИДом, наркоманией, алкоголизмом. Нарушение экологического равновесия, чудовищное загрязнение окружающей среды, накопление термоядерных, химических, биологических средств массового истребления - это "подарок" ученых. В результате всего этого современное человечество подошло вопреки своей воле к краю пропасти своего бытия в этом мире. Каждый новый источник энергии являет собой результат научных открытий, свидетельствуя о взлете научной мысли, способствующей дальнейшему прогрессу производительных сил. Но он же нередко становится угрозой для жизни самого человека. Атомная физика и кибернетика (как и многое другое) тесно связаны с военным делом. В первую очередь именно здесь приобретения оборачиваются потерями.

Сознание многих наших современников пронизывает гнетущее чувство какой-то бесперспективности: стоит ли бороться, стремиться к лучшему, заботиться о судьбах грядущего поколения, если все должно обратиться в тлен? Возникает крайне обостренное чувство обреченности человека в мире. Отсюда идеи трагической участи рода человеческого, кризиса сознания, крушения разума, отсутствия веры в позитивные программы выхода: ради чего жить, когда все идеалы прогресса померкли?

Некогда Ж.-Ж. Руссо выдвинул тезис, что прогресс наук и искусств принес людям неизмеримый вред. Этот тезис парадоксален только на первый взгляд. Руссо уже тогда угадал противоречивый характер развития человеческой цивилизации: одним она несет благо, другим - страдания. Он в очередной раз воскресил идею "золотого века", находившегося в далеком прошлом человечества. Тогда не было частной собственности, царило всеобщее равенство. Люди были детьми природы. Они находили пищу под любым деревом, утоляли жажду из первого попавшегося источника, постелью им служила трава под тем же деревом, которое давало пищу. Представление о "естественном человеке" у Руссо, хотя и питало Французскую революцию, по существу представляло собой реакцию, именно реакцию на христианское средневековое мировоззрение. Человечеству предлагалось отвернуться от уже осознанного в христианстве и вновь, как в Античности, обрести идеал в мифологизированном прошлом. Как ни привлекательна идея повернуть вспять прогресс с его нежелательными плодами, она неосуществима, и есть мыслительный идеализм. Выражаясь словами П. А. Флоренского, это попытка "замазать противоречие тестом философии", вместо того чтобы взглянуть ему в глаза. Христианство, как видно из опыта, судит о человеке вернее, когда говорит о его греховной природе, чем философы, предполагающие идеальность "естественного человека". А. И. Герцен метко подчеркнул: "Руссо понял, что мир, его окружающий, не ладен; но нетерпеливый, негодующий и оскорбленный, он не понял, что храмина устаревшей цивилизации о двух дверях. Боясь задохнуться, он бросился в тс двери, в которые входят, и изнемог, борясь с потоком, стремившимся прямо против него. Он не сообразил, что восстановление первобытной дикости более искусственно, нежели выжившая из ума цивилизация". Руссо оказал определенное влияние на Л. Н. Толстого в его проповеди опрощения. Н. А. Бердяев заметил, что и Руссо, и Толстой "смешивают падшую природу, в которой царит беспощадная борьба за существование, эгоизм, насилие и жестокость, с преображенной природой, с природой ноуменальной, или райской" .

Современная критика беспредельного технологического прогресса более изощренна, чем концепция Руссо. У нее есть несколько сторон. Во-первых, осознаны границы роста человеческой цивилизации, по крайней мере в пределах Земли. Как заметил А. И. Солженицын, черви, грызущие одно яблоко, должны понимать, что яблоко не бесконечно. Хотя сделанные в 1970-е гг. оценки природных ресурсов оказались заниженными, самой проблемы это не снимает. Во-вторых, на разных направлениях чувствуется приближение некоего качественного перехода в новую эпоху, сопоставимого с переходом от Средневековья к Новому времени ("новое средневековье" Бердяева). Этот переход должен включать в себя и перемен)" ценностей с отказом от потребительской гонки на пути "вверх", как призывал Солженицын в Гарвардской речи. Типичными чертами такого рода концепций являются осознание неизбежности нынешнего этапа в истории человечества и стремление преодолеть его, а не просто отвернуться от него (мы не говорим о хиппи, одиночках, бегущих от цивилизации, и т.п., чье существование, кстати, тоже свидетельствует о переживаемом историческом переломе). Происходит поиск возможности применить плоды самого технологического прогресса к его "изживанию", например пропаганда дробного, малого производства на основе самых передовых технологий. Характерно также стремление к религиозному осмыслению проблемы. Коротко говоря, современных критиков прогресса отличает от Руссо прежде всего желание идти не назад, а вперед.

Здесь имеет смысл вернуться к содержанию понятия "прогресс". Заметим, кстати, что еще в первые десятилетия XX в. слово "прогресс" употреблялось обычно не само по себе, а чаще в конкретных оборотах вроде "прогресс народного хозяйства" и т.п. Современное словоупотребление (без дополнительных определяющих слов) в какой-то мере отражает тенденцию к оперированию обособленными понятиями, ставшими мифологемами, символами. Это вполне объективная тенденция, происходящая из того, что многие общие понятия действительно как бы вырвались на свободу в нашем веке, обретя определенную власть над вещными реалиями и человеческим сознанием, которому они раньше преданно служили. Попытка устроить жизнь на началах материализма обернулась торжеством худшего варианта идеализма, торжеством автономно существующих фантастических идей над сознанием.

Что же сейчас имеют в виду, когда говорят о прогрессе и его издержках? Что вообще такое прогресс? По смыслу прогресс (от лат. progressus - движение вперед) - это развитие к лучшему. Но что такое - это лучшее и как же может развитие к лучшему принести плохое? Тут имеются две стороны.

Во-первых, говоря об издержках и бедах, принесенных прогрессом цивилизации, в содержание этого понятия вкладывают то, что считалось прогрессом (особенно экономическим и технологическим) еще в XIX столетия, вернее, современную экстраполяцию этих представлений. Бросим хотя бы беглый взгляд на замечательные открытия, начиная с древних времен, в области математики, астрономии, физики, биологии, медицины, а уже в науке Нового и Новейшего времени - теории теплоты, электричества, магнетизма, оптики, теории относительности, квантовой механики, кибернетики и т.п. И мы поймем: совсем не удивительно, что идея научного прогресса оказалась доминирующей начиная уже с XVIII в., когда Ж. Кондорсе выпустил свою знаменитую книгу "Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума" (1794). Сторонником безграничного прогресса был И. Кант: он иронизировал над идеей остановки, "конца всего сущего". В XIX столетии в таком прогрессе действительно видели путь к лучшему для человечества. Современное разочарование в прогрессе в первую очередь вызвано обманутыми надеждами: прогресс технологии обернулся экологическими бедами и опасностью физической гибели человечества (оружие массового поражения, катастрофы на АЭС), социальные эксперименты привели к чудовищным жертвам и созданию вырождающихся тоталитарных обществ. "Земля большой утес, на котором приковано и терзается коршуном сомнения человечество, которое и есть истинный Прометей. Оно похитило свет и теперь переносит за это мучительные пытки", - писал в свое время Гейне .

Во-вторых, все сказанное выше об онтологической природе противоречий, их абсолютной неизбежности свидетельствует о том, что плата за прогресс будет всегда, как бы хорошо мы ни скорректировали это понятие. И это, пожалуй, более важная сторона проблемы. В рамках материального, тварного мира человек не может преодолеть трагичность бытия. Опрометчиво рассчитывать на посюстороннее решение всех проблем, на бесконфликтный ход прогресса (при самом верном его понимании). Христианская надежда совершенно отлична от "исторического оптимизма". Она имеет основание вне этого мира и обращена не к обществу, не к массам, а к личности.

Возможность конфликта между общим прогрессом и личностью давно открыта в русской литературе и русской философии. По словам С. Н. Трубецкого, человек не может мыслить свою судьбу независимо от судьбы человечества, того высшего собирательного целого, в котором он живет и в котором ему раскрывается полный смысл жизни. С одной стороны, общество заключает в себе родовую основу личной жизни, а с другой - оно есть нечто сверхличное, разумное, нравственное и правовое целое. На низших ступенях своего становления, когда разумное начало было еще слабо развито, в большей мере проявлялись родовое начало, силы инстинкта и механизмы здравого житейского смысла, на высших - общественные отношения все более и более подчиняются сознательным разумным нормам. Так что становление и совершенствование личности и общества и их разумный прогресс взаимно обусловливают друг друга. Каков же смысл и объективная цель этого прогресса?

Несомненно, объективным законом истории является создание все более совершенного общества: общественные союзы, появляющиеся от начала жизни на Земле, вступают во взаимные столкновения, в общую борьбу за выживание и реализацию личных и групповых интересов. В истории общества выживали и процветали сначала наиболее сильные, жизнеспособные, находчивые как личности, так и сообщества, потом общественные структуры более широкого национального и многонационального масштаба, и наконец - наиболее солидарные, разумные и наиболее культурные. Солидарность объединяет народы и способствует их прогрессу: разумный смысл человечества не может заключаться в бесконечном порождении борющихся, враждующих, воюющих государств, соперничающих в величине и разрушительной силе и пожирающих друг друга, используя все более смертоносное оружие. "Если прогресс - цель, то для кого мы работаем? - писал А. И. Герцен. - Кто этот Молох , который, по мере приближения к нему тружеников, вместо награды пятится и в утешение изнуренным и обреченным на гибель толпам, которые ему кричат: осужденные на смерть приветствуют тебя, только и умеет ответить горькой насмешкой, что после их смерти все будет прекрасно на земле? Неужели и вы обрекаете современных людей на жалкую участь кариатид, поддерживающих террасу, на которой когда-нибудь другие будут танцевать... или на то, чтобы быть несчастными работниками, которые по колено в грязи тащат барку с таинственным руном и с смиренной надписью "прогресс в будущем" на флаге. Утомленные надают на дороге, другие со свежими силами принимаются за веревки, а дороги, как вы сами сказали, остается столько же, как и при начале, потому что прогресс бесконечен. Это одно должно было насторожить людей; цель бесконечно далекая - не цель, а если хотите, уловка; цель должна быть ближе, по крайней мере заработанная плата или наслаждение в труде" .

Ф. В. Шеллинг, например, говорил: идея непрекращающегося прогресса есть идея бесцельного прогресса, а то, что не имеет цели, не имеет и смысла; бесконечный прогресс - это самая пустая и мрачная мысль. С. Н. Булгаков вторит ему: теория прогресса подобна тусклой свече, которую кто-то зажег в самом начале темного бесконечного коридора. Свеча скудно освещает уголок в несколько футов вокруг себя, по все остальное пространство объято глубокой тьмой. Наука не в силах раскрыть будущих судеб человечества, она оставляет нас относительно них в абсолютной неизвестности.

Отрадная уверенность, что все доброе и разумное в конце концов восторжествует и непобедимо, не имеет никакой почвы в механистическом миропонимании: ведь здесь все абсолютная случайность. И отчего же та самая случайность, которая нынче превознесла разум, завтра его не потопит, и которая нынче делает целесообразными знание и истину, завтра не сделает столь же целесообразными невежество и заблуждение? Или история не знает крушения и гибели целых цивилизаций? Или она свидетельствует о правильном и неправильном прогрессе? Забудем о мировом катаклизме или застывании Земли и всеобщей смерти как окончательном финале истории человечества, говорят механицисты, но уже сама по себе перспектива абсолютной случайности, полная непроглядного мрака и неизвестности, не принадлежит к числу бодрящих. И на это нельзя возражать обычным указанием, что будущее человечество лучше нас справится со своими нуждами, ибо ведь речь идет не о будущем человечестве, а о нас самих, о том, как мы представляем свою судьбу. Все, что имеет сказать здесь наука, это одно: непознаваемо. Разгадать сокровенный смысл истории и ее конечную цель, оставаясь собой, она не может. Но, конечно, на этом ответе никогда не может успокоиться человеческий дух. Остановиться на таком ответе - значит стать спиной к самым основным вопросам сознательной жизни, после которых уже не о чем спрашивать.

• Бердяев, Н. А. Русская идея. - СПб., 1907. - С. 3.
• Гейне, Г. Полное собрание сочинений. - СПб., 1904. - Т. 4. - С. 390.
• Молох - в мифологии древних финикиян, карфагенян, израильтян и др. бог солнца, огня и войны, которому приносились человеческие жертвы; символ жестокой силы, требующей множества человеческих жертв.
• Герцен, А. И. Собрание сочинений: в 30 т. - М., 1956. - Т. VI. - С. 35-36.

Идея общественного прогресса является порождением Нового времени. Именно в это время укоренилось в сознании людей и стало формировать их мировоззрение представление о поступательном, восходящем развитии общества. В античности подобного представления не было. Античное мировоззрение носило космоцентрический характер. Эллинская философия как бы вписывала человека в космос, а космос в представлении античных мыслителей являл собой нечто вечное и прекрасное в своей упорядоченности. И человек должен был найти свое место в этом вечном космосе, а не в истории. Для античного мироощущения характерно было также представление о вечном круговороте - таком движении, при котором нечто, созидаясь и разрушаясь, неизменно возвращается к самому себе. Идея вечного возвращения глубоко укоренена в античной философии, ее находим у Гераклита, Эмпедокла, стоиков. Вообще движение по кругу рассматривалось в античности как идеально правильное, совершенное. Оно представлялось совершенным античным мыслителям потому, что не имеет начала и конца и происходит в одном и том же месте, являя собой как бы неподвижность и вечность.

Если же искать в античности концепции поступательного общественного развития, то можно обнаружить, прежде всего, представление не о восходящем, а о нисходящем развитии общества - развитии от лучшего к худшему. Именно такова интерпретация прошлого эллинов у Гесиода, содержащаяся в его поэме "Труды и дни". Гесиод устанавливал пять веков человеческой истории - золотой, серебряный, медный, героический и железный, из которых каждый последующий был хуже предыдущего.

Были, конечно, в античности и представления, которые оценивали те или иные предполагаемые изменения в жизни людей как движение от худшего к лучшему. Наиболее значительные представления такого рода связаны с попыткой античных мыслителей объяснить возникновение общества, отождествляемого ими с государством. Древние греки противопоставляли себя в качестве культурного, цивилизованного народа окружающим их негреческим племенам, варварам, не знавшим еще государства и находившимся, по мнению греков, в состоянии дикости. Греки знали, что раньше и они, эллины, находились в таком же состоянии. Поэтому у них возникала потребность объяснить, как же совершился у них этот переход от дикости к цивилизованному, государственному состоянию, - переход, понимаемый ими как сплочение, объединение людей, живших сначала разрозненно и не знавших закона. Древнегреческие философы полагали, что сначала люди вели неупорядоченную, звероподобную жизнь, а затем они стали жить сообща и у них появились ремесла и все другие достижения цивилизации. Однако если даже признать, что в этих воззрениях представлена идея прогресса, то это еще не идея исторического прогресса, не идея истории, а лишь мысль о возникновении государства, общества.

Представление о линейном историческом времени утверждается вместе с христианским сознанием. И главным в этом отношении является то свойство христианского сознания, которое состоит в его устремленности в будущее, ожидании нового пришествия Христа, Страшного Суда и конца Света. Это ожидание, пронизывающее жизнь человека, и сообщило христианскому мироощущению исторический характер. В христианском сознании выстраивается также четкое представление о прошлом в виде грехопадения первых людей и пришествия Спасителя. Историческое сознание предполагает четкую дифференциацию и в то же время связь настоящего, прошлого и будущего. И не случайно у Аврелия Августина, одного из отцов христианской церкви, находим глубокую философию времени - размышления о природе прошедшего и будущего. Он же разработал и христианскую концепцию истории - концепцию, явившуюся первой теорией исторического процесса.

Однако нельзя сказать, что христианское сознание содержало в себе идею прогресса. Историчность сознания является необходимым, но не достаточным условием идеи общественного прогресса, так как идея прогресса несет еще представление о восходящем движении - от худшего к лучшему. Но христианское мировоззрение не содержит представления об улучшении земной жизни человечества. Земная жизнь дана человеку для борьбы со злом, для искупления первородного греха, и в этом состоит назначение истории согласно христианскому учению, но люди различных времен не имеют в этом отношении предпочтения друг перед другом. Во все времена существовали праведники и грешники, и христианское учение не дает указания на то, что со временем число праведников относительно грешников возрастает, и не располагает сменяющиеся исторические эпохи в порядке убывания греховности. Скорее можно предположить обратное, так как особенная греховность того или иного общества всегда служила христианскому сознанию симптомом надвигающегося конца Света.

Тем не менее, именно христианское сознание с его обращенностью в будущее и представлением о царстве Божьем явилось духовным основанием формирования представлений об общественном прогрессе в Новое время.

Идея общественного прогресса утверждается в эпоху Просвещения. Эта эпоха поднимает на щит разум, знание, науку, свободу человека и под этим углом зрения оценивает историю, противопоставляя себя предшествующим эпохам, где, на взгляд просветителей, преобладали невежество и деспотизм.

Один из первых вариантов рационалистической теории общественного прогресса сформулировал А. Р. Ж. Тюрго, предвосхитив концепцию М. Ж. А. Кондорсе. Тюрго утверждал, что, несмотря на бесчисленные жертвы и опустошительные перевороты, "...нравы смягчаются, человеческий разум просвещается, изолированные нации сближаются, торговля и политика соединяют, наконец, все части земного шара".

"Просветители определенным образом понимали современную им эпоху (как эпоху "просвещения"), ее роль и значение для человека, и сквозь призму так понятой современности они рассматривали прошлое человечества. Противопоставление современности, трактуемой как наступление эры разума, прошлому человечества, заключало в себе разрыв между настоящим и прошлым, но как только делалась попытка восстановить между ними историческую связь по основанию разума и знания, то сразу возникала идея о восходящем движении в истории, о прогрессе".

Разум у просветителей играл роль движущей силы истории. Разум развивается и, по мере своего развития внедряясь в человеческую жизнь, он меняет ее к лучшему. Разум одерживает победу в борьбе с невежеством, суевериями и предрассудками. Полное торжество разума будет означать и благоденствие человечества. При этом под развитие разума просветители подводили и совершенствование производственной деятельности людей, и смягчение нравов, и установление определенных - "разумных" - форм общественно - государственного устройства и все остальное, что они относили к достижениям цивилизации.

Сам разум трактуется Просвещением в целом натуралистически. Вступая в оппозицию к клерикальной идеологии и ведя с ней борьбу, просветители апеллируют к природе и человека рассматривают как природное существо, а разум - как способность, дарованную человеку природой. Подобный подход к разуму порождает у них стремление подчинить разум законам природы и рассматривать его самого как некий закон природы. На этой основе они строят свои социальные концепции. Так, Д. Локк, отличая естественное состояние человека от гражданского, утверждает, что и в естественном состоянии действует закон разума, или закон природы, направленный на обеспечение мира и сохранение человечества. Натуралистическое основание просветители подводят и под идею общественного прогресса. Ж. А. Кондорсе в историческом прогрессе Разума усматривал тот же закон, что и в индивидуальном развитии человеческого ума. И О. Конт, основоположник позитивизма и наследник просветителей, свои три стадии умственного развития человечества (теологическую, метафизическую и позитивную) увязывает со ступенями развития индивидуального человеческого ума (детство, юность, зрелость).

В немецком Просвещении натуралистическая тенденция в обосновании разума и прогресса делается еще сильнее. И. Кант историю человечества толкует как реализацию замысла природы - замысла, состоящего в последовательном развертывании задатков, изначально заложенных в человеке природой. Эти природные задатки, отличающие человека, связаны с наличием у него разума - его полное проявление и воплощение в человеческой жизни и составляет, по Канту, содержание истории и цель природы. Эта цель наполняет историю смыслом, а движение к ней есть прогресс. "…Поскольку нельзя предполагать у людей и в совокупности их поступков какую - нибудь разумную собственную цель, - пишет он, - нужно попытаться открыть в этом бессмысленном ходе человеческих дел цель природы, на основании которой у существ, действующих без собственного плана, все же была бы возможна история согласно определенному плану природы ".

Натуралистический характер имеет обоснование истории и у И. Г. Гердера. Он опирался на идею развития, каковое охватывает у него неживую природу, живую природу и общество. По Гердеру эти сферы действительности связаны единой цепью развития, так что развитие общества (история) являет собой продолжение развития, имевшего место в природе. Законом же развития, по Гердеру, является восхождение от низших форм к высшим, то есть прогресс. Таким образом, история у него подчиняется закону прогресса, а прогресс является всеобщим законом природы. Гердер, как и Кант, стремился подчинить историю закону, но делал это таким образом, что совершенно стирал грань между развитием общества и природой. Поскольку человек есть продукт развития природы, то и его история, по мысли Гердера, должна подчиняться естественным законам

Мощным стимулом к расширительной трактовке прогресса явилось затем утверждение эволюционной картины живой природы. Эволюция в мире растений и животных истолковывалась как прогресс. Ж. Ламарк, создатель первой целостной концепции эволюции органического мира, трактовал ее именно таким образом - как прогрессивный процесс усложнения организации живых организмов. Эволюция, по Ламарку, находит выражение в движении от простого к сложному, в повышении организации живых организмов, и эту направленность эволюции он объяснял стремлением к прогрессу, заложенным в живом, присущим жизни как таковой. Прогресс оказывался у него законом живой природы, а на вершине прогресса вырисовывался человек в качестве цели эволюции и мерила совершенства. Закономерный характер эволюции в концепции Ламарка определялся именно стремлением к цели.

В отличие от Ламарка, Ч. Дарвин считал, что эволюция полностью определяется адаптацией к условиям среды и не содержит никакой цели. Так понимаемая эволюция не допускает отождествления ее с прогрессом, потому что адаптация не предполагает обязательного повышения уровня организации организмов. И сам Дарвин не отождествлял эволюцию с прогрессом.

Однако после появления дарвиновской концепции эволюции ее тоже интерпретировали как обоснование прогресса в живой природе. В результате прогресс становился общим признаком, объединяющим биологическую эволюцию и общественное развитие. Тенденция к отождествлению эволюции с прогрессом нашла законченное выражение у Г. Спенсера. Сближая социальное и биологическое развитие, Г. Спенсер рассматривал эволюцию как повышение уровня организации организмов (биологических и социальных). "…Общественное развитие, - пишет он, - выполняет со всех сторон общую формулу развития (эволюции), - в смысле прогресса к большему объему, к большей связности, к большему разнообразию и к большей определенности".

Эволюционная теория, таким образом, стала фактором, воздействовавшим на сциентизированное направление в концепции прогресса, свободное от ценностей, идеалов, "субъективизма", которое стремилось "беспристрастно" констатировать объективные явления. Наряду с ним философизировалось второе - аксиологическое - направление, внутри которого стала разрабатываться теория ценностей. Так, Г. Гегель трактовкой разума в качестве движущей силы истории примыкал к традиции Просвещения, но разум наделялся у него чертами субстанциальности. У Гегеля, как и у Гердера, прогресс отождествлялся с развитием. Но если у Гердера это отождествление происходило на натуралистической основе (прогресс объявлялся законом развития вообще), то по Гегелю развитие мыслится исключительно как развитие духа, для которого характерны преемственность и удержание достигнутого.

Один из виднейших представителей неокантианства Г. Риккерт настаивал на ценностном характере прогресса, отвергая возможность прогресса в природе. Он подчеркивал положение о том, что понятие прогресса имеет ценностный характер, а понятие эволюции дает индифферентный к ценности ряд изменений.

Оригинальной концепцией прогресса, в которой неразрывно были связаны оба подхода, явилась теория русского писателя и философа второй половины XIX в. К.Н. Леонтьева. С одной стороны, он исходил из необходимости борьбы с ростом энтропии, провозглашал важность процессов, ведущих к разнообразию, на этой основе - к единениям, а с другой - не мыслил прогресс без эстетического аспекта, без контрастности человеческих чувств (добра и зла, красоты и уродства и т.п.). Равенство, подчеркивал он, есть путь к небытию; стремление к равенству, единообразию гибельно.

К.Н. Леонтьев открывает как бы предустановленную гармонию законов природы и законов эстетики, т.е. признает эстетический смысл природной жизни. Он считает, что прогрессу в природе соответствует и основная мысль эстетики: единство в разнообразии, так называемая гармония, не только не исключающие борьбы и страданий, но даже требующие их. В прогресс, по мнению К.Н. Леонтьева, надо верить, но не как в улучшение непременно, а как в новое перерождение тягостей жизни, в новые виды страданий и стеснений человеческих. Правильная вера в прогресс должна быть пессимистической, ничего не имеющей общего с благодушием. В целом прогресс по Леонтьеву - это постепенное восхождение к сложнейшему, постепенный ход от бесцветности, от простоты к оригинальности и разнообразию, увеличению богатства внутреннего.

В 70-е гг. XIX в. в России под влиянием социальных перемен - отмены крепостного права, осуществления демократических реформ - получила распространение теория прогресса, с которой идентифицировала себя радикально настроенная молодежь народнического лагеря. Особенность познавательной ситуации была связана с обращением к социологии, которая понималась как наука об общих законах развития общества и в такой интерпретации нередко толковалась в качестве "философии истории на научной почве". Первыми проводниками такого подхода в философии истории стали П.Л. Лавров (1823-1900) и Н.К. Михайловский (1842-1904), разработавшие в его рамках "формулу прогресса", которая стала исходной в философско-историческом моделировании.

С точки зрения названных мыслителей история как движение человечества по пути прогресса начинается с постановки критически мыслящей личностью сознательных целей и организации усилий масс на их достижение. С этого момента человек из царства естественной необходимости переходит в царство возможности свободы. (В трактовке этой идеи чувствуется влияние философии истории Гегеля и антропологического подхода Фейербаха.) Для Лаврова приведенный ход рассуждений являлся логическим раскрытием нравственного императива, который он сформулировал следующим образом: "Развитие личности в физическом, умственном и нравственном отношении; воплощение в общественных формах истины и справедливости - вот краткая формула, обнимающая, как мне кажется, все, что можно считать прогрессом".

В разъяснение своей "формулы прогресса" Лавров обозначил три сферы ее проявления: 1) прогресс как процесс, который развивает в человечестве сознание истины и справедливости при помощи работы критической мысли индивидов; 2) прогресс как физическое, интеллектуальное, нравственное развитие индивидуумов, осуществляемое в социальных формах истины и справедливости; 3) прогресс как сознательное развитие солидарности на основе критического отношения индивидуумов к себе и к окружающей их действительности. Последнее является высшей формой прогресса. Сказанное делает понятным, почему формула прогресса Лаврова стала альфой и омегой самосознания радикальной части русской интеллигенции и в определенном смысле программным принципом революционной деятельности народовольцев.

Несколько в ином направлении идею прогресса развивал Н.К. Михайловский на страницах журнала "Русское богатство", ставшего легальным органом народнической интеллигенции.

Не отрицая законосообразности общественного развития, Михайловский акцентировал роль личности в истории, связывая ее с моральной позицией, с непокорностью человека ходу вещей, с сознанием им свободного выбора деятельности. Собственно, суть прогресса - это приближение истории к личности, живущей полной и всесторонней жизнью; в основе прогресса лежит развитие человека как "неделимого", т.е. гармоничного и свободного, субъекта истории. Михайловский утверждал, что личность никогда не должна приноситься в жертву, ибо она свята и неприкосновенна, все усилия нашего ума должны быть направлены на то, чтобы "самым тщательным образом следить в каждом частном случае за ее судьбами и становиться на ту сторону, где она может восторжествовать". Отстаивая эту идею, мыслитель, конечно же, видел, что пока природа и общественное развитие отнюдь не благоволят человеку, подчиняя его естественной и исторической необходимости. Поэтому отдельному человеку - "профану", в терминологии Михайловского, приходится вести постоянную и упорную борьбу с обществом за свою индивидуальность. "Пусть общество прогрессирует, но поймите, что личность при этом регрессирует, - писал Михайловский в своей программной работе "Борьба за индивидуальность" - ... Общество самим процессом своего развития стремится раздробить личность, оставить ей какое-нибудь одно специальное отправление, а остальное раздать другим, превратить ее из индивида в орган". И что из того "профану", что кому-то - критически мыслящей личности, достанется завидная судьба двигателя прогресса? "Мне дела нет до ее совершенства, - решительно заявляет Михайловский от лица профана, - я сам хочу совершенствоваться".

Философ отстаивал право каждого человека вмешиваться в "естественный ход вещей", следовательно, право нравственного суда над неправдой истории, которое является одновременно правом вмешательства в ее развитие. Моральная позиция человека (в том числе человека "из толпы") наделяет его способностью противостоять слепым силам исторического процесса, актуализирует присущее ему сознание свободного выбора собственной линии поведения и деятельности.

Таким образом, и у Лаврова и у Михайловского философия истории предстает как применение к судьбам человечества идеи прогресса, в ходе которого осуществляются идеалы разумности, добра и справедливости, что позволяет понять историю как движение человечества не только от прошлого к настоящему, но и от настоящего к будущему. Разработка теории прогресса выявила к началу 80-х гг. новый этап в развитии философии истории. Можно сказать, что философско-историческая мысль к этому времени оформилась в качестве системы знания, ориентированного на выявление смысла истории по критериям "лучшее" и "худшее", "истинное" и "ложное", "осуществившееся" и "должное". Так понятая философия истории вытесняла Провидение, утверждая позитивный смысл исторического знания.

Наиболее последовательным и активным проводником этого направления был Николай Иванович Кареев (1858-1931). Он был убежденным защитником связи истории и социологии как двух взаимодополняющих наук.

В силу того, что исторические построения осуществляются на основе социологической "формулы прогресса", отражающей наши представления об общественном идеале, они предполагают известный домысел. Это с необходимостью, считал Кареев, обращает нас к философской рефлексии по поводу того, как возможно познание истории.

Формула прогресса, с которой у Кареева связан необходимый исследователю "философский домысел", есть "мерка", которую он "прикладывает" к действительной истории, имея в виду возможности развития общества и личности. Это нечто вроде "одеяния", скроенного из опыта, которое он примеряет, чтобы понять связь прошлого, настоящего и будущего. Но именно "мерка", а не план, заданный априори. "Формула прогресса" - это только "гипотетическое построение законов, основанное на внесении в научное исследование духовной и общественной эволюции - объединяющего принципа разумной цели, к которой должна стремиться эта эволюция".

По ряду причин социологическое направление в философско-исторической мысли во многом определяло лицо русской философии истории последней трети XIX в. Но было бы ошибкой думать, что это направление не подвергалось критике. В этом плане следует назвать работу С.Н. Булгакова "Основные проблемы теории прогресса" и серию статей П.А. Сорокина. Обращаясь к анализу существующих учений о прогрессе, Сорокин дает, пожалуй, наиболее суровую и аргументированную критику связанного с ними субъективного метода как знания, оправдывающего определенный социальный идеал.

Критикуя формулу прогресса Лаврова за непозволительный субъективизм, он доказывал, что "Правда-истина" и "Правда-справедливость" лежат в разных плоскостях и мерить одну из них мерилом другой нельзя".

К началу XX века понятие прогресса уже глубоко вошло в науку, особенно в социологию, историю, философию.

Несмотря на растущее число теорий, и в XX, и в начале XXI столетий по - прежнему остаются ведущими два направления разработки проблемы прогресса: сциентистское и аксиологическое; в некоторых из концепций предпринимаются попытки синтезировать направления.

Ряд мыслителей отвергает идею прогресса в общественном развитии, рассматривая историю как циклический круговорот с чередой подъемов и спадов (Дж. Вико), предсказывая скорый "конец истории" либо утверждая представления о многолинейном, независимом друг от друга, параллельном движении различных обществ (Н. Я. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби). Так, А. Тойнби, отказавшись от тезиса о единстве всемирной истории, выделил 21 цивилизацию, в развитии каждой из которых он различал фазы возникновения, роста, надлома, упадка и разложения. О "закате Европы" писал и О. Шпенглер. Особенно ярок "антипрогрессизм" К. Поппера. Понимая под прогрессом движение к какой-либо цели, он считал его возможным только для отдельного человека, но не для истории. Последняя же может быть объяснена и как прогрессивный процесс, и как регресс.

Человек создает материальные и духовные ценности, преобразует окружающий природный и социальный мир, строит города, творит науку, литературу и искусство. Одним словом, все созданное в обществе — дело рук человека. Но чтобы творить, человек нуждается в определенной свободе.

Проблема свободы волновала мыслителей всех времен. Они давали различные определения свободы. Французский философ XVIII века Гольбах, например, подчеркивал, что «свобода - это возможность делать ради своего собственного счастья все то, что не вредит счастью других членов общества» . Гегель рассматривал прогресс через призму свободы. Он утверждал, что всемирная история есть прогресс в сознании свободы, прогресс, который следует рассматривать в его необходимости. Ф. Энгельс свободу рассматривал как способность принимать решения со знанием дела. А Э. Фромм отмечал, что «свобода означает не что иное, как способность следовать голосу разума, здоровья, благополучия и совести против голоса иррациональных страстей» .

Приведенные дефиниции свободы (можно привести еще множество других дефиниций) свидетельствуют о том, что каждый исследователь по-своему определял и интерпретировал свободу. Причем эти дефиниции не противоречат друг другу.

Прежде всего следует отметить, что свобода - это социальное понятие. Животные не обладают никакой свободой и не нуждаются в ней. Свобода необходима человеку для создания материальных и духовных ценностей, для того чтобы проявить свои физические и духовные потенции. Такая свобода возможна только в обществе как качественно новом образовании, функционирующем и развивающемся на базе собственных имманентных законов. Но дело в том, что жить в 0бшестве и быть полностью свободным от общества объективно нельзя. Цели человека и цели общества не всегда совпадают. Поэтому возникает противоречие между целями индивида и общества. Это противоречие разрешается по-разному в зависимости от конкретной ситуации, исторических обстоятельств, традиций, обычаев и т. д.

Индивид должен осознать, что в обществе есть определенные моральные нормы, соблюдение которых обязательно для всех членов данного общества. Иначе общество как целостное и самодостаточное социальное образование погибнет. Кроме того, индивид должен осознавать и то, что помимо морального кодекса есть еще юридические законы и нормы, регулирующие отношения общества и личности, общества и государства, классовые отношения и т. д. Таким образом, свобода предполагает деятельность социальных групп, слоев, классов, индивидов при обязательном соблюдении моральных и юридических принципов и законов.

Свобода непосредственно связана со знаниями. Чем больше знает человек о законах объективного мира, об окружающей природной и социальной действительности, тем большей свободой он обладает, ибо может принимать такие решения, которые в рамках конкретных условий для него будут наиболее оптимальными. Поэтому развитый в интеллектуальном отношении человек более свободен, чем человек, лишенный духовных знаний.

Свобода детерминируется социальными и природными условиями жизни человека, и поэтому, на наш взгляд, не прав Ж. П. Сартр, полагающий, что человеческая свобода ничем не детерминирована. Человек не может выскочить за пределы тех жизненных условий, в пределах которых ему приходится жить и работать. Другой вопрос - степень свободы. Она зависит от общего уровня знаний, от богатства, социального и политического положения индивида и т. п. По мере изменения и совершенствования общественных отношений, по мере улучшения жизненных условий человека он становится более свободным, имеет больше возможностей для проявления своих сущностных сил.

Свобода не есть застывшее состояние. Ретроспективный анализ истории человечества свидетельствует, что по мере развития общества по восходящей линии меняется степень свободы. Так, в первобытном обществе человек не выделяет себя из племени, его поступки и поведение регулируются родовыми традициями, сфера его частной жизни либо вовсе отсутствует, либо крайне ограничена.

В эпоху рабовладения наиболее бесправные члены общества - рабы - уже обладают определенной автономией по. ведения, выделяют себя из ряда себе подобных, имеют определенный шанс резко изменить (улучшить) свой статус - либо обрести свободу (путем бегства, выкупа или восстания), либо занять более высокое место в социальной иерархии - или среди рабов, или среди свободных членов общества. Известно, что рабы, наделенные природным умом, талантом, смекалкой иногда даже участвовали в управлении государством (институт рабов-вольноотпущенников знатных особ в Древнем Риме).

Еще большей свободы добивается человек при феодальном способе производства. Крестьянин, несмотря на крепостную зависимость (которая к тому же была не во всех странах), имеет возможность владеть землей, орудиями производства. У него есть семья, и он относительно свободно распоряжается своей собственностью и своим временем.

С наступлением капитализма отношения личной зависимости между людьми заменяются отношениями вещной зависимости. Человека никто ни к чему не принуждает, он формально свободен, обладает (в условиях демократии) гражданскими правами. Он может работать или не работать, выбирать профессию, заниматься бизнесом и т. д. Другое дело, что к занятию какой-либо деятельностью его подталкивает экономическая необходимость (на современном Западе, где безработные получают пособие, действует не только экономическая, но и моральная необходимость, так как быть безработным, то есть меньше потреблять, профессионально не расти и т. п., - не престижно ).

Свобода человека в условиях капитализма выражается в том, что, в отличие от предшествующих эпох, человек полностью распоряжается собой, он - юридически свободная личность и является собственником своего «Я».

Но парадокс буржуазной свободы состоит в том, что формально все свободны, а реально никто не свободен: не свободны лица наемного труда, так как боятся потерять работу, не свободны и работодатели, так как боятся обанкротиться, не свободны и так называемые «лица свободных профессий» (писатели, художники, дизайнеры, артисты и т. п.), ибо их доходы не отличаются стабильностью.

Капитализм формирует особый тип характера личности, который Э. Фромм назвал «рыночным характером». Человек постоянно вынужден приспосабливаться к новым условиям жизни, к новым порядкам, поскольку жесткую конкуренцию выдерживают те, кто быстро адаптируется к новым обстоятельствам. «У людей с рыночным характером нет иных целей, кроме постоянного движения, выполнения всех дел с максимальной эффективностью, и если спросить их, почему они должны двигаться с такой скоростью, почему они стремятся к наибольшей эффективности, то на этот вопрос у них нет настоящего ответа, они предлагают одни лишь рационализации типа «чтобы было больше рабочих мест» или «в целях постоянного расширения компании» .

Рыночный человек свободен, и как таковой он должен искать оптимальный вариант для реализации своих возможностей.

В системе протестантской этики, как известно, если некто преуспевает в интенсивной, постоянной мирской деятельности, которой он себя посвящает, то это лучший из всех возможных знаков - знак его избранности, благодати и грядущего спасения. Следуя той же логике, можно утверждать, что если кто-то ленив, бездарно тратит время, отдается удовольствиям, то на нем явно лежит знак проклятия.

Хорошая, прилежная работа не означает, что ею можно завоевать спасение, но она служит земным знаком божественной милости . Успех, достижения в деятельности, особенно измеряемые в общественных денежных единицах, устраняют беспокойство, восстанавливают уважение и через механизм, который современные социологи называют «самоисполняющимся пророчеством», приносят еще больший успех.

Таков «первотолчок» от традиционной экономики к современной капиталистической системе. Так фактически происходит «обмен» свободы воли на божественную благодать (предопределение). Сначала в протестантизме, а затем и в реальном капитализме свобода может быть определена как возможность выбора той или иной формы (или системы) зависимости (несвободы), в которой весь потенциал человеческой личности (в нашем случае - рыночный потенциал) может быть максимально раскрыт.

Будучи мобилизованными для деятельности и успеха, которые призваны служить знаками спасения, люди начинаю, сравнивать свои достижения. Конкуренция становится образом жизни. Не потребление, а накопление капитала, не использование прибыли, а ее вложение в развитие - такова единственно рациональная стратегия для того, чтобы гарантировать успех в конкуренции на рынке предпринимательства.

Аналогично этому упорная, эффективная работа становится единственной стратегией для гарантии успеха в конкуренции на рынке труда. Если предприниматель не подчиняется этому принципу, то предприятие прекращает свое существование. Если не подчиняется рабочий, то он теряет работу. Тенденцией системы становится максимизация эффективности, что придает ей динамизм и силу для дальнейшего распространения вширь.

В этот момент система начинает действовать сама по себе, воспроизводиться без поддержки со стороны религии.

Открытия Г. Маркузе и рядом других философов феномена «одномерного человека», феномена «репрессивного сознания» явились серьезным симптомом кризиса современного им (50-60-е годы) западного общества, кризиса, который дает знать о себе до сих пор.

Согласно Г. Маркузе, человеческий разум, породивший технологическую цивилизацию, обеспечившую его необходимыми благами, должен заново определиться, поскольку основная функция этой физической и экономической выживаемости человека - давно выполнена. Человек должен выйти за пределы вещной зависимости к свободному развитию своих сущностных сил.

Основная сложность состоит в преодолении вековой инерции технологической цивилизации и связанных с ней стереотипов человеческого сознания. Человек должен перестать быть фактическим придатком машины (в реальности он перестал быть таковым, но на уровне сознания все еще таковым является). Напротив, машина должна служить тем или иным свободным потребностям человека. Человек фактически, по Маркузе, давно перерос по уровню своих возможностей и духовных потребностей те формы зависимости, которые ему навязаны и в условиях которых он продолжает действовать.

Почему человека Маркузе называет одномерным? Потому что одномерность в его понимании есть синоним отчужденности, овеществленного состояния, синоним сведения какого- либо объекта лишь к одной из его характеристик, наиболее удобной для практики манипулирования этим объектом. Одномерность означает также элиминацию внутренней дихотомии объекта (содержательного единства его противоположных характеристик), элиминацию внутреннего протеста в человеке, его внутренней противоречивости, благодаря которой человек только и является цельным существом.

Одномерность человека и мира не может быть продолжительна, пока существует господство «технической рациональности», то есть отношение со стороны технической цивилизации к миру как сумме вещей, представляющих интерес только как объекты возможной эксплуатации.

«Только технология превращает человека и природу в легко заменяемые объекты организации. Универсальная эффективность и производительность аппарата, который регламентирует их свойства, маскируют специфический интерес... Иными словами, технология стала великим носителем в его наиболее развитой и действенной форме. Дело не только в том, что социальное положение индивида и его взаимоотношения с другими, по-видимому, определяются объективными качествами и законами, но в том, что эти качества и законы, как нам кажется, теряют свой таинственный и неуправляемый характер; они предстают как поддающиеся исчислению проявления (научной) рациональности» .

Требуются новые способы, пути реализации человеческой личности, которые бы отвечали новым возможностям общества. Но поскольку такие новые способы равносильны отрицанию прежних преобладающих способов реализации, они могут быть указаны только в негативных терминах. Поэтому свобода означала бы свободу от экономики - от контроля со стороны экономических сил и отношений, свободу от ежедневной борьбы за существование и зарабатывания на жизнь, а политическая - освобождение индивидов от политики, которую они не могут реально контролировать. Подобным же образом смысл интеллектуальной свободы - в возрождении индивидуальной мысли, поглощенной в настоящее время средствами массовой коммуникации и воздействия на сознание, в упразднении «общественного мнения» вместе с его изготовителями. «То, что эти положения звучат нереалистично, указывает не на их утопический характер, но на мощь тех сил, которые препятствуют их реализации. И наиболее эффективной и устойчивой формой войны против освобождения является насаждение материальных и интеллектуальных потребностей, закрепляющих устаревшие формы борьбы за существование» .

Необходима, таким образом, по Маркузе, своего рода революция в сознании, избавление от множества ложных потребностей, порожденных соблазнами технократической цивилизации. Удовлетворение разного рода ложных потребностей, под которыми Маркузе чаще всего подразумевает потребности, связанные с престижным потреблением, модой, с поддержанием того или иного социального статуса (жить в престижном районе города, иметь автомашины, костюмы определенных марок и т. п.), отнимает у человека львиную долю времени и сил, так что у него не остается возможности задуматься о смысле собственной жизни, уделить внимание своему внутреннему миру.

Основным временем в жизни человека должно стать не рабочее, а прежде всего свободное время, то есть время, когда он может быть самим собой, принадлежать самому себе. Механизм общественного прогресса, согласно Маркузе, может и должен быть переориентирован во благо человека, а не во имя какой-либо политической и технической эффективности. «Понятие «прогресса» вовсе не нейтрально, оно преследует специфические цели, определяемые возможностями улучшения условий человеческого существования. Развитое индустриальное общество приближается к такой стадии, когда продвижение вперед может потребовать радикального изменения современного направления и организации прогресса. Эта стадия будет достигнута, когда автоматизация материального производства (включая необходимые услуги) сделает возможным удовлетворение первостепенных потребностей и одновременное превращение времени, затрачиваемого на работу в маргинальное время жизни... Такое понятие предвосхищено понятием Маркса «упразднение труда» .

Апелляция к Марксу имеет у Г. Маркузе и у многих других левоориентированных мыслителей 50-60-х годов XX века особое значение. Г. Маркузе, Т. Адорно и ряд других близких им исследователей отталкивались в своих основных работах от проблематики отчуждения человека, которой много внимания уделял К. Маркс и истоки которой впервые обнаруживаются у Гегеля. Как отмечает Ю. Давыдов: «Отчуждение рассматривалось Гегелем как необходимая историческая фаза развития духовной реальности на пути самопознания, утверждения этой реальности на своих собственных разумных, научных и других основаниях...» .

С введением понятия отчуждения религиозное различие божественного и человеческого, этическое различение «доброго» и «злого» сменилось спекулятивно-философским (гносеологическим, теоретическим) различием «истинного» (неотчужденного, пребывающего в самом себе) и «неистинного» (отчужденного, имеющего свою сущность не себя). При этом различение у Гегеля «истинного» и «неистинного» не совпадают с различением «реального» и «нереального».

«Неистинное» (отчуждение) выступало в гегелевском рассмотрении как нечто, имеющее вполне достаточное природное или историческое основание для своего существования. Отчуждение - это судьба всего, что совершается в пространстве и во времени до тех пор, пока оно покоится на исторических (или природных) основаниях, а не на основаниях «чистого разума», «чистой логики». Всякая историческая акция человека должна иметь своим результатом отчуждение, которое снимается в последующих исторических актах только для того, чтобы появились новые, все более универсальные его формы.

Но то, что является отчуждением на одном этапе исторического развития, по своей собственной логике приходит к отрицанию себя. Каждая из форм отчуждения - это не только новое свидетельство разрыва между историческими деяниями людей и результатами этих деяний, но и новая ступенька на пути к неизбежному, по Гегелю, финалу истории - к «абсолютному знанию».

Поражения так же учат людей, как и победы, а историческая неудача нередко оборачивается благодеянием для народа.

Фейербах актуализировал гегелевское понятие отчуждения. Он придал ему новый смысл, истолковав проблему отчуждения как проблему фактического положения конкретных индивидов. Именно Фейербаху Маркс обязан теоретическим интересом к этому понятию, которое занимает важнейшее место в мировоззрении автора «Капитала».

Согласно Марксу, умение и сила трудящегося человека, его самодеятельность и его интеллект (все эти качества, необходимые для осуществления производственного процесса) опредмечиваются (предметно воплощаются) в системе машин. А поскольку сама эта система принадлежит капиталу, поскольку он использует ее таким образом, что от самого трудящегося этих качеств уже не требуется в процессе производства, они как бы «атрофируются» у него, поскольку упомянутое опредмечивание выступает как отчуждение, превращающее систему машин в силу, враждебную личности рабочего. В лице капиталиста, обладателя системы машин, «мертвый труд» выступает как абсолютный господин «живого труда» рабочего.

Актуальность проблематики отчуждения человека в XX веке подчеркивает, наряду с Г. Маркузе и другими леворадикальными теоретиками, также и французский социолог Ф Перру. Он возрождает гегелевское отождествление опредмечивания и отчуждения. Он полагает, что отчуждение - это опредмечивание, навязанное человеку, когда он лишается самосознания и самостоятельного действия. С этой точки зрения отчуждение можно трактовать как экзистенциальную судьбу человека, оно есть постоянный вызов историческому существованию человека, и так обстоит дело во всех западных обществах «со времен греко-латинской античности» .

Ф. Перру пишет, что не капитализм как таковой в современном мире отчуждает людей, а промышленность и политическая власть индустриального общества. Недостаточно ликвидировать капитализм для устранения отчуждения. В современную эпоху нужно понять, что отчуждение присуще экономике и политике промышленного развития XX века.

Отчуждение воспроизводится в конфликтах, возникающих между людьми в ходе их взаимодействия в производственном, политическом и иных процессах. Существует как экономическое, так и политическое отчуждение, поскольку бюрократический аппарат управления ставит перед собой задачу повышения эффективности производства, забывая при этом о человеке.

Кроме того, на уровне политики и государства происходит отчуждение людей от власти. Люди не принимают участия в решении тех или иных политических вопросов или, по крайней мере, никак не могут повлиять на их решение. Отчуждение от власти, от механизма принятия жизненно важных для него решений - общая проблема современных обществ (этот вид отчуждения Маркс подробно не рассматривал). Проблема отчуждения человека от власти, будучи очень важной для судеб демократии, не решена ни на Востоке, ни в России, ни на Западе.

Так, возьмем современные формы демократии, прежде всего выборы в различные представительские органы. Казалось бы, народ решает, кого ему избирать, кому передать власть, кому нести ответственность за те или иные успехи экономики, политики и т. д. На самом деле сознанием народа манипулируют средства массовой информации. На выборах побеждают не самые достойные, а те, кто может влиять на СМИ. Это могут делать богатые и власть имущие.

У значительной массы людей атрофировано чувство общественного долга, широко распространились потребительски-гедонистические настроения. Ради возможности больше предаваться досугу... массы готовы доверить элите бремя Частной ответственности, принимая собственную пассивность как должное. Как пишет Ж. Фурастье: «...массы предаются досугу, тогда как элиты несут бремя профессионального долга» .

Все выше сказанное подводит к выводу о том, что общественный прогресс может быть связан с человеческой свободой только при условии, что сама эта свобода должным образом мотивирована, пронизана высокими духовно-нравственны- ми ценностями. Злоупотребление свободой обычно связано с забвением человеком собственных обязанностей по отношению к окружающим.

Дисбаланс между правами и обязанностями человека в этом мире грозит достичь разрушительных, тупиковых масштабов. Когда все предъявляют свои права и никто не берет на себя обязанностей, мир на глазах превращается в ад, в джунгли социал-дарвинизма. Одностороннее гипертрофированное обособление так называемых «прав человека» не оправдало себя. Только соизмерение прав с обязанностями может придать свободе человека конструктивный и созидательный характер. Только такая свобода способствует прогрессу человечества.

Гольбах П. Избр. Произв.: В 2 т. М., 1963. Т. 1. С. 173.

Фромм Э. Душа человека. М., 1992. С. 94.

Фромм Э. Иметь или быть. М., 1990. С. 193.

Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 121.

Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 5 - 6.

Маркузе Г. Одномерный человек. М., 1994. С. 21 – 22.

История теоретической социологии. М., 1998. С. 125.

Perrou F. Alienation et societe industrielle. Paris, 1970. P. 77.

Fourastie J. Des Loisirs: pour qoui faire? Paris, 1970. P. 128.

Реакция на статью господина В. «Речь идет об общей теории мирового развития – теории мирового прогресса», – пишет автор. Начну с того, что теорию прогресса Н.А. Бердяев находит совершенно ложной (ее сторонниками он считает Конта и Гегеля, Спенсера и Маркса). «В истории нет по прямой линии совершающегося прогресса, прогресса совершенства, в силу которого грядущее поколение стоит выше поколения предшествующего; в истории нет и прогресса счастья человеческого – есть лишь трагическое, все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия… ни в коем случае нельзя утверждать постоянное нарастание положительного за счет отрицательного… происходит лишь усложнение начал», - пишет он в работе «Смысл истории». И я понимаю Бердяева, ибо мера добра у каждой эпохи своя, мера красоты своя, мера счастья своя. Углубилось наше счастье? Но и несчастье углубилось. Войны, катастрофы, болезни преследуют современного человека не менее, чем человека первобытного.

У Гегеля всемирная история – прогресс в сознании свободы. Я соглашусь с тем, что познание – прогресс, что же касается материальных сфер общественной жизни, то для них более подходит понятие «развития».

Растения и животные эволюционируют, то есть приспосабливаются к окружающей среде. И развиваются, и усложняются. Развитие предполагает наличие зародыша и плода, движение вверх по ступеням, смену качеств и возвращение к началу, предполагает замыкание круга, спирали. Ушли от простого и через сложное вернулись к простому и начали новый цикл. И так без конца. Дурная бесконечность. Растение и животный организм поднимаются лишь до рода, но не поднимаются до истинно всеобщего, до понятия, и потому их развитие осуществляется через смерть каждого отдельного индивида.

Человеческий коллектив – особый организм: он состоит из разумных существ. Он эволюционирует, то есть приспосабливается к окружающей среде, он развивается – поднимается, усовершенствуется, меняет качество, проходит через различные эпохи. В начале эпохи – свое «зерно», в конце эпохи эпохи – свой «плод». Гегель разделил историю по степени овладения свободой: Древний Восток: свободен один – деспот; Античный мир: свободны некоторые; Христианский мир – свободны все. Здесь начальная ступень, «зерно», «клеточка» – минимум свободы, то есть рабство, конечная ступень – всеобщее освобождение, пока в сознании. Маркс шел по следам Гегеля, и у него общественно-экономические формации различаются по степени освобождения труда: рабство, крепостничество, юридически свободный труд при капитализме. В теории и социализм у него означал возвышение труда, но практика опровергла теорию: произошло не освобождение труда, а освобождение от труда и, как следствие, – новое закабаление работника, политическое закабаление.

Маркс – экономический материалист, для него история развития общества – это история развития способа производства материальных благ. Как люди работают, так и живут, таков и их образ жизни. Экономический фактор определяет собой и способ политического устройства, и идеологию. Экономические отношения в обществе доминируют. Из этого исходит и господин В., для него идеализм, как и для прочих марксистов, – страшнейший зверь. И для него развитие общества – это развитие экономики. В действительности экономические импульсы, при всей их важности, являются всего лишь основой всех прочих индивидуальных и общественных импульсов (потребностей, стремлений, волений, целей), влияющих на способ жизни людей. Стол – основа, на которой мы приготовили трапезу, сцена – основа, на которой актеры играют спектакль, фундамент – основа, на которой будет построен дом. И т.д. Экономика – основа, на которой гомо сапиенс устраивает свою жизнь: создает семью, строит государство, создает идеи, пишет книги и музыку, ставит фильмы… Пусть влияние экономики будет существенным, сверхсущественным, но она – не «родитель», не «педагог», не причина того «ребенка», которого мы назвали «образ жизни». А живут люди настолько хорошо или настолько плохо, насколько хорошо или плохо они воспитаны, умны и образованы. Идеи – нравственные и научные, идеология, прочерчивающие в истории свою линию, – определяют образ жизни людей. Большевики в России сделали все, чтобы даже при слове «идеализм» русский интеллигент от страха прятался под стол. Труд создал человека – с этим трудно не согласиться. Однако какой труд? Труд дворника или человека, который придумал машину для подметания? Труд экскаваторщика или инженера, который придумал экскаватор? Сколько стоят усилия организатора производства, изобретателя, ученого? Очевидно, что интеллект, организация, риск и все, что не относится к физическому труду, должно стоять на первом месте, играть главную роль, определять.

Интересна мысль автора о равноправии форм собственности – частной и общественной. Но отсюда, полагаю я, следует и равноправие классов – класса свободных наемных работников (рабочих, пролетариев) и класса частных собственников (буржуа, капиталистов, работодателей). И необходимость сотрудничества (соперничества) труда и капитала. И перемена взгляда на эксплуатацию. Там, где работник свободно продает часть своей энергии работодателю, – эксплуатации не может быть. Эксплуатация возможна лишь там, где есть принуждение, где есть обман, где нет свободы выбора, где у работника нет прав бороться за свое благополучие. Общественная (государственная) и частная собственность – две «сестры», они родились в «одной семье», в человеческом коллективе, «живут» и «работают» вместе в человеческом коллективе. Сотрудничают и соперничают. Ведут борьбу, ведут войну. Заключают перемирие, заключают долгий мир, кружатся в вальсе. Такова их судьба.

Я не могу согласиться с автором, что переход от общественной собственности к частной антиисторичен. История порой делает скачки в сторону, назад, долго стоит на месте, быстро прорывается вперед. Однако в общем и целом у нее черепаший ход. Образно выражаясь, большевики сломали Росси ноги и прирастили их пятками наперед. Революция в России в 90-х годах прошлого века все поставила на свое место. Это была болезненная операция по выправлению искусственного уродства. Автора смущает долгий разгул криминала. Но криминал долго гуляет после всякого переворота. Большевики боролись с криминалом с 17 года до войны, во время войны и десятилетия после войны.

Маркс создал учение о строительстве тоталитарного государства. После гибели первого государства, построенного по его проекту, у нас осталось много учеников великого автора. И это не педикулез, от которого в наше время легко избавиться. Дело в том, что марксизм у нас внедряли с детских лет, уже в детском саду было приказано развесить по стенам портреты Маркса, Энгельса, Ленина; бородатые и лысые дяди, как гипнотизеры, завораживали, заколдовывали детское сознание. Школа загоняла азы тоталитаризма дальше в душу, а в институте по марксизму надо было уже сдавать экзамен. И сегодня еще иные советские профессора философии в институтах (их не вывезли на пароходе в Турцию) «поют все песнь одну и ту же». Глубокая зараженность марксизмом не обошла и автора статьи, которая вызвала мою реакцию, он доказывает необходимость «коммунизации капитализма». четверг, 17 февраля 2011 г.

Продолжение1 Уважаемый Виктор! Бердяев – религиозный философ, но не мракобес. К маракобесам я, скорее, отнес бы большевиков, заливших страну кровью ради бредовой идеи. Далее. О счастье. Да, это субъективное понятие. Но такими же субъективными понятиями являются и употребляемые вами «инстинкт», «стремление», «интерес». Сложим все субъективное и получим то, что образует реальную жизнь.

Прогресс. Прогресс предполагает не только увеличение, усовершенствование, но и улучшение. Вот усовершенствовали мы атомную бомбу. Лучше нам стало от этого? Вот увеличили мы добычу нефти и газа. Назовем это прогрессом? Вот разрослись города, превратившись в скопище пороков. Это прогресс? Потому Бердяев и полагает, что для характеристики процессов в материальной сфере более подходит понятие «развития».

О разгуле криминала. Вы еще не знаете, как разгуливал криминал после большевистского переворота, во время гражданской войны, НЭПа, раскулачивания, во время Великой отечественной войны и после! Не знаете и думаете, что криминал только что родился. Криминал сегодня не господствует, ему «прижали хвост». И прижмут еще больше. В конечном счете все наладится и мы заживем, как в Финляндии или в Швеции.

«Маркс такого учения не писал», - прочитал я у Вас. И Вам захотелось очистить марксизм от скверны. Напрасно стараетесь. Перечитайте «Марифест…» и «Критику Готской программы». И Вы поймете, что Маркс такой же большевик, как и Ленин. Энгельс, правда, был чуть помягче. Марксову «революционную диктатуру пролетариата» наши большевики проверили на костях русского народа. И главный классик был бы в восторге. Но добавил бы: «Действуйте решительно! И чтобы никакой перестройки!». Пятница, 18 февраля 2011 г.

Продолжение2 Уважаемый Виктор! Любая общественная наука, включая марксизм, и есть идеология, ибо она создает идеи, систему идей, объясняющих общественное развитие, направляющих общественное развитие. И не надо искать различия между марксизмом и идеологией. Более того, марксизм претендует на плановое строительство общественной жизни. Он претендует на то, что бы стать руководством, инструкцией по производству новых отношений. Вспомните один из тезисов Маркса о Фейербахе: «Прежняя философия лишь объясняла мир, а задача состоит в том, чтобы изменить его». И большевики изменяли мир именно по Марксу. Нет, Ленин не врал, как Вы пишете, не прикрывался Марксом.

О классовости государства. Да, государство руководствуется интересам ведущих групп и классов, главных сил (буржуазия, творческая интеллигенция, политическая элита и пр.), оно, однако, не может не руководствоваться и общенациональными интересами, не может не учитывать интересы и широких трудящихся масс. Иначе ему не выжить, потому что армия и полиция набирается из низов, из демоса, из простого народа, из тех, кто не на виду, кто в повседневной политической жизни не играет существенной роли. Мубарак и Каддафи как раз этого и не учли.

Общественная собственность, если не мудрить, - это собственность малого коллектива, но главным образом – государства. И здесь важен статус каждого его члена. В семье – в отношении к семейной собственности все равны, но «равнее других» отец (или мать). Реальная власть здесь иерархична. В тоталитарном государстве в отношении к тотально обобществленной собственности (Марксов коммунизм) все равны, но «равнее других» главари партии, захватившей власть. Здесь господствует строгая политическая иерархия. Пикнешь против – сядешь на тюремный паек.

Общественная собственность сильно эволюционировала, она шла по прямой и по спирали. В демократических государствах (развитой капитализм) она функционирует ныне в рамках конституции, в рамках законов, исполнение которых контролируется парламентом, общественными организациями, свободной прессой. В тоталитарных государствах марксистского и не марксистского типа, чтобы создать иллюзию запланированного счастья, она используется для развития образования, медицины, науки, тоталитарной идеологии, пропаганды, народной культуры, и, разумеется, для создания органов безопасности и могучей армии

Частная собственность. Ее эволюция весьма значительна. В демократических государствах она приобрела сегодня статус неприкосновенности. Охраняется не просто силой или силой политической власти, но законом, исполнение которого контролируется парламентом и обществом. В тоталитарных государствах, там, где она допущена, частная собственность находится под тяжелой пятой власти. Как в современном Китае. В демократических государствах частная собственность является залогом свободы – политической, научной, духовной, здесь особенно важна ее материальная поддержка очагов духовной свободы – телевидения, печатных изданий, театра, музеев и т.д. В России частная собственность рождалась в муках – за одно десятилетия мы получили «плод», который Европа «рожала» и «шлифовала» столетия. Но что сделано – то сделано, переделывать не будем. Государственная и частная собственность на орудия и средства производства в любом государстве работают вместе – соперничают, сотрудничают, создают материальный и духовный продукт общества, обеспечивают благополучие граждан.

Интересна Ваша мысль о власти фараонов. Да, советские вожди – были фараонами. Однако с существенной поправкой, которую внесла история трех тысячелетий. Поправкой значительного культурного прогресса: наши политзэки в ГУЛАГе уже не были безоговорочно собственниками вождей, как рабы – собственниками фараонов, их достоинство было прикрыто неким подобием законов, ходили они уже не в кандалах, а колонной и под конвоем. И их не убивали без дальнейших церемоний по капризу охранника, а лишь в случае побега. Но и убежать не удавалось – от собак не убежишь.

Прибавление. О Бердяеве Вы сказали с большим пренебрежением. Это несправедливо. О криминале. В эпоху большевизма свирепствовал криминал бытовой, экономический, политический. Более всего – политический. Большевики убивали граждан и без суда, и по суду опричнины. вторник, 22 февраля 2011 г.

Продумывая в процессе работы над книгой логику представления ее проблематики, я счел необходимым и логичным завершить его рассмотрением таких двух фундаментальных вопросов, как смысл истории и идея исторического прогресса. Они логически вытекают из всего предыдущего содержания и составляют необходимое звено как завершающая часть книги, венчая ее содержание.

§1. О смысле истории

Размышляя о смысле истории, К. Ясперс писал: "Мы стремимся понять историю как некое целое, чтобы тем самым понять и себя. История является для нас воспоминанием, о котором мы не только знаем, но в котором корни нашей жизни. История - основа, однажды заложенная, связь с которой мы сохраняем, если хотим не бесследно исчезнуть, а внести свой вклад в бытие человека. Историческое воззрение создает ту сферу, в которой пробуждается наше понимание природы человека" .

1 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994. С. 240.

При постижении истории в ее едино-цельности у человека происходит углубление самоосмысления: его духовный мир, приобщаясь к истории путем ее осознания и запоминания, как бы поднимается на высокую вершину, с которой ему становится виднее не только прошлое и не только настоящее, но в какой-то мере и грядущее. Он не только понимает все это глубже, но и по-иному оценивает себя. История ставит перед нами зеркало, в котором мы, видя прошлое, лучше понимаем свою собственную природу: тут и пример для подражания, и укор нашей совести, и призыв к покаянию и к подвигу, к самосовершенствованию. И еще. Содержание исторически познанного отнюдь не безразлично для нас, оно становится составляющим моментом нашего бытия, порой даже неосознанно или, говоря точнее, в какой-то мере неосознанно.

Разве не в этом заключается смысл истории?! Правда, Ф. Ницше говорит: шаг за шагом мы боремся с исполином - случаем, и человечеством до сих пор правит бессмыслие! Можно согласиться с Ницше, ограничив обобщенную категоричность его утверждения. Да, в истории много бессмысленного, иррационального, даже нелепого и более того, просто омерзительного. Но сводится ли все в истории к бессмыслию? Такой вывод был бы неверным. В истории много не просто разумного, но и гениального, например прогресс культуры, скажем, философии, творения гениев литературы, поэзии, живописи, скульптуры, достижения науки, техники и т.д. Постигая прошлое, мы черпаем силы в том, что было, что, по словам Ясперса, определило наше становление, что является для нас образцом, и безразлично, когда жил великий человек: все располагается как бы на одной вневременной плоскости чего-то очень значимого, и тогда данные исторические события воспринимаются нами как нечто непосредственно присутствующее в нашей жизни.

Что касается объективного смысла истории, то она, видимо, в своем пути во времени имеет какую-то объективную цель, время в ней расчленено на эпохи... и конечно. Никто из людей не ведает этого конца, но мы знаем, что конец этот наступит: ведь наш дом (планета Земля) не вечна, а к тому же многое в истории происходит стихийно, а люди немало совершают такого, что приближает гибель Земли. Было бы высокомерием сказать, что все мы поступаем мудро. Каждый, как ему кажется, действует разумно, но многие в действительности поступают жестоко и эгоистично, а в целом получается много просто преступного перед разумом истории. А преступное рано или поздно наказуется. Конечно, можно допустить, что все люди вдруг одумаются и начнут поступать по-Божески мудро, оберегая каждую травинку и каждое животное. Это, конечно, продлит жизнь на Земле. Но никто и ни при каких условиях не подарит человечеству такое благо, как вечность бытия .

1 Я писал это в грустную минуту моих раздумий, в глубокой ночи уединения и тревоги, в минуты возмущенного осознания того, как человечество издевается над нашей общей матерью-природой и как люди нередко издеваются друг над другом, погрязши во взаимной ненависти и злобе... Разве все это не заслуживает Суда Разума истории?! Разве Абсолютный Божественный разум не воздаст нам того, чего мы заслуживаем?! Да и сама история есть Всемирный Суд: он мудр и беспощаден и все и всех ставит на свое место.

И еще о смысле истории. Мудрость веков гласит: история учит нас тому, что у нее непременно нужно учиться. Для человека и общества важна сама возможность извлекать из прошедшего уроки для будущего, что позволяет нам осмыслить ход исторической жизни человечества и тем самым наметить философскую концепцию истории. Для этого необходимо знание прошлого соединить с тем, что нам открывает современная эпоха по отношению как к прошлому, так и к будущему. Сделать это возможно, по словам Н.И. Конрада, только принимая во внимание историю всего человечества, а не какой-либо группы народов или стран. И в заключение: решение вопроса о смысле истории, подобно вопросу о смысле нашего личного бытия в мире, может лишь несколько приблизить нас к крайней грани нашего понимания, но за ее пределами, тем более в безбрежной дали времени, для нас все окутано непроницаемой мглой.

2. Об историческом прогрессе

Идея прогресса. На протяжении почти всей истории развития. философской мысли в ряду с другими фундаментальными идеями существенное место занимала идея прогресса. Большая часть человечества, прежде всего мыслители, верует в прогресс, т.е. не только в эволюцию, а в поступательное движение человечества к одной высшей разумной цели, к идеалу всеобщего блага, искупающего все жертвы, все страдания. И хотя иногда, как говорил Г. Лейбниц, и встречается попятное движение наподобие линий с заворотами, тем не менее в конце концов прогресс возобладает и восторжествует . Г.В.Ф. Гегель определял всемирную историю как "прогресс в сознании свободы прогресс, который мы можем познать в его необходимости" .

1 См.: Лейбниц Г.В. Сочинения: В 4 т. М., 1984. Т. 3. С. 380.

2 Гегель Г.В.Ф. Сочинения. М., 1948. Т. VIII. С. 19.

Вопрос о прогрессе - это не простой вопрос умозрения, а жизненный вопрос о судьбе человека и всего человечества, а в еще более широком плане и всего мирового бытия.

Процесс развития предполагает накопление качественных новообразований, которые необратимо уводят систему от ее исходного состояния в направлении либо повышения уровня организации системы, либо ее понижения, либо сохранения в общем того же уровня при постоянных модификациях. Такие формы развития выражаются категориями прогресса, регресса и одноплоскостного развития. Бросив взгляд на историю человечества, возвращаясь мыслью от звена к звену в глубь веков, мы обозреваем непрерывную цепь сменявших друг друга поколений людей. Каждое из них родилось, жило, радовалось, страдало и уходило в мир иной. Ткань всемирной истории состоит из вечно зарождающейся и обрывающейся жизни индивидов и из непрерывной цепи того, что создано их усилиями.

Долог и тернист путь человечества. От первобытного стада до современных социальным систем, от каменного рубила до использования энергии атома, автоматики, электроники и информатики, от стойбища вокруг костра и шалаша до современных гигантских городов, от бродячих сообществ дикарей до великих наций, от примитивных знаний, переплетенных с мифологическими вымыслами, до глубоких и изощренных теорий...

На "подмостках" истории сыграно неисчислимое множество великих и мелких, героических и гнусных, злодейских сцен, произошло множество кровавых войн. Подсчитано, что за шесть тысяч лет истории человечества на Земле было более 20 тысяч войн, которые унесли многие миллионы человеческих жизней; историки зарегистрировали всего лишь 292 мирных года за 3600 лет. В течение немногих месяцев, дней или даже часов разрушается то, что создавалось десятилетиями и столетиями. В истории возникают мощные государства, расцветают и гибнут колоссальные империи. Из великих, шедших в авангарде человеческой цивилизации, этносы становились малыми, из богатых - нищими. В огне революций сгорала власть одних социальных групп и рождалась власть других. Разбивались и рушились царские и королевские троны, срывались с голов короны, а сами головы нередко слетали с плеч. Уходили в небытие тираны, но, к сожалению, приходили новые.

Раздумья о социальном прогрессе приводят к противоречивым вопросам, например: становится человечество физически и духовно более здоровым и счастливым или нет? Развивается ли утонченность ума и чувства людей или современные люди не продвинулись в своем умственном развитии ни на йоту по сравнению с великолепием умов, скажем, в древних цивилизациях? Что принесла людям современная техника - этот "идол" человечества? Разве авангардизм и абстрактное искусство лучше полотен Рафаэля и Леонардо да Винчи, а пьесы или стихи наших современников лучше творений Шекспира, Гете, Пушкина, Лермонтова и Тютчева?

Прогресс в его чисто логическом смысле есть всего лишь абстракция. Развитие искусства это особенно хорошо доказывает.

Сравните такие шедевры, отдаленные друг от друга сотнями лет, как "Илиада" Гомера, "Божественная комедия" Данте, "Гамлет" Шекспира, "Фауст" Гете и "Евгений Онегин" Пушкина. Можно ли какое-нибудь из этих произведений назвать более высоким по силе гениальности и художественности? Каждое из них - великое творение.

В науке иначе - явное преимущество на стороне более современного автора: он или резко ограничил значимость своего предшественника, или отверг его теорию как ошибочную. Но Пушкин не отверг ничего в Шекспире. Время только усиливает мощь художественного шедевра прошлого.

Некоторые авторы утверждают, что люди биологически, интеллектуально и нравственно вырождаются, доказывая это тем, что увеличивается число раковых больных, больных сердечно-сосудистыми, нервно-психическими, аллергическими и иными недугами; угрожающе много рождается детей с физиологическими отклонениями от нормы, увеличивается число умственно отсталых. Следует также учесть еще число людей, страдающих СПИДом, наркоманией, алкоголизмом.

Нарушение экологического равновесия, чудовищное загрязнение окружающей среды, накопление термоядерных, химических, биологических средств массового истребления - это "подарок" ученых. В результате всего этого современное человечество подошло вопреки своей воле к краю пропасти своего бытия в этом мире.

Каждый новый источник энергии являет собой результат научных открытий, свидетельствуя о взлете научной мысли, способствующей дальнейшему прогрессу производительных сил. Но он же нередко становится угрозой для жизни самого человека. Атомная физика и кибернетика (как и многое другое) тесно связаны с военным делом. В первую очередь именно здесь приобретения оборачиваются потерями.

Сознание многих наших современников пронизывает гнетущее чувство какой-то бесперспективности: стоит ли бороться, стремиться к лучшему, заботиться о судьбах грядущего поколения, если все должно обратиться в тлен? Возникает крайне обостренное чувство обреченности человека в мире. Отсюда идеи трагической участи рода человеческого, кризиса сознания, крушения разума, отсутствия веры в позитивные программы выхода: ради чего жить, когда все идеалы прогресса померкли?

Некогда Ж.Ж. Руссо выдвинул тезис, что прогресс наук и искусств принес людям неизмеримый вред. Этот тезис парадоксален только на первый взгляд. Руссо уже тогда угадал противоречивый характер развития человеческой цивилизации: одним она несет благо, другим - страдания. Он в очередной раз воскресил идею "золотого века", находившегося в далеком прошлом человечества. Тогда не было частной собственности, царило всеобщее равенство. Люди были детьми природы. Они находили пищу под любым деревом, утоляли жажду из первого попавшегося источника, постелью им служила трава под тем же деревом, которое давало пищу. Представление о "естественном человеке" у Руссо, хотя и питало Французскую революцию, по существу представляло собой реакцию, именно реакцию на христианское средневековое мировоззрение. Человечеству предлагалось отвернуться от уже осознанного в христианстве и вновь, как в античности, обрести идеал в мифологизированном прошлом. Как ни привлекательна идея повернуть вспять прогресс с его нежелательными плодами, она неосуществима, и есть мыслительный идеализм. Выражаясь словами П. Флоренского, это попытка "замазать противоречие тестом философии", вместо того чтобы взглянуть ему в глаза. Христианство, как видно из опыта, судит о человеке вернее, когда говорит о его греховной природе, чем философы, предполагающие идеальность "естественного человека". А.И. Герцен метко подчеркнул: "Руссо понял, что мир, его окружающий, не ладен; но нетерпеливый, негодующий и оскорбленный, он не понял, что храмина устаревшей цивилизации о двух дверях. Боясь задохнуться, он бросился в те двери, в которые входят, и изнемог, борясь с потоком, стремившимся прямо против него. Он не сообразил, что восстановление первобытной дикости более искусственно, нежели выжившая из ума цивилизация".

Руссо оказал определенное влияние на Л.Н. Толстого в его проповеди опрощения. Н.А. Бердяев заметил, что и Руссо, и Толстой "смешивают падшую природу, в которой царит беспощадная борьба за существование, эгоизм, насилие и жестокость, с преображенной природой, с природой ноуменальной, или райской" .

1 Бердяев Н.А. Русская идея. СПб., 1907. С. 3.

Современная критика беспредельного технологического прогресса более изощренна, чем концепция Ж.Ж. Руссо. У нее есть несколько сторон. Во-первых, осознаны границы роста человеческой цивилизации, по крайней мере в пределах Земли. Как заметил А.И. Солженицын, черви, грызущие одно яблоко, должны понимать, что яблоко не бесконечно. Хотя сделанные в 1970-е гг. оценки природных ресурсов оказались заниженными, самой проблемы это не снимает. Во-вторых, на разных направлениях чувствуется приближение некоего качественного перехода в новую эпоху, сопоставимого с переходом от средневековья к Новому времени ("новое средневековье" Бердяева). Этот переход должен включать в себя и перемену ценностей с отказом от потребительской гонки на пути "вверх", как призывал Солженицын в Гарвардской речи. Типичными чертами такого рода концепций являются осознание неизбежности нынешнего этапа в истории человечества и стремление преодолеть его, а не просто отвернуться от него (мы не говорим о хиппи, одиночках, бегущих от цивилизации, и т.п., чье существование, кстати, тоже свидетельствует о переживаемом историческом переломе). Происходит поиск возможности применить плоды самого технологического прогресса к его "изживанию", например пропаганда дробного, малого производства на основе самых передовых технологий. Характерно также стремление к религиозному осмыслению проблемы. Коротко говоря, современных критиков прогресса отличает от Руссо прежде всего желание идти не назад, а вперед.

Здесь имеет смысл вернуться к содержанию понятия "прогресс". Заметим, кстати, что еще в первые десятилетия XX в. слово "прогресс" употреблялось обычно не само по себе, а чаще в конкретных оборотах вроде "прогресс народного хозяйства" и т.п. Современное словоупотребление (без дополнительных определяющих слов) в какой-то мере отражает тенденцию к оперированию обособленными понятиями, ставшими мифологемами, символами. Это вполне объективная тенденция, происходящая из того, что многие общие понятия действительно как бы вырвались на свободу в нашем веке, обретя определенную власть над вещными реалиями и человеческим сознанием, которому они раньше преданно служили. Попытка устроить жизнь на началах материализма обернулась торжеством худшего варианта идеализма, торжеством автономно существующих фантастических идей над сознанием.

Что же сейчас имеют в виду, когда говорят о прогрессе и его издержках? Что вообще такое прогресс? По смыслу - это развитие к лучшему. Но что такое - это лучшее и как же может развитие к лучшему принести плохое?

Тут имеются две стороны. Во-первых, говоря об издержках и бедах, принесенных прогрессом цивилизации, в содержание этого понятия вкладывают то, что считалось прогрессом (особенно экономическим и технологическим) еще в XIX в., вернее, современную экстраполяцию этих представлений.

Бросим хотя бы беглый взгляд на замечательные открытия, начиная с древних времен, в области математики, астрономии, физики, биологии, медицины, а уже в науке Нового и Новейшего времени - теории теплоты, электричества, магнетизма, оптики, теории относительности, квантовой механики, кибернетики и т.п. И мы поймем: совсем не удивительно, что идея научного прогресса оказалась доминирующей начиная уже с XVIII в., когда Ж. Кондорсе выпустил свою знаменитую книгу "Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума" (1794). Сторонником безграничного прогресса был И. Кант: он иронизировал над идеей остановки, "конца всего сущего".

В XIX в. в таком прогрессе действительно видели путь к лучшему для человечества. Современное разочарование в прогрессе в первую очередь вызвано обманутыми надеждами: прогресс технологии обернулся экологическими бедами и опасностью физической гибели человечества (оружие массового поражения, катастрофы на АЭС), социальные эксперименты привели к чудовищным жертвам и созданию вырождающихся тоталитарных обществ. "Земля большой утес, на котором приковано и терзается коршуном сомнения человечество, которое и есть истинный Прометей. Оно похитило свет и теперь переносит за это мучительные пытки" .

1 Гейне Г. Полное собрание сочинений. СПб., 1904. Т. 4. С. 390.

Попытаемся уточнить критерии прогресса: что считать лучшим, что худшим, какое направление в развитии прогрессивно, какое реакционно. "Одним словом, все можно сказать о всемирной истории, все, что только самому расстроенному воображению в голову может прийти. Одного только нельзя сказать - что благоразумно. На первом слове поперхнетесь" . Тут большое поле для критического разума, выводы которого нам будут казаться парадоксальными, пока мы не отрешимся от прогрессистских иллюзий XVIII-XIX вв.

2 Достоевский Ф.М. Записки из подполья // Собрание сочинений: В 12 т. М., 1982. Т. 2. С. 422.

3 Например, и на Западе, и у нас широко и некритически повторяют представление XIX в. о социализме как некоем общественном идеале, основанном на справедливости, равенстве распределения жизненных благ. Современные прогрессивные публицисты у нас теперь нередко усматривают социалистические черты то в шведском устройстве общества, то едва ли не в современном капитализме США и Германии. Соответственно неуспех, мягко говоря, социального эксперимента в нашей стране интерпретируется, как то, что "социализма мы не построили", "социализма у нас еще не было" и т.д. Вопрос не праздный, ибо от ответа на него зависит, что делать дальше, к чему стремиться в практической деятельности. Неожиданными для многих могут прозвучать слова А.И. Солженицына, что на самом деле социализм с древних времен (социалистические учения в первую очередь, и социалистические государства, например, империя инков) был вовсе не прогрессом, а явлением реакционным, "реакции: Платона - на греческую куль-ТУРУ> гностиков - на христианство, реакции - одолеть распрямление человеческого духа и вернуться к приземленному бытию самых примитивных государств древности" (Сочинения. Т. 10. Вермонт; Париж, 1981. С. 456).

Но, во-вторых, все сказанное выше об онтологической природе противоречий, их абсолютной неизбежности свидетельствует о том, что плата за прогресс будет всегда, как бы хорошо мы ни скорректировали это понятие. И это, пожалуй, более важная сторона проблемы. В рамках материального, тварного мира человек не может преодолеть трагичность бытия. Опрометчиво рассчитывать на посюстороннее решение всех проблем, на бесконфликтный ход прогресса (при самом верном его понимании). Христианская надежда совершенно отлична от "исторического оптимизма". Она имеет основание вне этого мира и обращена не к обществу, не к массам, а к личности.

Возможность конфликта между общим прогрессом и личностью давно открыта в русской литературе и русской философии. По словам С.Н. Трубецкого, человек не может мыслить свою судьбу независимо от судьбы человечества, того высшего собирательного целого, в котором он живет и в котором ему раскрывается полный смысл жизни. С одной стороны, общество заключает в себе родовую основу личной жизни, а с другой - оно есть нечто сверхличное, разумное, нравственное и правовое целое. На низших ступенях своего становления, когда разумное начало было еще слабо развито, в большей мере проявлялись родовое начало, силы инстинкта и механизмы здравого житейского смысла, на высших общественные отношения все более и более подчиняются сознательным разумным нормам. Так что становление и совершенствование личности и общества и их разумный прогресс взаимно обусловливают друг друга. Каков же смысл и объективная цель этого прогресса?

Несомненно, объективным законом истории является создание все более совершенного общества: общественные союзы, появляющиеся от начала жизни на Земле, вступают во взаимные столкновения, в общую борьбу за выживание и реализацию личных и групповых интересов. В истории общества выживали и процветали сначала наиболее сильные, жизнеспособные, находчивые как личности, так и сообщества, потом общественные структуры более широкого национального и многонационального масштаба, и наконец - наиболее солидарные, разумные и наиболее культурные.

Солидарность объединяет народы и способствует их прогрессу: разумный смысл человечества не может заключаться в бесконечном порождении борющихся, враждующих, воюющих государств, соперничающих в величине и разрушительной силе и пожирающих друг друга, используя все более смертоносное оружие.

"Если прогресс - цель, то для кого мы работаем? Кто этот Молох , который, по мере приближения к нему тружеников, вместо награды пятится и в утешение изнуренным и обреченным на гибель толпам, которые ему кричат: осужденные на смерть приветствуют тебя, только и умеет ответить горькой насмешкой, что после их смерти все будет прекрасно на земле? Неужели и вы обрекаете современных людей на жалкую участь кариатид, поддерживающих террасу, на которой когда-нибудь другие будут танцевать... или на то, чтобы быть несчастными работниками, которые по колено в грязи тащат барку с таинственным руном и с смиренной надписью "прогресс в будущем" на флаге. Утомленные падают на дороге, другие со свежими силами принимаются за веревки, а дороги, как вы сами сказали, остается столько же, как и при начале, потому что прогресс бесконечен. Это одно должно было насторожить людей; цель бесконечно далекая - не цель, а если хотите, уловка; цель должна быть ближе, по крайней мере заработанная плата или наслаждение в труде" .

1 Молох - в мифологии древних финикиян, карфагенян, израильтян и др. бог солнца, огня и войны, которому приносились человеческие жертвы; символ жестокой силы, требующей множества человеческих жертв.

2 Герцен А.И. Собрание сочинений: В 30 т. М., 1956. Т. VI. С. 35-36.

Ф.В. Шеллинг, например, говорил: идея непрекращающегося прогресса есть идея бесцельного прогресса, а то, что не имеет цели, не имеет и смысла; бесконечный прогресс - это самая пустая и мрачная мысль. С.Н. Булгаков вторит ему: теория прогресса подобна тусклой свече, которую кто-то зажег в самом начале темного бесконечного коридора. Свеча скудно освещает уголок в несколько футов вокруг себя, но все остальное пространство объято глубокой тьмой. Наука не в силах раскрыть будущих судеб человечества, она оставляет нас относительно них в абсолютной неизвестности.

Отрадная уверенность, что все доброе и разумное в конце концов восторжествует и непобедимо, не имеет никакой почвы в механистическом миропонимании: ведь здесь все абсолютная случайность. И отчего же та самая случайность, которая нынче превознесла разум, завтра его не потопит, и которая нынче делает целесообразными знание и истину, завтра не сделает столь же целесообразными невежество и заблуждение? Или история не знает крушения и гибели целых цивилизаций? Или она свидетельствует о правильном и неправильном прогрессе?

Забудем о мировом катаклизме или застывании Земли и всеобщей смерти как окончательном финале истории человечества, говорят механицисты, но уже сама по себе перспектива абсолютной случайности, полная непроглядного мрака и неизвестности, не принадлежит к числу бодрящих. И на это нельзя возражать обычным указанием, что будущее человечество лучше нас справится со своими нуждами, ибо ведь речь идет не о будущем человечестве, а о нас самих, о том, как мы представляем свою судьбу. Все, что имеет сказать здесь наука, это одно: непознаваемо. Разгадать сокровенный смысл истории и ее конечную цель, оставаясь собой, она не может.

Но, конечно, на этом ответе никогда не может успокоиться человеческий дух. Остановиться на таком ответе - это значит стать спиной к самым основным вопросам сознательной жизни, после которых уже не о чем спрашивать.

О критериях прогресса. Существует точка зрения, согласно которой невозможно решать проблему критериев прогресса вообще. Эту проблему надо рассматривать применительно лишь к определенным системам, хотя и глобального масштаба, например к обществу, обобщением процесса развития которого она первоначально и явилась. Ее сложнее решать применительно к животному миру и тем более растительному. А говорить о прогрессе применительно к физической реальности вообще не стоит.

Некоторые утверждают, что можно говорить об универсальности прогресса: от элементарных частиц к атому, а потом к молекуле и затем... к коммунизму .

1 По остроумному замечанию Вл. Соловьева, сторонники "теории прогресса" мыслят странным силлогизмом: человек произошел от обезьяны, следовательно, мы должны любить друг друга.

С общей точки зрения мерой прогресса может служить продвижение от простого к сложному, повышение сложности организации. Восходящее развитие означает повышение уровня организации и соответственно сложности системы, что влечет за собой усиление роли внутренних факторов в составе целого по сравнению с внешними, рост активности системы, возможности ее самосохранения, а также относительной самостоятельности.

Такая формулировка особенно созвучна нашему времени, когда появились общие теории типа теории систем, кибернетики или более ранней "тектологии". "Организованность повышается количественно тогда, когда в рамках данной формы, при данной ее структуре объединяются, накопляется более значительная сумма элементов-активностей, например, когда масса туманности или планеты возрастает за счет материала окружающих ее пространств. Структурно организованность повышается тогда, когда в рамках системы ее активность соединяется с меньшими дезин-грессиями, например, когда в механизме уменьшаются вредные трения частей, когда увеличивается коэффициент использования энергии, т.е. становятся меньше ее бесплодные затраты" .

1 Богданов А.Л. Всеобщая организационная наука. Тектология. М.; Л., 1929. С. 89.

Современная математика научилась придавать числовое выражение сложности системы. Оно базируется на сложности ее описания, грубо говоря, на потребном для этого количестве знаков.

В естественно-научных рамках прогресс обычно характеризуют как общее совершенствование системы, а именно: повышение ее витальности, устойчивости, информационной емкости и увеличение возможностей ее дальнейшего развития и функционирования, ее адаптивности к внешним и внутренним фактором распада. Так, в истории человечества совершенствованием считают повышение уровня жизнеспособности и устойчивости, возрастание производительности труда, совершенствование механизмов управления. Тот способ производства и распределения материальных благ является более прогрессивным, который обеспечивает большую заинтересованность человека в труде и производстве капитала.

При рассмотрении критерия экономического прогресса нужно исходить не столько из уровня и темпов развития производства, как такового, сколько из уровня жизни трудящихся и роста народного благосостояния .

2 Современные социологи пользуются понятием "качество жизни", более широким, чем "уровень", включающим также общественную защищенность, устойчивость существования и т.д.

Без сомнения, высшее мерило прогрессивности всех общественных явлений человеческая личность. Исторический прогресс находит свое отражение в развитии и удовлетворении потребностей человека в научном, философском, эстетическом познании мира, в развитии и удовлетворении потребности жить пo благородным нормам истинно человеческой морали - морали высокого уважения к себе и другим. Существенным мерилом исторического прогресса является возрастание свободы в ее разумном употреблении.

Как мы уже говорили, тема прогресса в искусстве еще более осложняется.

А вот прогресс в нравственности? Можно ли сказать, что современные люди более нравственны, чем прежние ?! Посмотрев на то, что происходит с нравственным миром человека и человечества, можно ли со спокойной совестью сказать, что в процессе исторического развития увеличивается, к примеру, "сумма" человеческого счастья? По крайне мере, это весьма сомнительно. И все мы не без чувства тревоги наблюдаем это.

1 "При рыцарях не было концлагерей! И душегубок не было!" (Солженицын А. В круге первом. Вермонт, Париж, 1978. С. 369).

А вот в технике? Тут, как уже говорилось, прогресс достаточно очевиден .

2 Хотя... Вот крупноблочное строительство - вполне очевидно прогрессивнее дедовских методов. Но выясняется, что железобетон разрушается едва не в 50 лет (корродирует и лопается стальной прут), а старые каменные дома, сложенные вручную, практически вечны.

Есть области, в которых прогресс тоже несомненен - это области познания и экономики. В познании человечество идет к одной определенной и ясной цели - к истине, знание дает нам все больше возможности его практического применения во всех сферах нашего бытия. Распространяясь в массах, оно просвещает, возвышает, объединяет человечество, внося свой вклад в единую культуру.

Но разве наука сама по себе может дать человеку и человечеству всю полноту блага - духовного и телесного?

Было бы очень наивным полагать, что исторический прогресс являет собой какое-то торжественное шествие человечества только прямо вперед и только непременно вверх, при этом во всех отношениях.

Но не будем впадать в пессимизм: он не обладает возвышающей душу силой.

А мы с вами, читатель, с пылкой страстью, а порой и отчаянием или с животворящей надеждой в сердце устремляем любознательный взор наш в исторические и грядущие дали, туда, где синеет таинственная линия горизонта "зараз и закрывающего и приоткрывающего загадочные дали" будущего. И пусть живым трепетом этой тайны и ободряющей деятельной надеждой наполняется душа наша!