Эдуард асадов биография личная жизнь. Трагедия «поэта для кухарок»
0:1 0:11
Детство и семья Эдуарда Асадова
Эдуард Аркадьевич Асадов родился 7 сентября 1923 года в Туркмении, в семье учителей. Это были непростые годы гражданской войны. Его отец в числе многих воевал. В 1929-ом отец умер, и мама с шестилетним Эдуардом уехала к своим родственникам в Свердловск. Мальчик там же пошёл в школу, был пионером, а в старших классах стал комсомольцем. Первые свои стихи он написал уже в восемь лет.
0:775 0:785
В 1938 году маму, которая была учителем от Бога, пригласили работать в столицу. Последние классы Эдуард учился в московской школе, которую окончил в 1941-ом. Он стоял перед выбором, куда пойти учиться - в литературный институт или в театральный. Но все планы нарушила начавшаяся война.
1:18221:9
Эдуард Асадов во время войны
Уже на следующий день после объявления войны, в числе первых комсомольцев, Эдуард ушёл воевать. Он попал в стрелковое подразделение со специальным орудием, которое позже получило название «катюша».
2:963В 1943-ем Эдуард был уже лейтенантом и попал на Украинский фронт, через время стал комбатом.
2:1133 2:1143
3:9
Как ослеп Эдуард Асадов
Бой под Севастополем, который состоялся в мае 1944-го года, стал для Эдуарда роковым. Его батарея оказалась во время боя полностью уничтоженной, однако остался запас боеприпасов. Отчаянный и смелый Асадов принял решение отвезти на машине эти боеприпасы в соседнюю часть.
3:556 3:566Ехать пришлось по открытой и хорошо обстреливаемой местности. Поступок Эдуарда можно было бы назвать опрометчивым, однако, благодаря смелости молодого человека и запасу боеприпасов, стал возможным перелом в сражении. А вот для Асадова этот поступок стал роковым. Разорвавшийся рядом с машиной снаряд смертельно ранил его, осколком была снесена часть черепа. Как потом сказали врачи, он должен был умереть спустя несколько минут после ранения. Раненый Асадов сумел довезти боеприпасы и только потом потерял сознание на долгое время.
3:15493:9 3:15 3:25
Эдуарду пришлось много раз менять госпитали, ему сделали несколько операций, в конце концов, он услышал окончательный вердикт врачей: видеть Эдуард уже никогда не будет. Это была трагедия для целеустремлённого и полного жизни молодого человека.
3:481Всю жизнь после выхода из госпиталя поэт носил на лице чёрную повязку, которая закрывала область глаз.
3:675 3:685
Как позже вспоминал поэт, в то время ему не хотелось жить, он не видел цели. Но время шло, он продолжил писать и решил жить во имя любви и стихов, которые сочинял для людей.
5:314Моя звезда
Наверно, так уж повелось от века,
В народе говорится иногда,
Что где-то есть порой у человека
Далекая, счастливая звезда.
А коль звезда по небу покатилась,
В глубокой тьме прочерчивая след,
То где-то, значит, жизнь остановилась
И что кого-то в мире больше нет.
Звезда моя! Прозрачно-голубая!
Всю жизнь воюя, споря и любя,
Как ты добра - я в точности не знаю.
Но с детских лет я верую в тебя.
Когда мне было радостно до боли
При свете милых удивленных глаз,
И в час, когда читал я в нашей школе
На выпускном стихи в последний раз,
И в час, когда шагал я с аттестатом
В лучах надежды утренней Москвой,
Когда я был счастливым и крылатым,-
Ты в полный жар сияла надо мной!
И в дни, когда под грохот эшелонов,
Под пенье пуль, навстречу воронью,
Я шел без сна в шинели и погонах
Сквозь сто смертей за Родину мою,
Когда я стыл под вьюгой ледяною,
Когда от жажды мучился в пути,
И в тихий час, и в самом пекле боя
Я знал, что ты мне светишь впереди.
Но так уж в мире, кажется, бывает,
Что дальняя счастливая звезда
Не всякий раз приветливо мигает
И полным жаром блещет не всегда...
И в том бою, когда земля горела
И Севастополь затянула мгла,
Ты, видимо, меня не разглядела
И уберечь от горя не смогла.
И вот, когда дыханье пропадает,
Уходят силы, а сознанье - дым...
Тогда для смерти время наступает,
И смерть пришла за сердцем за моим.
Да не сумела, не остановила.
То ль потому, что молодость жила,
Иль потому, что комсомольским было,
Но только зря старуха прождала!
Звезда моя! Я вовсе не стараюсь
Всего добиться даром, без труда.
Я снова сам работаю, сражаюсь,
И все же ты свети хоть иногда...
Ведь как порою нелегко бывает,
Когда несутся стрелы мне вослед
И недруги бранят не умолкая,
Тогда сижу, курю я и не знаю,
Горишь ты надо мною или нет!
А впрочем, что мне недруги и стрелы!
Звезда моя! Горячая звезда!
Да, ты горишь! А если б не горела,
Я не достиг бы счастья никогда!
А я достиг... Чего мне прибедняться!
Я знаю цель. Тверды мои шаги.
И я умею даже там смеяться,
Где слабый духом выл бы от тоски!
Звезда моя! Ты тоже не сдаешься,
Как я, таким же пламенем горя!
И в час, когда ты, вздрогнув, оборвешься,
Не скажут нам, что мы горели зря!
И я мечтаю вопреки примете,
Когда судьба нас вычеркнет навек,
Пусть в этот миг родится на планете
Какой-нибудь счастливый человек!
5:4484
Личная жизнь Эдуарда Асадова
Когда поэт раненый лежал в госпитале после войны, его навещали знакомые девушки. За год шестеро из них предложили Эдуарду пожениться. Это дало молодому человеку сильный духовный заряд, он поверил в то, что у него есть будущее. Одна из этих шести девушек стала женой начинающего поэта. Однако брак скоро распался, девушка полюбила другого.
5:681 5:691
Со второй женой Асадов познакомился в 1961-ом году. Галина Разумовская была мастером художественного слова, артисткой и трудилась в «Москонцерте», читая стихи на вечерах и концертах. Там она познакомилась с творчеством поэта и начала включать его стихи в программу своих выступлений. Они начали общаться, а вскоре поженились.
6:18206:9
От слов о любви звенит голова.
7:599Они и красивы, и очень хрУпки.
7:659Однако любовь - не только слова,
7:723Любовь - это, прежде всего, поступки.
7:794И тут никому не нужны лазейки.
7:855Доказывай чувства и - весь секрет.
7:923А вот если дел за словами нет,
7:983Любви вашей стоимость три копейки!
7:1052 7:1062 8:1569 8:21На литературных вечерах мужа она непременно присутствовала и была их постоянной участницей.
8:198 8:208
К несчастью, детей супругам Бог не дал... Но Асадовы прожили счастливую жизнь. И поэт писал настолько проникновенные стихи о детях, что остается только удивляться, откуда ему знакомы такие отеческие чувства.
10:1613 10:9
В стихотворении «Берегите своих детей…» отношение к детям Эдуарда Асадова выражено удивительно трогательными словами.
11:770 11:780
А стихотворение "Не бейте детей!" слушать равнодушно просто невозможно.
12:1435 12:144512:1453 12:1463
Творчество Эдуарда Асадова
Писать Эдуард стал много. Это были стихи о жизни, о любви, о животных, о природе и о войне.
12:168612:9
В 1946 году Асадов стал студентом литературного института.
13:634"Стихи о рыжей дворняге" , которые впоследствии читались на школьных вечерах, в кругу друзей и, даже, на первых свиданиях, Эдуард написал, еще учась в институте. Вообще тема четвероногих - одна из любимейших (хотя и не самая обширная) в творчестве поэта. Так пронзительно о друзьях наших меньших в русской поэзии могли писать очень немногие поэты.
13:1274 13:1284 14:178914:9
Особенно Эдуард Аркадьевич любил собак, держал их в доме, почитал своими товарищами и собеседниками. А главное - отождествлял их с людьми, причем «чистейшей породы».
14:332 14:342
Институт Асадов закончил с отличием. Спустя два года один из номеров «Огонька» вышел с напечатанными стихами молодого поэта. Этот день Эдуард Аркадьевич вспоминал, как один из самых счастливых. В 1951-ом у поэта вышел первый сборник стихов. Он становился известным.
16:185916:9
Ранение, приведшее лейтенанта Асадова к полной слепоте, обострило его внутреннюю жизнь, научив молодого человека «разгадывать сердцем» малейшие движения души - своей и окружающих. То, что не замечал зрячий человек, поэт видел четко и ясно. И сопереживал, что называется «на разрыв».
17:1074 17:108417:1092 17:1102
Став популярным, Асадов часто участвовал во встречах с автором, литературных вечерах. Популярность не повлияла на характер писателя, он всегда оставался скромным человеком. Издаваемые книги читатели раскупали практически мгновенно. Его знали практически все.
17:1586 17:9 17:13 17:23К этому времени Асадов уже состоял в Союзе писателей. Его популярность росла, а вместе с ней росло и количество получаемых от читателей писем. Из них поэт и черпал вдохновение для дальнейшей работы. Рассказанные в них людские истории ложились в основу его новых произведений.
17:534 17:544
Эдуард Аркадьевич выпустил около шестидесяти сборников поэзии. У писателя всегда было обострённое чувство справедливости. В его стихах чувствуется жизненная правда и неповторимость интонаций.
18:1422Падает снег
Падает снег, падает снег -
18:1503Тысячи белых ежат...
18:40А по дороге идет человек,
18:91И губы его дрожат.
18:129Мороз под шагами хрустит, как соль,
18:198Лицо человека - обида и боль,
18:255В зрачках два черных тревожных флажка
18:330Выбросила тоска.
18:366Измена? Мечты ли разбитой звон?
18:428Друг ли с подлой душой?
18:475Знает об этом только он
18:523Да кто-то еще другой...
18:568И разве тут может в расчет идти
18:630Какой-то там этикет,
18:672Удобно иль нет к нему подойти,
18:732Знаком ты с ним или нет?
18:780Падает снег, падает снег,
18:831По стеклам шуршит узорным.
18:885А сквозь метель идет человек,
18:944И снег ему кажется черным...
18:999И если встретишь его в пути,
18:1055Пусть вздрогнет в душе звонок,
18:1116Рванись к нему сквозь людской поток.
18:1188Останови! Подойди!
18:1227 18:1237
19:9
Стихи Асадова редко хвалили «именитые» литераторы. В некоторых газетах той эпохи его критиковали за «слезливость», «примитивный» романтизм, «преувеличенный трагизм» тем и даже их «надуманность». Пока рафинированная молодежь декламировала Рождественского, Евтушенко, Ахмадуллину, Бродского, парни и девушки «попроще» сметали с прилавков книжных магазинов выходившие стотысячными тиражами сборники стихов Асадова. И наизусть читали их на свиданиях своим возлюбленным, глотая слезы, не стыдясь этого.
19:998Сатана
20:9
Ей было двенадцать, тринадцать - ему.
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли: почему
Такая у них вражда?!
Он звал ее Бомбою и весной
Обстреливал снегом талым.
Она в ответ его Сатаной,
Скелетом и Зубоскалом.
Когда он стекло мячом разбивал,
Она его уличала.
А он ей на косы жуков сажал,
Совал ей лягушек и хохотал,
Когда она верещала.
Ей было пятнадцать, шестнадцать - ему,
Но он не менялся никак.
И все уже знали давно, почему
Он ей не сосед, а враг.
Он Бомбой ее по-прежнему звал,
Вгонял насмешками в дрожь.
И только снегом уже не швырял
И диких не корчил рож.
Выйдет порой из подъезда она,
Привычно глянет на крышу,
Где свист, где турманов кружит волна,
И даже сморщится:- У, Сатана!
Как я тебя ненавижу!
А если праздник приходит в дом,
Она нет-нет и шепнет за столом:
- Ах, как это славно, право, что он
К нам в гости не приглашен!
И мама, ставя на стол пироги,
Скажет дочке своей:
- Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,
Зачем нам твои враги?!
Ей девятнадцать. Двадцать - ему.
Они студенты уже.
Но тот же холод на их этаже,
Недругам мир ни к чему.
Теперь он Бомбой ее не звал,
Не корчил, как в детстве, рожи,
А тетей Химией величал,
И тетей Колбою тоже.
Она же, гневом своим полна,
Привычкам не изменяла:
И так же сердилась:- У, Сатана! -
И так же его презирала.
Был вечер, и пахло в садах весной.
Дрожала звезда, мигая...
Шел паренек с девчонкой одной,
Домой ее провожая.
Он не был с ней даже знаком почти,
Просто шумел карнавал,
Просто было им по пути,
Девчонка боялась домой идти,
И он ее провожал.
Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома:- Стой, Сатана!
Стой, тебе говорят!
Все ясно, все ясно! Так вот ты какой?
Значит, встречаешься с ней?!
С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!
Даже не спрашивай почему! -
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
- Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!
Сколько сердец соединили на всю жизнь стихи поэта? Думается, немало. А кого сегодня соединяет поэзия?..
20:201 20:211
«Темы для стихов беру из жизни. Много езжу по стране. Бываю на заводах, фабриках, в институтах. Без людей жить не могу. И высшей задачей своей почитаю служение людям, то есть тем, для кого живу, дышу и работаю», - писал о себе Эдуард Аркадьевич.
21:1179 21:1189
22:9
Вообще уважение к людям, пожалуй, было его самым главным качеством.
22:137Баллада о друге
Когда я слышу о дружбе твердой,
22:235О сердце мужественном и скромном,
22:302Я представляю не профиль гордый,
22:367Не парус бедствия в вихре шторма,-
22:434Я просто вижу одно окошко
22:486В узорах пыли или мороза
22:536И рыжеватого щуплого Лешку -
22:593Парнишку-наладчика с "Красной Розы"...
22:666Каждое утро перед работой
22:719Он к другу бежал на его этаж,
22:776Входил и шутя козырял пилоту:
22:835Лифт подан. Пожалте дышать на пляж!..
22:908Вынесет друга, усадит в сквере,
22:970Шутливо укутает потеплей,
22:1023Из клетки вытащит голубей:
22:1077Ну все! Если что, присылай "курьера"!
22:1149Пот градом... Перила скользят, как ужи...
22:1225На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая.
22:1302Алешка, брось ты!
22:1340Сиди, не тужи!.. -
22:1376И снова ступени, как рубежи:
22:1432 22:1489И так не день, и не месяц только,
22:1552Так годы и годы: не три, не пять,
22:61 22:112При мне только десять. А после сколько?!
22:189Дружба, как видно, границ не знает,
22:257Все так же упрямо стучат каблуки.
22:323Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги...
22:390Одна - вторая, одна - вторая...
22:447Ах, если вдруг сказочная рука
22:506Сложила бы все их разом,
22:555То лестница эта наверняка
22:608Вершиной ушла бы за облака,
22:663Почти не видная глазом.
22:711И там, в космической вышине
22:766(Представьте хоть на немножко),
22:828С трассами спутников наравне
22:887Стоял бы с товарищем на спине
22:946Хороший парень Алешка!
22:993Пускай не дарили ему цветов
22:1049И пусть не писали о нем в газете,
22:1113Да он и не ждет благодарных слов,
22:1178Он просто на помощь прийти готов,
22:1244Если плохо тебе на свете…
22:1302 22:1312 23:181923:9
Основная тема творчества Асадова - Родина, мужество, любовь и верность. В его стихах всегда чувствовался заряд любви к жизни.
23:248 23:258Россия начиналась не с меча,
Она с косы и плуга начиналась.
Не потому, что кровь не горяча,
А потому, что русского плеча
Ни разу в жизни злоба не касалась…
Стихи Асадова были переведены на множество языков - татарский, украинский, эстонский и армянский и др.
24:1277 24:1287
Свое сердце поэт завещал похоронить на Сапун-горе у Севостополя, где разрыв снаряда 4 мая 1944 года навсегда лишил его зрения и круто изменил его жизнь…
26:908 26:918
Однако, после смерти Асадова, это завещание родственниками выполнено не было. Его похоронили в Москве, на Кунцевском кладбище рядом с матерью и любимой женой, которую он пережил всего на семь лет.
27:1799
Имя: Эдуард Асадов (Eduard Asadov)
Возраст: 80 лет
Место рождения: Мерв, Туркестанская АССР
Место смерти: Одинцово, Московская область, Россия
Деятельность: Советский поэт
Семейное положение: был женат
Эдуард Асадов - биография
Стихов Эдуарда Асадова никогда не было в школьной программе, а критики безжалостно ругали поэта. Однако его книги мгновенно исчезали с полок магазинов, а в залах, где он выступал, яблоку негде было упасть. Ведь писал он о понятных каждому человеку вещах: любви, дружбе, предательстве, доброте...
Узкие пыльные улочки, пестрые шумные базары, раскаленные добела крыши домов... Такие воспоминания остались у маленького Эдуарда о Туркмении, где он родился.
Эдуард Асадов - детские годы
Эдуард рос в любящей армянской семье, однако солнечное детство продолжалось недолго. В 1929 году отец скоропостижно скончался, и мама решила перебраться с 6-летним сыном в Свердловск поближе к родственникам. Уже в 8 лет Эдуард написал свое первое произведение и уговорил мать отдать его в драмкружок местного Дворца пионеров. Он так мечтал стать великим театральным режиссером! Окружающие не сомневались: растет артист. Такой пылкий, восторженный мальчик непременно должен быть на сцене...
Когда они с мамой переехали в Москву, Эдуард был на седьмом небе от счастья: это его город -большой, шумный, суматошный. Он писал новые стихи буквально обо всем, что видел вокруг, будто фиксируя это на будущее.
Выпускной вечер в школе №38 прошел 14 июня 1941 года. Эдуард все еще колебался, в какой вуз пойти: литературный или актерский. Чтобы определиться, в запасе оставалось всего несколько дней. Но все планы перечеркнула война. В первый же день 17-летний поэт помчался в военкомат записываться в добровольцы и через несколько дней уже ехал в вагоне поезда, следовавшего на фронт.
Эдуард Асадов - фронтовая биография
Асадов воевал на самых тяжелых рубежах, а в перерывах между сражениями продолжал писать стихи и читать их однополчанам. Много позже он скажет своим критикам, упрекавшим его в излишне идеализированной картинке быта солдата, что война -это тоже жизнь. И люди на ней так же любят, страдают, мечтают, шутят.
Поэт прошел путь от наводчика минометного орудия, знаменитой «катюши», до лейтенанта и комбата гвардейских минометов. В начале мая 1944 года во время кровопролитных боев на подступах к Севастополю его батарея была разбита, но остались еще боеприпасы, в которых очень нуждались на соседнем рубеже. Эдуард получил приказ: доставить туда уцелевшие снаряды. «Рейс сквозь смерть на старенькой грузовой машине по залитой солнцем дороге, на виду у врага, под непрерывным артиллерийским и минометным огнем, под бомбежкой - это подвиг», -напишет годы спустя его командир, генерал Иван Семенович Стрельбицкий в своей книге «Ради вас, люди».
Это была почти невыполнимая задача. На середине пути осколок снаряда попал лейтенанту Асадову в голову. Но, теряя сознание и истекая кровью, он продолжил путь и довез снаряды до пункта назначения. За этот подвиг в 1998 году поэт был удостоен звания Героя Советского Союза.
Вспоминать войну, а особенно свое ранение, Асадов не любил. Сказывались природная скромность и не утихшая с годами боль. Только в стихах он возвращался в то непростое время.
Месяц между жизнью и смертью. Два года госпиталей, 12 операций. Когда он пришел в сознание и открыл глаза, то... ничего не увидел. В результате тяжелейшей черепно-мозговой травмы Асадов навсегда лишился зрения. Впервые в жизни он впал в депрессию - не хотел жить, погруженный во тьму.
Как это умереть?! Странные мысли у такого сильного и отважного человека, как вы, - искренне возмутилась медсестра, ухаживавшая за лейтенантом.
Да кому я такой нужен! - воскликнул с горечью раненый боец.
Мне! Да я прямо сейчас готова за вас замуж выйти!
Мысль, что он кому-то еще нужен, вдохнула в Асадова жизнь. Как он потом признавался, именно любовь женщин его тогда спасла. Приходили старые знакомые, одноклассницы. Жизнерадостность и оптимизм Асадова покоряли девушек. Пока он лежал в госпитале, ему шесть раз предложили руку и сердце!
Эдуард Асадов - биография личной жизни
Одной девушке Эдуард отказать не смог
Артистка детского театра Ирина Викторова стала его первой любовью и женой. Но семейная жизнь не заладилась. Очень скоро выяснилось, что для Ирины любовь к Асадову была скорее увлечением, нежели настоящим чувством. А потому она оказалась не готова посвятить свою жизнь незрячему поэту, нуждающемуся в постоянной поддержке. Через несколько лет супруги разошлись.
Асадову нужно было услышать мнение профессионала, которого он нашел в лице . Поэт отправил ему несколько своих стихотворений и стал ждать. В ответном письме нетронутыми комментариями Чуковского остались лишь фамилия и имя Эдуарда Асадова. Писатель раскритиковал каждую строчку, но в конце сделал неожиданный вывод: «...однако, несмотря на все сказанное выше, с полной ответственностью могу сказать, что вы - истинный поэт. Ибо у вас есть то подлинное поэтическое дыхание, которое присуще только поэту! Желаю успехов. К. Чуковский».
Окрыленный Асадов поступил в Литературный институт имени Горького и закончил его с красным дипломом. После издания первого же сборника стихов «Светлые дороги» к нему пришел невероятный успех. Асадова приняли в Союз писателей, издательства наперебой печатали его сборники, литературные вечера проходили в полном зале. «Стихи о рыжей дворняге» знал каждый второй житель Страны Советов. Тысячами приходили письма от благодарных читателей.
В тот день во Дворце культуры МГУ на Стромынке был аншлаг. Эдуард Асадов в числе других приглашенных поэтов готовился к выходу на сцену, когда к ним подошла молодая женщина, представившаяся артисткой Москонцерта. Она попросила пропустить ее вперед, чтобы успеть на самолет. Эта незначительная, на первый взгляд, встреча отложилась в сердце у Асадова. Он прислал артистке свои стихи, затем они встретились, начали выступать вместе - и вскоре поженились.
Так Галина Разумовская, которую поэт никогда не видел, стала его подругой жизни на долгие 36 лет. Они практически не расставались: Галина сопровождала Асадова повсюду. У него даже не было палочки, поскольку они шли всегда под руку. Жена правила начисто стихи, которые Асадов печатал самостоятельно на печатной машинке. По вечерам часами читала ему вслух книги, а в 60 лет научилась водить автомобиль, чтобы мужу было легче передвигаться по городу.
1990-е годы стали для Эдуарда Аркадьевича тяжелым испытанием. Как поэт он оказался невостребованным, жена умерла, друзья пропали кто куда. Опустить руки и просто доживать свой век? Нет, сдаваться - не в характере бывшего фронтовика. Он продолжал писать в стол и верил, что когда-ни-будь о нем еще вспомнят и его стихи вновь будут читать миллионы. Так и произошло: Асадова нет с нами уже более 10 лет, но его стихи о простых человеческих чувствах все так же согревают сердца.
Асадов Эдуард Аркадьевич
Эдуа́рд Арка́дьевич (Арташе́зович) Аса́дов (7 сентября 1923, Мерв, Туркестанская АССР, РСФСР, СССР - 21 апреля 2004, Одинцово, Московская область, Россия) - русский советский поэт, прозаик.
Автобиография
Я родился на стыке двух эпох, двух миров, двух цивилизаций, на стыке древнего и нового Востока. В моих любопытно распахнутых глазах могли одновременно отражаться и пионерский галстук, и черная паранджа, и европейский костюм, и красный на вате туркменский халат с черной бараньей папахой, и автомобиль, и входящий в город под перезвон колокольчиков длиннющий караван верблюдов с полными хурджинами фруктов и всевозможных пряностей, и сверкающий в небе самолет, и надрывно стонущий муэдзин. Короче, и старое и новое, и все выпукло, пестро, рельефно.
Бездумного, беззаботного детства у человека бывает, в общем-то, мало, до первого школьного звонка. И они, эти годы, были для меня щедро залиты раскаленным азиатским солнцем, пронизаны разномастным звучанием русских, армянских и туркменских песен и текли по губам прохладными струйками арбузного и виноградного сока.
Отец мой умер рано и неожиданно, в течение трех дней от заворота кишок. Врачи поставили неверный диагноз, ибо их ввели в заблуждение его спокойная улыбка и то, что он ни разу не застонал при невероятной физической боли. Отец же считал, что врачи должны все понимать сами, а стонать - это просто недостойно мужчины. Было мне тогда неполных шесть лет.
Больше мама оставаться тут не могла, и мы уехали с ней на Урал, в Свердловск, где жил мой дедушка Иван Калустович Курдов. Ей дали комнату на проспекте Ленина, недалеко от Верх-Исетского завода. И вскоре мы с ней вместе пошли в «первый класс». Только она - в качестве учителя, а я - ученика. Справедливость требует уточнить, что пошел я не в класс моей мамы - строгость ее мне была хорошо известна, - а постарался попасть в параллельный.
У каждого человека, вероятно, есть «страна своего детства». Такой страной я считаю Свердловск, рабочий Урал с его спокойными, строгими, но добрыми людьми, с могучими заводами, бескрайней тайгой и крепчайшими морозами. Если Туркмения запечатлелась в моей детской памяти главным образом красновато-золотистой цветовой гаммой песков, солнца и фруктов, то Урал - это белое и зеленое: огромное количество хрустящего, как сахар, снега на газонах, крышах, деревьях, на шапках и даже на проводах и бескрайнее море темно-зеленой тайги летом.
Тут на Урале, в Свердловске, прожил я с шести до шестнадцати лет, а это в юности - целая эпоха. Тут, в восьмилетнем возрасте, написал свое первое стихотворение, в пятнадцать вступил в комсомол, полюбил литературу, театр, музыку и вообще искусство. Занимался в драмкружках Свердловского Дворца пионеров, состоял в активе ТЮЗа, выступал с приветствиями от имени уральской пионерии на партийных и комсомольских конференциях и с чтением стихов на молодежных олимпиадах и конкурсах. Вовсю бурлила моя армянская энергия и литературная душа!
Часто приходил в гости к деду, слушал его немногословные рассказы о революционных демократах, о Чернышевском, у которого он в молодости работал секретарем. Говорил с ним порой на международные и самые житейские темы, иногда спорил запальчиво и, может быть, наивно. Но никогда не встречал в глазах старика даже тени иронии или гнева. Он был суров, но справедлив, а припертый подчас в каком-то споре моими живыми аргументами, задумчиво улыбался и говорил: «Этого я, к сожалению, не видел и не знаю. Но раз это видел ты, то я тебе верю». И, страдая одышкой, медленно уходил к себе в кабинет.
Мама, как и положено ей на роду, горячо меня любила. К каким-то минусам была снисходительна, но против других недостатков вставала стеной. Так, больше всего она не терпела лени и лжи. С раннего детства приучала и приучила меня никогда и ни при каких обстоятельствах не лгать, чего бы мне это ни стоило. А с ленью моей она боролась очень просто: работой. У меня, например, в доме всегда имелись какие-то обязанности, которых, кроме меня, не должен был выполнять никто. И это, скажем прямо, дисциплинировало.
Началась жизнь, полная новых и ярких впечатлений. Красавица Москва, с ее Красной площадью, проспектами, площадями, станциями метро, театрами, Третьяковкой, да мало ли чем еще, буквально закружила меня, наполняя душу ярким, светлым, незабываемым. Снова уроки, споры в школьных коридорах, новые друзья, вечера самодеятельности и стихи, стихи...
Первое мое выступление как поэта состоялось 23 февраля 1940 года в Краснознаменном зале ЦДСА, или по-тогдашнему - ЦДКА. Я читал бойцам и командирам свое стихотворение, посвященное нашей армии. Я не склонен переоценивать качеств моих первых стихов, и горячий прием, оказанный мне, отношу лишь за счет моего мальчишеского энтузиазма, срывающегося от волнения голоса и доброты моих слушателей. Но этот успех был для меня, вероятно, особенно важным, так как не погубил еще очень хрупкого и трепетного ростка поэзии в моем сердце. А наоборот - даже словно бы укрепил его.
Москва, как и вся страна, жила в те предвоенные годы какой-то энергичной, радостной и в то же время тревожной жизнью. Все восхищались подвигами пагіанинцев, мужеством и отвагой Водопьянова, Чкалова, Громова, Ляпидевского, Гризодубовой, Кравченко и других героев. Едва ли не все знали по портретам героев производства, таких как Стаханов, Изотов, Мария и Евдокия Виноградовы, Макар Мазай, кузнец Бусыгин, первая трактористка Паша Ангелина, и других. Страна словно бы рвалась из прошлого в будущее, рвалась, преодолевая бураны и штормы, ломая все нормы и графики, которые старели прямо на глазах.
Некоторые утверждают сегодня, так сказать, задним числом, что о приближающейся войне мы знали. Да, предчувствие чего-то тревожного было. О возможности войны, которую могут когда-нибудь развязать наши враги, мы говорили. Но никто не думал, что это будет так скоро. Никто. Жили мы и тревожно, и радостно. В школах работали кружки ГСО (санитарной обороны) и ПВХО (противохимической обороны), в десятых и девятых классах преподавалось военное дело. Иногда под руководством военрука проводились в масштабах школ учения противохимической и противовоздушной обороны. Но все это больше походило на урок, на какую-то военную игру, но не настоящую подготовку к войне. В реальность ее мы все-таки старались не верить.
Мы дружно, компаниями ходили в кино, устраивали вечера самодеятельности и весело и самозабвенно танцевали. Что танцевали тогда? Да, пожалуй, все: и вальс, и блюз, и фокстрот, и румбу, даже порой кружились в веселой польке. Но главным танцем тех лет, владыкой всех вечеров, карнавалов и дружеских встреч было танго. Его медленный и четкий ритм, вздрагивающие и берущие за душу звуки покоряли буквально всех. Танец этот удивительно помогал знакомству, какому-то внутреннему сближению, а порой создавал атмосферу чего-то интимно-свет-лого и немного грустного. Особенно часто ставились на диски патефонов и проигрывателей такие мелодии, как «Брызги шампанского», «Дождь идет», «Песня о дружбе» в исполнении Вадима Козина и «Цыган». Без всяких преувеличений можно сказать, что тридцатые годы в смысле танцевальной музыки были эпохой танго.
Выпускной бал! Вряд ли найдется на земле человек, который не сохранил бы в душе своей навсегда этот единственный в жизни вечер! Помню его и я. И так ясно, словно состоялся он всего каких-нибудь две-три недели назад... Хотя времени прошло с тех пор не две и не три недели, а, увы, «чуточку» побольше...
Выпускной бал в нашей 38-й московской школе состоялся 14 июня 1941 года. И хотя одеты мы были проще, чем, скажем, выпускники теперешних послевоенных лет (материальные возможности у наших родителей были скромнее), но одевались и наглаживались мы все-таки на славу и веселились никак не меньше, а может быть, и еще горячей. И эмоциональность эта в какой-то мере определялась неуловимым ощущением тревоги и грусти, видимо, большей, чем обычная разлука после промчавшихся школьных лет.
Теплая звездная ночь мягко заглядывала в окна, птицами летали по всем этажам шумные, веселые голоса. К концу вечера некоторые словно бы повзрослевшие ребята впервые, почти не прячась, раскуривали где-нибудь в пустом классе, беседуя со сверстниками у раскрытого окна.
Говорили сумбурно, грустно и весело. Мечтали, строили планы, шутили, о чем-то спорили запальчиво и легко...
В актовом зале сияли все плафоны и люстры, без устали трудилась старенькая школьная радиола, крутились бесконечные пары, а над головами, через усилитель, словно бы импонируя нашему настроению, катился по лестницам и коридорам голос Вадима Козина:
Давай пожмем друг другу руки - И в дальний путь на долгие года!..
Мы танцевали, острили, пожимали друг другу ладони и никак не знали, что со многими расстаемся не на месяц, не на год и не на «долгие года», а до конца своих дней, навсегда...
22 июня 1941 года над Москвой стоял солнечный, яркий рассвет. Я возвращался из Подмосковья, где с субботы на воскресенье на станции Лосиноостровская ночевал у своей тетки. В вагоне электрички было шумно и весело. Как-никак, впереди целый воскресный и очень хороший солнечный день! Люди громко переговаривались, шелестели заиндевевшими бумажками от эскимо, перелистывали свежие газеты и журналы.
В память почему-то врезалась молодая пара (очевидно, молодоженов), сидевшая на скамейке против меня. Он - широкоплечий, веснушчатый, с круглым добродушным лицом, в белых отутюженных брюках и голубой тенниске на крепкой груди. Она - некрасивая, но удивительно милая, видимо, от счастья, прямо-таки полыхавшего из ее маленьких круглых «фонариков», в пестрой короткой юбке и такой же цветастой жакетке, плохо скрывающей ее уже заметно округленную талию. Он только и делал, что предлагал ей все, что проносили мимо, - от мороженого до железнодорожных расписаний и лотерей ОСОАВИАХИМа. Всякий раз, вскакивая, он взволнованно говорил: «Леночка, хочешь?» А она, счастливо смеясь, усаживала его обратно и ласково отвечала: «Димуша, уймись! Не все сразу. Успеем...»
Группа солдат, или, как тогда их называли, красноармейцев, бравыми голосами пела в тамбуре, молодецки присвистывая, песню:
Пролетают конники шляхом каменистым, В стремени привстал передовой, И поэскадронно бойцы-кавалеристы, Подтянув поводья, вылетают в бой!
Приехали на Ярославский вокзал. Двери вагонов раскрылись, и тут словно тревожный ветер пробежал по сердцам. Оживление пошло вниз.
Перед репродуктором плотная толпа молчаливых людей. На одних лицах - растерянность, на других - напряжение и суровость. Неторопливый, но взволнованный голос Молотова сообщает о вероломном нападении гитлеровской Германии на нашу страну.
Умолкла жизнерадостная песня солдат. Стоя на платформе, они как-то сразу притихли, посуровели, обступили своего комвзвода и вполголоса стали о чем-то совещаться. Очевидно, о том, что увольнительная - прочь, и надо срочно возвращаться в часть.
«Димуша» с лицом, на котором еще не остывшая радость уже начала сменяться горькой растерянностью, стоял у газетного киоска, а на его груди, обхватив его загорелую шею коротенькими руками, с откровенным отчаянием, захлебываясь в рыданиях, билась его молодая жена.
Дома у меня лежало заявление в институт. И даже не одно, а целых два заявления.
Дело в том, что с раннего детства тянули меня к себе почти с одинаковой силой два прекрасных и удивительных мира, имя которым: «Литература» и «Театр». С восьми лет писал я стихи и с этого же возраста самозабвенно занимался в драматических кружках и кружках художественного слова. Чего во мне больше? Кто я все-таки по призванию: поэт или театральный режиссер? Этого я до последней минуты так решить и не мог. А точнее, не успел. Все дальнейшее помогла определить сама жизнь. Началась война, и решать теперь уже надо было совсем иные проблемы. Над страной полетел призыв: «Комсомольцы - на фронт!» И я порвал оба моих заявления. Сел и написал третье. На этот раз в райком комсомола с просьбой отправить меня добровольцем на фронт. Мне было тогда еще семнадцать лет, и призыву я пока не подлежал. В райкоме меня с моим заявлением принял секретарь Фрунзенского РК ВЛКСМ товарищ Ильин. Вопрос был всего один и короткий: «Хорошо. А не струсишь?» - и такой же короткий ответ: «Никогда!»
Вечером я пришел в райком, а утром мама провожала меня с небольшим рюкзачком на плечах к райкомовскому грузовику, где меня ожидала группа таких же безусых добровольцев, полных решимости сражаться с врагом до конца. Мама несла в руке букетик гвоздик. Но так и забыла в волнении, прощаясь, протянуть их мне. И до сих пор, как тогда из машины, вижу ее одинокую, чуть ссутулившуюся от горя фигурку на углу Кропоткинской улицы возле Дома ученых с забытым букетом в руке...
И если бы в то памятное утро, утро первого месяца войны, случилось чудо и какой-то пророческий голос вдруг сказал бы мне: «Смотри же внимательней. Смотри и запоминай и этот пунцовый букетик гвоздик, и эту пестренькую косынку, и улыбку, и полные слез глаза, потому что встретиться в будущем вам еще придется, но видишь ты маму в последний раз... В последний раз в своей жизни...» - то я, еще не ведавший своей судьбы, наверное, был бы попросту поражен: а как же это может быть? И ничего бы не понял. А впрочем, это, наверно, и к лучшему, что ничего не смог бы понять!..
Кто не знает сегодня легендарных «катюш»? Кто не видел этих грозных артминометных установок в музеях и на экранах кино?! А мне и многим моим товарищам довелось не только видеть, но и управлять, и давать первые залпы из этих могучих орудий.
Летом 1941 года под Москвой формировались первые дивизионы и полки знаменитых «катюш». Оружие это было секретным, и личный состав гвардейских частей состоял в те дни только из комсомольцев и коммунистов. Должность я получил уважаемую и серьезную - наводчик орудия, хотя в батарее я был самым молодым.
После недолгой, но интенсивной учебы наш 3-й дивизион 4-го гвардейского артминометного полка был «отпоч-кован» и направлен под Ленинград. И с этого момента стал называться 50-м Отдельным гвардейским артминометным дивизионом.
Враг бешено рвался к городу Ленина и был уже на его подступах. Так что остановить его мог только очень крепкий и неожиданный отпор. Наш залп как раз и явился таким хлестким и оглушающим ударом. И дали мы его 19 сентября 1941 года в районе Синявино. При всех тяготах и драматизме тех дней улыбка все-таки однажды пробежала по нашим сердцам. Дело в том, что «катюши», повторяю, были секретным оружием. И о его существовании, а тем более о прибытии на фронт, не знал никто - ни враги, ни наши бойцы. И вот когда мы дали первый могучий залп, то немцы бросились в одну сторону, а наши - от неожиданности - в другую... Потом бойцы очень полюбили подразделения гвардейских минометов. И тогда же, осенью 1941 года, под стенами Ленинграда бойцы с нежностью стали называть их «катюшами». И под этим именем прошли они всю войну.
Не буду сейчас долго рассказывать об этом времени. О нем надо писать целую книгу. Книг о войне написано множество, а рассказано ли хоть четверть всего? Да конечно нет. Скажу лишь, что в это тяжелейшее и жесточайшее время наш дивизион носился с участка на участок по всему Волховскому фронту и в самых прорывных и трудных местах давал залпы. Всего за зиму 1941-1942 годов я из своего орудия дал 318 залпов по врагу. В переводе на «огневой» язык это 5088 снарядов, весом в 50 килограммов каждый! И это только из одного моего орудия, отправившего на тот свет не одну сотню любителей чужой земли.
Жгучие тридцати-сорокаградусные морозы, сотни и сотни километров туда и обратно вдоль изломанной линии фронта: Вороново, Гайтолово, Синявино, Мга, Волхов, деревня Новая, Поселок № 1, Путилово...
Разве расскажешь о дневных и ночных залпах, иногда прямо под тяжелейшим артогнем, разве поведаешь в двух-трех словах о том, как несколько раз с боями пробивались из окружения, как дважды была подбита и горела моя боевая установка и после быстрого ремонта снова возвращалась в строй?! Разве передашь в кратком разговоре о том, как тяжело хоронить убитых друзей, еще час назад веселых, теплых, живых!.. Может быть, когда-то я возьмусь за такую повесть или роман... А пока... А пока лишь замечу, что, несмотря на все смертельно тяжелое, порой непосильное и леденящее душу, в грядущей победе нашей не сомневались ни на миг. В перерывах между боями я писал стихи.
Некоторые из них, такие как «Письмо с фронта», «На исходный рубеж», «В землянке», через несколько лет вошли в первую книгу моих стихов.
Весной 1942 года был тяжело ранен командир орудия и на его место назначили меня. Приходилось выполнять две обязанности сразу: командира орудия и наводчика. Справлялся, кажется, неплохо.
Оружие наше было новым, и офицерских кадров не хватало. Получили приказ самых опытных и образованных младших командиров срочно направить в офицерские училища.
Осенью 1942 года я с группой моих товарищей, обстрелянных фронтовиков, был срочно командирован во 2-е Омское гвардейское артминометное училище. Шесть месяцев занятий по удвоенной и утроенной программе. За этот срок нужно было пройти курс двухлетнего мирного училища. И мы проходили. Занимались по тринадцать - шестнадцать часов в сутки, уставали смертельно, но не сдавались. Учились хорошо. Знали: мы нужны фронту, а это было самым главным и важным в те дни.
В мае 1943 года, успешно сдав экзамены и получив офицерское звание и грамоту за отличные успехи, снова поехал на фронт. Омск был в те времена глубочайшим тылом. Здесь даже светомаскировка отсутствовала. Война, где решалась судьба страны, друзей, что дрались, не щадя себя, была далеко-далеко. И хотелось как можно скорей уехать из «тыловых краев» туда, к борьбе, к фронтовым побратимам!
И вот - все! На плечах офицерские погоны с пушками и двумя звездочками. На груди продымленный в боях гвардейский значок, а впереди - Москва, откуда мы будем распределены по фронтам. Из омских казарм провожали нас веселое весеннее солнце и грустные лица, увы, некоторых курсантов, так называемых «завалишников». То есть тех, кто завалил хотя бы один государственный экзамен на «трояк». Условия были по-военному жесткие: схвативший хотя бы одну тройку офицерского звания не получал и отправлялся на фронт в прежнем, сержантском чине.
Бывают же на земле чудеса! Майским ласковым утром иду по Москве. Увольнение до 15.00, то есть на пять часов. Целые пять часов!
Я знаю, мамы в городе нет. Она в эвакуации в Уфе. Но есть милая с отроческих лет Кропоткинская улица, есть примыкающий к ней Лопухинский переулок, где стоит моя бывшая школа. Впрочем, почему «бывшая»? Просто школа, моя, моего детства, моих друзей!
Иду по военной Москве. Узнаю и не узнаю знакомых улиц. Опущенные жалюзи магазинов, бумажные наклейки крест накрест на стеклах домов, мешки с песком, военные патрули на Гоголевском бульваре, как гигантские белые дирижабли аэростаты заграждения, вокруг них в военной форме девчата.
Обошел знакомые места, посидел на бульваре и... назад. Прощай, моя мирная юность. Тебя нет, от тебя остался лишь легкий аромат сирени, которая все-таки цветет наперекор войне.
И снова фронт. На этот раз не в снегах и болотах, а в степи под станицей Крымская возле знаменитой впоследствии «Малой земли».
Командующий ставкой ГМЧ (гвардейские минометные части) фронта генерал Дегтярев - маленький, круглый, шумливый, даже не узнав о вакансиях, сразу же направил меня в 50-й гвардейский артминометный полк, где должности огневика не было. И вместо командира взвода или комбата я был назначен начальником связи дивизиона. Однако воин должен уметь все. И я старался, работал на совесть. Хотя воевал неплохо, но должность начальника связи мало волновала мне душу. Я был, что называется, «прирожденным огневиком». Мне надо было вести дела с батарейцами, готовить расчеты огня, давать залпы по врагу. Думаю, что судьба это поняла. Поняла и ликвидировала должности начальников связи дивизионов.
Снова на целую неделю в Москву. Нет, не каждому выпадает такая удача - в тяжелые, беспощадные годы войны дважды увидеть столицу и дважды пройтись по знакомым улицам и переулкам! Впрочем, и горького мне выпало тоже довольно, может быть, пощедрее, чем радостного. Ну, да разговор сейчас не о том. Осталось рассказывать о войне, кажется, немного.
4-й Украинский фронт. Последняя и, пожалуй, самая трудная страница моей боевой жизни. На этот раз я уже снова был «огневиком». Сначала помкомбата, а когда комбат Турченко под Севастополем «пошел на повышение», - командиром батареи.
Итак, снова дороги и снова бои: Чаплино, Софиевка, Запорожье, Днепропетровщина, Мелитополь, Орехов, Ас-кания-Нова, Перекоп, Армянек, Совхоз, Качи, Мамашаи, Севастополь. Упрямо дрались. В редкие минуты затишья пели вполголоса задумчивые песни: «Когда в поход я уходил», «Кто сказал, что надо бросить песни на войне», уже ставшие тогда известными «Огонек» и «Шаланды, полные кефали».
Не стану рассказывать о том, как ломали под Перекопом оборону врага, как, шагая на огневые, месили по ночам густую, как глина, и липкую, как клей, серую грязь Сиваша.
Нет сейчас ни места, ни времени, чтобы рассказать обо всех друзьях, победах, тяготах и потерях. Ограничусь лишь тем, что скажу: жили бурно, горячо, умели воевать и умели шутить. Каждый чувствовал локоть товарища, и никто ни разу не пожаловался и в тяжкую минуту не предал друзей. Да, никто. Никто, кроме... Кроме, может быть, одного. Но нет, фамилию его я называть не стану. Ибо, струсив, он оценил великодушие товарищей, смело пошел в бой и, получив ранение в руку, после перевязки еще добрых полчаса не покидал поля боя.
Прорвавшись через Перекоп, наши войска покатились на юг неудержимо, с какой-то напористой и веселой злостью.
«Товарищи! Завоюем славу освободителей Крыма!» - горели лозунги на стенах домов. Русское и украинское население встречало нас бурно, радостно, с молоком, калачами и полными слез глазами. Целовали, как родных, и буквально заставляли взять калач или булку.
Бои в Крыму подходили к концу. Силами 2-й Гвардейской армии, силами 9-й Приморской, силами славных и доблестных моряков Крым озарялся пятиконечными звездочками и улыбками наших солдат. У врага оставался только один Севастополь. Но теперь уже совсем ненадолго. Ибо это же был Севастополь! Город Нахимова и Ушакова, Лазарева и Корнилова, тысяч и тысяч известных и неизвестных матросов и солдат - героев и патриотов родной земли.
Сколько же мог сидеть там еще враг, если каждый ка-мень в этом городе обжигал ему пятки, как раскаленный металл!
Впервые в жизни возле Качи увидел море... С высокого холма оно сверкало под солнцем. Оно было ярким, синим-< мним, выпуклым и громадным. Пораженный, велел шоферу затормозить. Смотрел долго, радостно и неотрывно. Затем, сдернув пилотку, дружески помахал ему из кабины,
1 мая 1944 года. Любимый наш праздник, а праздновать некогда. Готовимся к штурму позиций врага, к последним боям за Севастополь. Знаем, будет тяжело и жарки Прагу деваться некуда. Кораблей у него не хватает. И драться он будет как обреченный.
И вот здесь, в боях за освобождение Севастополя, при подготовке к решающему залпу перед штурмом укреплений врага, утром 4 мая 1944 года я был ранен. Говорю об этом кратко, ибо собираюсь рассказать о боях и походах и, в частности, о битвах за Крым в специальной книге, которую назову «Зарницы войны».
Ну вот вкратце и все о моей фронтовой жизни. Что было потом?
А потом был госпиталь и двадцать шесть суток борьбы между жизнью и смертью. «Быть или не быть?» - в самом буквальном смысле этого слова. Когда сознание приходило - диктовал по два-три слова открытку маме, стараясь избежать тревожных слов. Когда уходило сознание, бредил.
Было плохо, но молодость и жизнь все-таки победили. Впрочем, госпиталь был у меня не один, а целая обойма. Из Мамашаев меня перевезли в Саки, затем в Симферополь, потом в Кисловодск в госпиталь имени Десятилетия Октября (теперь там санаторий), ну а оттуда - в Москву. Переезды, скальпели хирургов, перевязки. И вот самое трудное - приговор врачей: «Впереди будет все. Все, кроме света». Это-то мне предстояло принять, выдержать и осмыслить, уже самому решать вопрос: «Быть или не быть?» А после многих бессонных ночей, взвесив все и ответив: «Да!» - поставить перед собой самую большую и самую важную для себя цель и идти к ней, уже не сдаваясь.
Я вновь стал писать стихи. Писал и ночью и днем, и до и после операции, писал настойчиво и упорно. Понимал,
что еще не то и не так, но снова искал и снова работал. Однако какой бы ни была твердой воля у человека, с каким бы упорством ни шел он к поставленной цели и сколько бы труда ни вложил в свое дело, подлинный успех ему еще не гарантирован. В поэзии, как и во всяком творчестве, нужны пособности, талант, призвание. Самому же оценить достоинство своих стихов трудно, ведь пристрастнее всего относишься именно к себе.
Моих стихов не читал еще ни один профессиональный писатель. Надо не ошибиться и послать тому, в чье слово веришь. Больше всего боялся, что ответят снисходительно, как-никак автору работать трудно... А мне нужен был прямой и ясный ответ, без малейшей скидки. И вот я решил: пошлю Корнею Чуковскому. Еще до госпиталя, однажды в библиотеке, прочел его статью о переводах Шекспира Анной Радловой. Статья была настолько умной, едкой и беспощадной, что от бедной переводчицы, я думаю, остались лишь туфли да прическа.
Дорогой Эдуард Аркадьевич! (Это я-то Эдуард Аркадьевич, в мои двадцать лет!)
От души благодарю Вас за письмо и за доверие. Однако сразу должен предупредить, что, оценивая стихи, не кривлю душой и не стараюсь «подсластить пилюлю», как бы ни была она горька. Тем более с Вами. Тут я считал бы это просто кощунственным».
Ну, а дальше, после такого «предупредительного грома» блеснула и молния. От посланных мною стихов остались, пожалуй, только моя фамилия и даты. Все же остальное было разбито, разгрохано и превращено в пыль и прах. И сил на это было потрачено немало, так как почти каждая строка была снабжена пространными комментариями.
Самым же неожиданным был вывод: «...Однако, несмотря на все сказанное выше, с полной ответственностью могу сказать, что Вы - истинный поэт. Ибо у Вас есть то подлинное поэтическое дыхание, которое присуще только поэту! Желаю успехов. К. Чуковский».
Думаю, что слова эти сделали для меня больше, чем многие лекарства и витамины. Я и сейчас благодарен веселому и колючему старику за эти искренние и светлые слова.
Он, дорогой мой, главный редактор «Огонька». И если стихи ваши ему понравятся, сделает для вас куда больше, чем я смог бы сделать.
Сурков принял меня в своем огромном кабинете в редакции. Говорил приветливо, обещал «поколдовать» над моей тетрадью и велел прийти через пять дней. А при новой встрече разнес мою литературную ладью в мелкую щепочку. Но пустить мне пузыри не дал, а, выдержав значительную паузу, своим окающим с хрипотцой голосом сказал:
Хоть и пошерстил я вас, а писать-то вы все-таки будете. За это я вам ручаюсь. Иначе и времени бы на вас столько тратить не стал. Времени-то у меня, как сами понимаете, с каждым годом все меньше... - И засмеялся с лукавым простодушием.
Окрыленный такими авторитетами, как Чуковский и Сурков, набрался храбрости и отнес стихи вместе с заявлением о приеме в Литературный институт имени Горького. И не зря. Осенью 1946 года я уже с гордостью ощупывал в кармане и доставал где надо и где не надо свой новенький, хрустящий студенческий билет.
Однако к Алексею Суркову ходить продолжал и в редакцию, и домой. Разносов становилось все меньше, а в"голосе доброты все больше. Работал я много, и днем и ночью. Нужно было и учиться в институте, и писать стихи. Л учиться следовало без троек, иначе какой же я боец! Л писать стихи такие, чтобы дошли до сердца человеческого, а иначе какой же я поэт!
И вот однажды Сурков хлопнул по листочкам веселой ладошкой и произнес, нет, не сказал, а именно произнес торжественно и светло:
Вот сейчас совсем другое дело! Возможно, это и пойдет.
Не забуду этого первомайского дня 1948 года и того, каким счастливым я был, когда держал купленный возле Дома ученых номер «Огонька», в котором были напечатаны мои стихи. Вот именно, мои стихи, а не чьи-то другие! Мимо меня с песнями шли праздничные демонстранты, а я был, наверное, праздничнее всех в Москве!
Сколько потом было в моей жизни всевозможных публикаций как в нашей стране, так и за рубежом, но первая публикация, как и первая любовь, не забывается никогда!
Годы учебы в Литературном институте были бурными, напряженными и яркими. Случались взлеты и неудачи, победы и огорчения. Но сдаваться - не сдавался никогда ни в творчестве, ни в учебе.
И думается мне, что писал и трудился, кажется, не зря. Особенно дороги были мне результаты всеинститут-ского конкурса поэзии, где мне была присуждена первая премия за поэму «Снова в строй». Упоминаю об этом не хвастовства ради. Качество сие мне попросту неприятно. Упоминаю об этом лишь как о результате моего труда, как о личной победе, в которую верил я и, увы, некоторые верить не желали. Скептики, чего скрывать, были.
Творческими семинарами, на которых мне приходилось бывать, руководили хорошие и разные поэты: Василий Казин, Владимир Луговской, Михаил Светлов, Павел Антокольский и Евгений Долматовский.
Каждый из них чем-то обогатил меня, что-то посоветовал, что-то оставил в душе. Горжусь, что никогда и никому не подражал, но всему, что могло волновать душу, учился. Но быть поэтом и не быть эрудитом нельзя. И я прошел через все бури экзаменов и штормы зачетных сессий без единого «трояка» и закончил институт в 1951 году, получив диплом с отличием.
Кстати, этот год я называю урожайным, так как, кроме диплома, на ладонь мою в этом году легли еще три книжки: первая книга моих стихов «Светлые дороги», партбилет и членский билет Союза писателей.
А затем снова работа. Встречи с читателями Москвы, Ленинграда, Киева, Баку, Тбилиси, Еревана, Ташкента, Минска, Новосибирска, Свердловска, Омска, Одессы и десятков других городов, больших и малых. Все назвать тут попросту невозможно.
Выступаю я вот уже много лет таким образом не ради афиш и оваций, а ради встречи с людьми и ради, если так можно сказать, аккумулирования высокой энергии человеческих сердец, ради сопричастности чему-то общему, важному для нас, для всех.
Иногда меня спрашивают: каким я считаю себя попом - гражданским или лирическим - и какие темы мне ближе всего?
Я отвечаю, что ни под какие рубрики в этом отношении не подхожу. Не я принадлежу теме, а тема принадлежит мне. Все, о чем я пишу, считаю лирикой. Я лирик и в гражданских стихах, и в стихах о любви, и в стихах о животных или природе. Во всякое стихотворение я вкладываю кусочек своей души, каждое - пропускаю через сердце.
В чем как поэт я вижу свою основную и главную задачу?
Я глубоко и искренне верую в то, что с каждым поколением, с каждым десятилетием, даже с каждым годом светлого и доброго в человеке будет рождаться все больше и больше. Вера эта всегда греет меня в пути. Своей главной и высшей целью почитаю служение людям, Родине и борьбу, борьбу до последнего вздоха со всякой ложью и подлостью на земле.
Богатство мое - это все честные, гордые и прекрасные идеалы, которые живут в моем сердце с юности. Сознание же, что ты нужен другим людям, всегда окрыляет и придает новые силы в пути.
И если книги мои помогают людям хоть в какой-то мере еще больше любить нашу Отчизну и все прекрасное на земле, становиться мужественнее, тверже, добрее и счастливей, то более светлой радости для меня нет и не может быть!
Так я жил, так живу и так буду жить всегда!
Награды
- Орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени (7 февраля 2004) - за большие заслуги в развитии отечественной литературы
- Орден Почёта (7 сентября 1998) - за большой вклад в отечественную литературу
- Орден Дружбы Народов (20 октября 1993) - за заслуги в развитии отечественной литературы и укрепление межнациональных культурных связей
- Орден Ленина
- Орден Отечественной войны I степени
- Орден Красной Звезды
Будущий великий поэт Эдуард Асадов родился в 1923 году в интеллигентной учительской семье, оба его родителя были педагогами, правда, отец – Аркадий Григорьевич – в годы Гражданской войны от пуль не прятался, человек самой мирной профессии в тяжелую годину был комиссаром, командовал стрелковой ротой. В те времена семья жила в Туркмении, там и родился Эдуард Аркадьевич. Так что ночная стрельба и птицы, взмывающие в ослепительно яркое небо, снились поэту много лет.
О чем мечтает юноша из интеллигентной семьи?
Отец Асадова умер, когда ему было чуть за тридцать – человек, переживший годы сражений, погиб от банальной кишечной непроходимости. После этого мать не смогла оставаться на прежнем месте, забрав 6-летнего сына, Лидия Ивановна переехала в Свердловск, к родственникам, а через несколько лет перебралась в Москву – она была по-настоящему хорошей учительницей, поэтому ей предложили работу в столице.
В советские годы никто не думал о том, насколько оправдано «смешение кровей» - в такой многонациональной стране, как СССР, это было в порядке вещей. Асадов с гордостью говорил, что он – армянин по национальности, хотя среди его родственников попадались люди совсем других народностей. Но все они, как на подбор, были высокоинтеллектуальными, интеллигентными. А еще – умели любить, как никто другой.
Тому прекрасный пример – история прабабушки Эдуарда Асадова, дамы из Петербургского светского общества, в которую до безумия влюбился настоящий английский лорд. Молодые люди не могли быть вместе, но переступили через людские и божеские законы – лишь бы только быть вместе.
Так что свое преклонение перед истинными чувствами Эдуард Аркадьевич унаследовал на генетическом уровне. А что касается веры в Бога – он всегда был атеистом. И вовсе не потому, что был идейным противником религии. Просто поэт недоумевал, как может создатель, если он действительно где-то существует, допускать такое количество боли, горя, страданий на нашей земле? Поэтому его либо нет, либо он вовсе не всемогущ – следовательно, не заслуживает никакого поклонения.
Позже Асадов говорил, что готов был стать истинно верующим человеком, если бы нашелся кто-то, сумевший объяснить ему этот парадокс. Зато молодой человек свято верил в доброту, которой на белом свете должно быть в разы больше зла, иначе мир просто обречен на гибель. Он надеялся встретить настоящую любовь, такую, как была у родителей, он мечтал о своей «прекрасной незнакомке», зачитываясь стихами классиков и пытаясь создавать собственные произведения на эту же тему – свои первые стихи Эдуард Асадов< написал, когда ему исполнилось всего лишь 8 лет.
Война, пронзившая юность насквозь
И вот наступил 1941 год. Окрыленный планами и надеждами юноша планирует после школы поступать в ВУЗ, но никак не может решить, что предпочесть: литературный или театральный? Жизнь избавила Асадова от этого
выбора, внеся свои коррективы – через неделю после школьного выпускного началась Великая Отечественная война.
Понятно, что такой пламенный, искренний молодой человек не мог даже думать о том, чтобы отсидеться в сторонке. В первый же день он помчался в военкомат, и уже через сутки направлялся к месту боев в составе стрелкового подразделения – Асадов был зачислен в расчет специального орудия, позже получившего известность как легендарная «катюша».
После непродолжительной учебы Эдуард Аркадьевич попал на поля сражений – свое боевое крещение он получил под Москвой, воюя в самом пекле на Волховском фронте. Больше года он был наводчиком, но в 1942-ом, после ранения своего непосредственного начальника, был назначен командиром оружейного расчета. Вернее, никто его поначалу назначить не успел – Асадов сам взял на себя командование. Происходило это в условиях непрекращающейся канонады, поэтому боец сам руководил своими товарищами – и сам же наводил орудие.
Он поражал окружающих своей отвагой и целеустремленностью – никогда не теряя головы, Асадов мог принять единственно правильное решение в самой сложной ситуации. А в перерывах между сражениями он писал стихи и читал их на недолгих привалах своим сослуживцам. И солдаты просили – давай еще!
Позже Асадова, кот орый почти дословно ввел такую сцену в одно из своих произведений о войне, упрекали в идеалистичности картинки. Критики, которые никогда особо не благоволили к поэту, упрекали его в том, что он искажает действительность – какие стихи, какие шутки и разговоры о любви могли быть на войне?! Но Асадов никогда не пытался переубедить неверующих, он просто знал, что война – это тоже жизнь, на которой не обойтись без крови и грязи, но в ней находится время для счастья и надежд. Люди гибли – и мечтали о семейном счастье, плакали от боли – и грезили о любви. Поэтому свои <стихи Эдуард Асадов действительно сочинял в коротких перерывах между кровавыми боями.
Трагедия, которая перевернула всю жизнь
В 1943 году Эдуард Асадов получил лейтенантские погоны и получил назначение сначала на Северо-Кавказский, а затем на Четвертый Украинский фронт, став со временем комбатом. Вспоминая об этом времени, многие сослуживцы и товарищи Асадова по тем страшным годам только поражались его невероятной решимости и мужеству – этот юный и отважный мальчик никогда не думал о собственной жизни, стараясь сделать все, чтобы выполнить свой воинский долг.
Роковым для Асадова стали бои под Севастополем – его собственная батарея была полностью уничтожена прицельным огнем противника. Орудий больше не было, зато оставались запасы снарядов, в которых так
нуждались на соседнем рубеже. И с наступлением рассвета боеприпасы были загружены в машину, которую Эдуард Аркадьевич взялся доставить к батарее, обеспечивающей наступление.
Это решение было глупым, смертоубийственным, невыполнимым – по открытой равнине, отлично простреливающийся артиллерией и авиацией врага, везти реактивные снаряды по пересеченной местности в обычном тряском грузовичке. Но именно этот подвиг внес решающую нотку в симфонию Севастопольской победы – вовремя доставленные снаряды дали возможность подавить огневые точки противника. Неизвестно, каков был бы результат сражения, если бы Асадов ни принял такого решения.
К сожалению, для него самого эта битва стала последней. Осколком снаряда, взорвавшегося в двух шагах от машины, комбату снесло часть черепа, залив лицо кровью и полностью ослепив его. По мнению медиков, после таких ранений человек должен умереть в течение нескольких минут. И уж точно он не способен совершать каких-то телодвижений. Асадов довел машину до соседней батареи, находясь практически без сознания, и только потом погрузился в пучину небытия. В ней он провел почти месяц.
Приговорен – но не согласен!
Когда юноша очнулся, ему пришлось выслушать две новости. Первая заключалась в том, что он является феноменом – никто из медиков даже не предполагал, что молодой офицер сможет выжить, сохранив при этом способность говорить, двигаться, мыслить. Это была хорошая новость. А о плохом Асадов узнал в тот же день, как открыл глаза – и не увидел ничего вокруг. Оставшуюся жизнь ему предстояло провести в полной темноте – в результате полученной черепно-мозговой травмы юноша навсегда лишился зрения.
Сам Асадов, вспоминая эти времена, часто говорил, что спасло его не искусство врачей – спасла любовь, в которую он всегда верил, и которая отплатила ему за это, подарив желание жить. В самые первые дни, погруженный во тьму, потерянный и беспомощный, он не хотел больше существовать. Но медсестра, которая ухаживала за юным офицером, возмутилась – ему ли, такому отважному и сильному, думать о гибели? И заявила, что лично она с удовольствием связала бы свою жизнь с героем. Эдуард никогда не узнал, всерьез ли говорила эта женщина или хотела подбодрить страдающего мальчишку. Но это ей удалось – Асадов понял, что жизнь не закончилась, он может быть еще кому-то нужен.
И он писал стихи. Много стихов – о мире и войне, о животных и о природе, о человеческой подлости и благородстве, вере и безверии. Но в первую очередь это были стихи о любви – Асадов, диктуя другим людям свои строки, был уверен, что только любовь способна удержать человека на самом краю, спасти и дать новую цель в жизни.
Вверх, к звездам и высотам народного признания
В 1946 году он был зачислен в Литературный институт, через два года первая подборка стихов Асадова была опубликована в «Огоньке», а в 1951 году увидела свет его первая книжка – после этого Эдуард Аркадьевич стал одновременно членом Союза писателей и членом КПСС. Он становился очень популярен – постоянные поездки по стране с чтением своих стихов, письма тысяч читателей, которые не могли оставаться равнодушными после знакомства с творчеством Асадова.
Он сам позднее вспоминал, что очень часто приходили весточки от женщин, которые узнавали себя в каждом его произведении. Они благодарили Эдуарда Аркадьевича з то, что он смог так точно понять всю их боль, их мечты и надежды. А он, переживая каждую историю, словно она случилась с ним самим, создавал все новые и новые шедевры. Его стихи о любви не были глянцево-приторными – за каждой строчкой сочилось кровью чье-то израненное сердце.
В 1998 году, в канун своего 75-летия, Асадов был удостоен звания Героя Советского Союза – этой награды много лет добивался его бывший военный командир. Но особое мужество Эдуард Аркадьевич доказал не только в далеком 43-ем, но и в течение всей своей жизни – когда шел по миру со слепым взглядом, но видел гораздо лучше всех здоровых, как много вокруг подлости, предательства и несправедливости. И пытался бороться – никогда не смиряясь и не идя на компромисс. Возможно, поэтому его не любили сотни людей. Возможно, поэтому его обожали миллионы.
Поэт
Герой Советского Союза (1998)
Кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» IV степени (7 февраля, за большие заслуги в развитии отечественной литературы)
Кавалер ордена Почёта (1998, за большой вклад в отечественную литературу)
Кавалер ордена Дружбы Народов (1993, за заслуги в развитии отечественной литературы и укрепление межнациональных культурных связей)
Кавалер ордена Ленина
Кавалер ордена Отечественной войны I степени
Кавалер ордена Красной Звезды
Кавалер двух орденов «Знак Почёта»
Награжден медалью «За оборону Ленинграда»
Награжден медалью «За оборону Севастополя»
Награжден медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Я могу тебя очень ждать,
Долго-долго и верно-верно,
И ночами могу не спать
Год, и два, и всю жизнь, наверно!
Пусть листочки календаря
Облетят, как листва у сада,
Что тебе это вправду надо!
Я могу за тобой идти
По чащобам и перелазам,
По пескам, без дорог почти,
По горам, по любому пути,
Где и черт не бывал ни разу!
Все пройду, никого не коря,
Одолею любые тревоги,
Только знать бы, что все не зря,
Что потом не предашь в дороге.
Я могу для тебя отдать
Все, что есть у меня и будет.
Я могу за тебя принять
Горечь злейших на свете судеб.
"Самое трудное - приговор врачей: "Впереди будет всё. Всё, кроме света". Э.Асадов.
В 1971 году Эдуард Асадов описывал свою биографию: "Родился 7 сентября 1923 года в Туркмении. По национальности я армянин. Родители мои были учителями. Отец в гражданскую воевал с дашнаками на Кавказе. Был политруком роты. В мои первые детские впечатления навсегда вошли узкие пыльные улочки среднеазиатского городка, пестрые шумные базары и стан голубей над плоскими раскаленными белесыми крышами. И еще очень много золотисто-оранжевого цвета: солнце, пески, фрукты. После смерти моего отца в 1929 году семья наша переехала в Свердловск. Здесь жил второй мой дедушка, тоже армянин, врач по профессии, Иван Калустович Курдов. Дедушка этот в какой-то степени был личностью "исторической". В юности он два года был секретарем у Чернышевского в Астрахани после того, как Николай Гаврилович вернулся из ссылки. Знакомство это оказало решающее влияние на формирование духовного мира юноши. И на всю свою жизнь дед мой сохранил горячую, почти восторженную любовь к Чернышевскому. В Свердловске мы с мамой оба "пошли в первый класс". Только она учительницей, а я учеником. Здесь, на Урале, прошло все мое детство. Тут я вступил в пионеры, здесь в восьмилетнем возрасте написал свое первое стихотворение, бегал во Дворец пионеров на репетиции драмкружка; здесь я был принят в комсомол. Урал - это страна моего детства! Много раз бывал я с мальчишками на уральских заводах и никогда не забуду красоты труда, добрых улыбок и удивительной сердечности рабочего человека. Когда мне было пятнадцать лет, мы переехали в Москву. После спокойного и деловитого Свердловска Москва казалась шумной, яркой и торопливой. С головой ушел в стихи, споры, кружки. Колебался, куда подавать заявление: в Литературный или Театральный институт? Но события изменили все планы. И жизнь продиктовала совсем иное заявление. Выпускной бал в нашей, 38-й московской школе был 14 июня 1941 года, а через неделю - война! По стране прокатился призыв: "Комсомольцы - на фронт!" И я пошел с заявлением в райком комсомола, прося отправить меня на фронт добровольцем. В райком пришел вечером, а утром был уже в воинском эшелоне. Всю войну провоевал я в подразделениях гвардейских минометов ("катюши"). Это было замечательное и очень грозное оружие. Сначала воевал под Ленинградом. Был наводчиком орудия. Потом офицером, командовал батареей на Северо-Кавказском и 4-м Украинском фронтах. Воевал неплохо, мечтал о победе, а в перерывах между боями писал стихи. В битве за освобождение Севастополя в ночь с 3 на 4 мая 1944 года был тяжело ранен. Потом - госпиталь. Стихи между операциями... В 1946 году поступил в Литературный институт имени Горького. Первыми литературными учителями моими были: Чуковский, Сурков, Светлов, Антокольский. Институт окончил в 1951 году. Это был "урожайный" для меня год. В этом году вышла первая книга моих стихов "Светлые дороги", и я был принят в члены партии и в члены Союза писателей. Всего пока у меня выпущено одиннадцать поэтических сборников. Темы для стихов беру из жизни. Много езжу по стране. Бываю на заводах, фабриках, в институтах. Без людей жить не могу. И высшей задачей своей почитаю служение людям, то есть тем, для кого живу, дышу и работаю".
Отец Эдуарда Асадова - Асадов Аркадий Григорьевич, окончил Томский университет, в годы Гражданской войны - комиссар, командир 1-й роты 2-го стрелкового полка, в мирное время работал учителем в школе. Мать - Асадова (Курдова) Лидия Ивановна, работала учительницей.
В 1929 году умер отец Эдуарда, и Лидия Ивановна переехала с сыном в Свердловск (ныне Екатеринбург), где жил дедушка будущего поэта, Иван Калустович Курдов, которого Эдуард Аркадьевич с доброй улыбкой называл своим "историческим дедушкой". Живя в Астрахани, Иван Калустович с 1885 по 1887 год служил секретарем-переписчиком у Николая Гавриловича Чернышевского после его возвращения из Вилюйской ссылки и навсегда проникся его высокими философскими идеями. В 1887 году по совету Чернышевского он поступил в Казанский университет, где познакомился со студентом Владимиром Ульяновым и вслед за ним примкнул к революционному студенческому движению, участвовал в организации нелегальных студенческих библиотек. В дальнейшем, окончив естественный факультет университета, он работал на Урале земским врачом, а с 1917 года - заведующим лечебным отделом Губздрава.
Глубина и неординарность мышления Ивана Калустовича оказали огромное влияние на формирование характера и мировоззрения внука, воспитание в нем силы воли и мужества, на его веру в совесть и доброту, горячую любовь к людям. Рабочий Урал, Свердловск, где Эдуард Асадов провел детство и отроческие годы, стали второй родиной для будущего поэта, а свои первые стихи он написал в восьмилетнем возрасте. За эти годы он объехал едва ли не весь Урал, особенно часто бывая в городе Серове, где жил его дядя. Он навсегда полюбил строгую и даже суровую природу этого края и его жителей. Все эти светлые и яркие впечатления найдут впоследствии отражение во многих стихах и поэмах Эдуарда Асадова: "Лесная река", "Свидание с детством", "Поэма о первой нежности" и др.
Театр привлекал его не меньше, чем поэзия, - учась в школе, он занимался в драмкружке во Дворце пионеров, которым руководил прекрасный педагог, режиссер Свердловского радио Леонид Константинович Диковский. В 1939 году Лидию Ивановну как опытную учительницу перевели на работу в Москву, где Эдуард продолжал писать стихи - о школе, о недавних событиях в Испании, о пеших лесных походах, о дружбе, о мечтах. Он читал и перечитывал любимых поэтов: Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Петефи, Блока и Есенина.
Выпускной бал в школе N°38 Фрунзенского района Москвы, где учился Эдуард Асадов, состоялся 14 июня 1941 года. Когда началась война, он, не дожидаясь призыва, пришел в райком комсомола с просьбой отправить его добровольцем на фронт. Просьба эта была удовлетворена. Он был направлен под Москву, где формировались первые подразделения знаменитых гвардейских минометов. Его назначили наводчиком орудия в 3-й дивизион 4-го гвардейского артиллерийского минометного полка. После полутора месяцев интенсивной учебы дивизион, в котором служил Асадов, был направлен под Ленинград, став 50-м отдельным гвардейским артминометным дивизионом. Произведя первый залп по врагу 19 сентября 1941 года, дивизион сражался на самых трудных участках Волховского фронта. Жгучие 30-40-градусные морозы, сотни и сотни километров туда и обратно вдоль изломанной линии фронта: Вороново, Гайтолово, Синявино, Мга, Волхов, деревня Новая, Рабочий поселок N°1, Путилово... Всего за зиму 1941/42 года орудие Асадова дало 318 залпов по неприятельским позициям. Кроме должности наводчика он в короткое время изучил и освоил обязанности других номеров расчета.
Весной 1942 года в одном из боев в районе деревни Новая был тяжело ранен командир орудия сержант Кудрявцев. Асадов вместе с санинструктором Василием Бойко вынес сержанта из машины, помог перебинтовать и, не ожидая распоряжений непосредственного командира, взял на себя командование боевой установкой, одновременно выполняя обязанности наводчика. Стоя возле боевой машины, Эдуард принимал подносимые солдатами снаряды-ракеты, устанавливал на направляющих и закреплял фиксаторами. Из-за облаков появился немецкий бомбардировщик. Развернувшись, он начал пикировать. Бомба упала в 20-30 метрах от боевой машины сержанта Асадова. Заряжающий Николай Бойков, несший на плече снаряд, не успел выполнить команду "Ложись!". Осколком снаряда ему оторвало левую руку. Собрав всю волю и силы, солдат, покачиваясь, стоял в 5 метрах от установки. Еще секунда-две - и снаряд ткнется в землю, и тогда на десятки метров вокруг не останется ничего живого. Асадов оценил ситуацию, вскочил с земли, подскочил к Бойкову и подхватил падающий снаряд. Заряжать его было некуда - боевая машина горела, из кабины валил густой дым. Зная, что один из бензобаков находится под сиденьем в кабине, он осторожно опустил снаряд на землю и бросился помогать водителю Василию Сафонову бороться с огнем. Пожар был побежден. Несмотря на обожженные руки, отказавшись от госпитализации, Асадов продолжал выполнять боевую задачу. С тех пор он выполнял две обязанности: командира орудия и наводчика. А в коротких перерывах между боями продолжал писать стихи. Некоторые из них ("Письмо с фронта", "На исходный рубеж", "В землянке") вошли в первую книгу его стихов.
В то время гвардейские минометные части испытывали острую нехватку офицерских кадров. Лучших младших командиров, имеющих боевой опыт, по приказу командования отправляли в военные училища. Осенью 1942 года Эдуард Асадов был срочно командирован во 2-е Омское гвардейское артминометное училище. За 6 месяцев учебы надо было пройти двухлетний курс обучения. Занимались днем и ночью, по 13-16 часов в сутки. В мае 1943 года, успешно сдав экзамены, получив звание лейтенанта и грамоту за отличные успехи (на государственных выпускных экзаменах он получил по 15 предметам тринадцать "отлично" и только два "хорошо"), Эдуард Асадов прибыл на Северо-Кавказский фронт. В должности начальника связи дивизиона 50-го гвардейского артминометного полка 2-й гвардейской армии он принимал участие в боях под станицей Крымской.
Вскоре последовало назначение на 4-й Украинский фронт, где Асадов служил сначала помощником командира батареи гвардейских минометов, а когда комбат Турченко под Севастополем "пошел на повышение", был назначен командиром батареи. В его жизни снова были дороги, и снова бои: Чаплино, Софиевка, Запорожье, Днепропетровщина, Мелитополь, Орехов, Аскания-Нова, Перекоп, Армянск, Совхоз, Кача, Мамашаи, Севастополь. Когда началось наступление 2-й гвардейской армии под Армянском, то самым опасным и трудным местом на этот период оказались "ворота" через Турецкий вал, по которым враг бил непрерывно. Артиллеристам провозить через "ворота" технику и боеприпасы было чрезвычайно сложно. Этот самый тяжелый участок командир дивизиона майор Хлызов поручил лейтенанту Асадову, учитывая его опыт и мужество. Асадов высчитал, что снаряды падают в "ворота" точно через каждые три минуты. Он принял рискованное, но единственно возможное решение: проскакивать с машинами именно в эти краткие интервалами между разрывами. Подогнав машину к "воротам", он после очередного разрыва, не дожидаясь даже, пока осядут пыль и дым, приказал шоферу включить максимальную скорость и рвануться вперед. Прорвавшись через "ворота", лейтенант взял другую, пустую, машину, вернулся обратно и, став перед "воротами", вновь дождался разрыва и вновь повторил бросок через "ворота", только в обратном порядке. Затем снова пересел в машину с боеприпасами, опять подъехал к проходу и таким образом провел сквозь дым и пыль разрыва следующую машину. Всего в тот день он совершил более 20 таких бросков в одну сторону и столько же в другую.
После освобождения Перекопа войска 4-го Украинского фронта двинулись в Крым. За 2 недели до подхода к Севастополю лейтенант Асадов принял командование батареей. В конце апреля заняли село Мамашаи. Поступило распоряжение разместить 2 батареи гвардейских минометов на взгорье и в лощине у деревни Бельбек, в непосредственной близости от врага. Местность насквозь просматривалась противником. Несколько ночей под беспрерывным обстрелом готовили установки к бою. После первого же залпа на батареи обрушился шквальный огонь врага. Главный удар с земли и с воздуха пришелся на батарею Асадова, которая к утру 3 мая 1944 года была практически разбита. Однако многие снаряды уцелели, в то время как наверху, на батарее Ульянова, была резкая нехватка снарядов. Было решено передать уцелевшие ракетные снаряды на батарею Ульянова, чтобы дать решающий залп перед штурмом укреплений врага. На рассвете лейтенант Асадов и шофер В.Акулов повели груженную до отказа машину вверх по гористому склону. Наземные части врага сразу заметили движущуюся машину: разрывы тяжелых снарядов то и дело сотрясали землю. Когда выбрались на плоскогорье, их засекли и с воздуха. Два "юнкерса", вынырнув из облаков, сделали круг над машиной - пулеметная очередь наискось прошила верхнюю часть кабины, а вскоре где-то совсем рядом упала бомба. Мотор работал с перебоями, изрешеченная машина двигалась медленно. Начинался самый тяжелый участок дороги. Лейтенант выпрыгнул из кабины и пошел впереди, показывая водителю путь среди камней и воронок. Когда батарея Ульянова была уже недалеко, рядом взметнулся грохочущий столб дыма и пламени - лейтенант Асадов был тяжело ранен и навсегда потерял зрение.
Cпустя годы командующий артиллерией 2-й гвардейской армии генерал-лейтенант И.С.Стрельбицкий в своей книге об Эдуарде Асадове "Ради вас, люди" так написал о его подвиге: "Эдуард Асадов совершил удивительный подвиг. Рейс сквозь смерть на старенькой грузовой машине, по залитой солнцем дороге, на виду у врага, под непрерывным артиллерийским и минометным огнем, под бомбежкой - это подвиг. Ехать почти на верную гибель ради спасения товарищей - это подвиг... Любой врач уверенно бы сказал, что у человека, получившего такое ранение, очень мало шансов выжить. И он не способен не только воевать, но и вообще двигаться. А Эдуард Асадов не вышел из боя. Поминутно теряя сознание, он продолжал командовать, выполнять боевую операцию и вести машину к цели, которую теперь он видел уже только сердцем. И блестяще выполнил задание. Подобного случая я за свою долгую военную жизнь не помню..."
Решающий перед штурмом Севастополя залп был дан вовремя, залп ради спасения сотен людей, ради победы. За этот подвиг гвардии лейтенант Асадов был награжден орденом Красной Звезды, а спустя многие годы Указом постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР от 18 ноября 1998 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Он также удостоен звания почетного гражданина города-героя Севастополя. А подвиг продолжался. Предстояло вновь поверить в себя, мобилизовать все силы и волю, суметь вновь полюбить жизнь, полюбить так, чтобы рассказать о ней в своих стихах во всем многообразии красок. В госпитале между операциями он продолжал писать стихи. Чтобы беспристрастно оценить их достоинство, а его стихов тогда еще не читал ни один профессиональный поэт, он решил послать их Корнею Чуковскому, которого знал не только как автора веселых детских книг, но и как жесткого и беспощадного критика. Через несколько дней пришел ответ. По словам Эдуарда Аркадьевича, "от посланных им стихов остались, пожалуй, только его фамилия и даты, почти каждая строка была снабжена пространными комментариями Чуковского". Самым же неожиданным для него оказался вывод: "...однако, несмотря на все сказанное выше, с полной ответственностью могу сказать, что Вы - истинный поэт. Ибо у вас есть то подлинное поэтическое дыхание, которое присуще только поэту! Желаю успехов. К.Чуковский".
Значение этих искренних слов для молодого поэта было трудно переоценить.
Осенью 1946 года Эдуард Асадов поступил в Литературный институт имени Горького. В эти годы его литературными наставниками стали Алексей Сурков, Владимир Луговской, Павел Антокольский и Евгений Долматовский.
Еще будучи студентом, Эдуард Асадов сумел заявить о себе как о самобытном поэте ("Весна в лесу", "Стихи о рыжей дворняге", "В тайге", поэма "Снова в строй"). В конце 1940-х годов в Литературном институте вместе с ним учились Василий Федоров, Расул Гамзатов, Владимир Солоухин, Евгений Винокуров, Константин Ваншенкин, Наум Гребнев, Яков Козловский, Маргарита Агашина, Юлия Друнина, Григорий Поженян, Игорь Кобзев, Юрий Бондарев, Владимир Тендряков, Григорий Бакланов и многие другие известные в дальнейшем поэты, прозаики и драматурги. Однажды по институту был объявлен конкурс на лучшее стихотворение или поэму, на который откликнулось большинство студентов. Решением строгого и беспристрастного жюри под председательством Павла Григорьевича Антокольского первая премия была присуждена Эдуарду Асадову, вторая - Владимиру Солоухину, третью разделили Константин Ваншенкин и Максим Толмачев.
1 мая 1948 года в журнале "Огонек" состоялась первая публикация его стихов. А еще через год его поэма "Снова в строй" была вынесена на обсуждение в Союзе писателей, где получила самое высокое признание таких именитых поэтов, как Вера Инбер, Степан Щипачев, Михаил Светлов, Александр Коваленков И Ярослав Смеляков.
За 5 лет учебы в институте Эдуард Асадов не получил ни одной тройки и окончил институт с "красным" дипломом. В 1951 году после выхода в свет его первой книги стихов "Светлые дороги" он был принят в Союз писателей СССР. Начались многочисленные поездки по стране, беседы с людьми, творческие встречи с читателями в десятках больших и малых городов.
С начала 1960-х годов поэзия Эдуарда Асадова приобрела широчайшее звучание. Его книги, выходившие 100-тысячными тиражами, моментально исчезали с прилавков книжных магазинов. Литературные вечера поэта, организованные по линии Бюро пропаганды Союза писателей СССР, Москонцерта и различных филармоний, на протяжении почти 40 лет проходили с неизменным аншлагом в крупнейших концертных залах страны, вмещавших до 3000 человек. Их постоянной участницей была супруга поэта - замечательная актриса, мастер художественного слова Галина Разумовская. Это были поистине яркие праздники поэзии, воспитывавшие самые светлые и благородные чувства. Эдуард Асадов читал свои стихи, рассказывал о себе, отвечал на многочисленные записки из зала. Его долго не отпускали со сцены, и нередко встречи затягивались на 3, 4 и даже более часов.
Впечатления от общения с людьми ложились в основу его стихов. К настоящему времени Эдуард Аркадьевич является автором 50 поэтических сборников, в которые в разные годы вошли такие широко известные его поэмы, как "Снова в строй", "Шурка", "Галина", "Баллада о ненависти и любви".
Одна из основополагающих черт поэзии Эдуарда Асадова - обостренное чувство справедливости. Его стихи покоряют читателя огромной художественной и жизненной правдой, самобытностью и неповторимостью интонаций, полифоничностью звучания. Характерной особенностью его поэтического творчества является обращение к самым животрепещущим темам, тяготение к остросюжетному стиху, к балладе. Он не боится острых углов, не избегает конфликтных ситуаций, напротив, стремится решать их с предельной искренностью и прямотой ("Клеветники", "Неравный бой", "Когда друзья становятся начальством", "Нужные люди", "Разрыв"). Какой бы темы ни касался поэт, о чем бы он ни писал, это всегда интересно и ярко, это всегда волнует душу. Это и горячие, полные эмоций стихи на гражданские темы ("Реликвии страны", "Россия начиналась не с меча!", "Трусиха", "Моя звезда"), и пронизанные лиризмом стихи о любви ("Они студентами были", "Моя любовь", "Сердце", "Ты не сомневайся", "Любовь и трусость", "Я провожу тебя", "Я могу тебя очень ждать", "На крыле", "Судьбы и сердца", "Ее любовь" и др.).
Одна из основных тем в творчестве Эдуарда Асадова - это тема Родины, верности, мужества и патриотизма ("Дым отечества", "Двадцатый век", "Лесная река", "Мечта веков", "О том, чего терять нельзя", лирический монолог "Родине"). Со стихами о Родине теснейшим образом связаны стихи о природе, в которых поэт образно и взволнованно передает красоту родной земли, находя для этого яркие, сочные краски. Таковы "В лесном краю", "Ночная песня", "Таежный родник", "Лесная река" и другие стихотворения, а также целая серия стихов о животных ("Медвежонок", "Бенгальский тигр", "Пеликан", "Баллада о буланом Пенсионере", "Яшка", "Зорянка" и одно из самых широко известных стихотворений поэта - "Стихи о рыжей дворняге"). Эдуард Асадов - поэт жизнеутверждающий: всякая даже самая драматическая его строка несет в себе заряд горячей любви к жизни.
Россия начиналась не с меча,
Она с косы и плуга начиналась.
Не потому, что кровь не горяча,
А потому, что русского плеча
Ни разу в жизни злоба не касалась…
Асадов был награжден орденами Ленина, Отечественной войны I степени, Красной Звезды, орденом Дружбы народов, двумя орденами "Знак Почета", орденом Почета в 1998 году, "За заслуги перед Отечеством" IV степени в 2004 году, медалями "За оборону Ленинграда", "За оборону Севастополя", "За победу над Германией". Указом постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР от 18 ноября 1998 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Умер Эдуард Асадов 21 апреля 2004 года. Он был похоронен в Москве на Кунцевском кладбище. Свое сердце он завещал захоронить на Сапун-горе в Севастополе, где 4 мая 1944 года он был ранен и потерял зрение.
В 1986 году об Эдуарде Асадове был снят документальный фильм "Сражаюсь, верую, люблю".
Your browser does not support the video/audio tag.
Текст подготовил Андрей Гончаров
Использованные материалы:
Материалы сайта www.easadov.ru