Аналогия является. Аналогия - что такое? Метод аналогии

Тематический план

1. Общее понятие об аналогии

3. Аналогия свойств и аналогия отношений. Моделирование

4. Строгая и нестрогая аналогия. Ложная аналогия

5. Повышение вероятности выводов по нестрогой аналогии

Умозаключение по аналогии

Популярным способом рассуждения, требующим не только ума, но и богатого воображения, является умозаключение по аналогии. Слово «аналогия» греческого происхождения. Его смысл может быть истолкован как «сходство объектов в каких-то признаках». При этом воображение и фактадия в значительной мере влияют на формирование аналогов-образов, и в этом смысле процесс получения достоверного знания может быть затруднен. С другой стороны, любое познание имеет эвристическую функцию и связано с формированием гипотез разного уровня. В науке и практической деятельности нередко исследуются единичные явления, еще не ставшие предметом обобщения. В этом случае еще неизвестный признак единичного явления уподабливает другому сходному, но известному единичному явлению. Происходит логический перенос признака с одного предмета на другой.

Юридическая сфера деятельности, как никакая иная, связана с исследованием именно таких единичных явлений. Примером может быть проблема прецендента в уголовно – и гражданско-правовой областях.

1. Общее понятие об аналогии

Умозаключение по аналогии - это рассуждение, в котором из сходства двух объектов в некоторых признаках делается заключение об их сходстве в других признаках.

Мир един и поэтому полон аналогий. Каждый предмет представляет собой определенное единство признаков. Признаки предметов сравнимы между собой. Их принадлежность тому или другому предмету обусловлена внутренней организацией его и внешними условиями существования. Поэтому, человек, исследующий мир через собственную деятельность, может сравнить, к примеру, правозащитные функции органов внутренних дел с действием иммунной системы в организме или юридический закон – с прокрустовым ложем и др.

Аналогия часто выступает, как вывод, состоящий в догадке о переносимости некоторого признака (свойства), принадлежащего предметам определенной группы, на предмет, который сходен с предметом этой группы (обладает некоторой общей совокупностью свойств). Например, на основании сравнения химического свойства Солнца и Земли как материальных тел и знания того, что в составе солнечного вещества имеется химический элемент гелий, было высказано предположение, что гелий должен существовать и в земных условиях. Позже этот элемент был открыт.

Аналогия является популярным способом индуктивной аргументации в поддержку оценок.

Общая схема оценочной аналогии:

Предмет А имеет признаки а, в, с, и является позитивно (негативно, нейтрально) ценным.

Предмет В имеет признаки а, в, с.

Значит, предмет В также является, вероятно, позитивно (негативно, нейтрально) ценным.

Например:

«Книга А - антиутопия, написания хорошим языком, имеющая занимательный сюжет, заслуживает похвалы; книга В также является антиутопией, написанной хорошим языком и имеющей занимательный сюжет; значит, книга В также, по-видимому, заслуживает похвалы».

Аналогия с оценочной посылкой может быть представлена в форме:

Предмет А имеет свойства а, в, с и должен быть d;

Предмет В обладает свойствами а, в, с;

Значит, предмет В, вероятно, должен быть d.

Например: В «Дон Кихоте» Сервантеса проводится такая аналогия:

«Странствующий рыцарь без дамы - это все равно, что дерево без листьев, здание без фундамента или же тень без тела, которое ее отображает».

Аналогия зачастую обладает слабой доказательной силой, но зато является излюбленным средством убеждения. В творчестве, особенно художественном, она проявляет себя как метафора.

Метафора – это троп, удачное изменение значения слова или выражения. При этом собственные значения имени переносятся на некоторое другое значение, которое подходит этому имени лишь ввиду того сравнения, которое держится в уме («свернутая аналогия»)

Например: «…старость так относится к жизни, как вечер к дню, поэтому можно назвать вечер « старостью дня»…а старость – «вечером жизни» (Аристотель).

Таким образом, аналогия есть вывод от свойств одного предмета к свойству другого и вывод от группы к отдельному предмету.

Таким образом, два предмета α и β сходны (аналогичны) в некоторых признаках Р1, … Рn, если они оба обладают этими признаками.

Форма умозаключения по аналогии:

Р1 (а), … Рn (а), Q(a)

Р1(β), … Рn(β)

Вероятно, Q (β)

2. Условия состоятельности выводов по аналогии

Умозаключение по аналогии позволяет получить новое знание с большей или меньшей степенью вероятности того, что оно соответствует действительности.

Условия, повышающие степень вероятности:

1. Вывод тем правдоподобен, чем больше сходств между предметами учитывается.

2. В качестве основы необходимо установление сходств предметов в таких признаках Р1…….Р, которые, по крайней мере предположительно, связаны тем или иным образом с переносным признаком Q, т.е. являются существенным для него и его обуславливает.

3. Степень вероятности выводов будет большей, если общие признаки имеют ту же природу, что и переносимый признак. К примеру, объяснение отношений в сообществах людей по аналогии с сообществами животных, как и наоборот, является грубой ошибкой, поскольку здесь перенос общественных отношений осуществляется на основе сходства людей и животных по многим признакам биологической природы.

4. Следует учитывать, наряду со сходством предметов, их различие. К примеру, Земля и Луна имеет множество сходных признаков, но отсутствие у Луны атмосферы делает неправомерный вывод о наличие на ней жизни.

5. Важно, чтобы различие не оказалось существенным. Если различие связано с переносимым признаком внутренней связью, то вывод будет маловероятным, а скорее всего – ложным (чем менее существенно различие, тем выше степень вероятности вывода).

индуктивный аргументация вероятность

3. Аналогия свойств и аналогия отношений. Моделирование

По характеру переносимого признака различают: аналогию свойств и аналогию отношений.

При аналогии свойств исследуемые объекты сравниваются и оцениваются по их свойством. Логической основой переноса признаков здесь выступает сходство уподобляемых предметов в существенных признаках. Аналогия свойств – это умозаключение, в котором объектом уподобления выступают единичные предметы, события или явления, а переносимым признаком – свойства этих предметов.

Схема аналогии свойств:

Предмет А обладает свойствами а, в, с, е, р.

Предмет В обладает свойствами а, в, с, е.

Вероятно, предмет В обладает и свойством р.

Правдоподобность заключения по аналогии будет зависеть:

1) от количества обнаруженных общих свойств у сходных предметов;

2) от того, выбираются ли эти свойства предвзято или непредвзято;

3) от существенности выбираемых свойств.

При аналогии отношений сами предметы могут быть несходны, но отношения, которые им присущи, являются аналогичными, или подобными.

Аналогия отношений – это умозаключение, в котором объектом уподобления выступают отношения между предметами, а переносимым признаком - свойство этих отношений.

Схема аналогии отношений:

Предмет А находится в отношении R к предмету В

Предмет М находится в отношении R 1 к предмету Т

Вероятно, свойства, лежащие в основе отношений А к В, и М к Т, также сходны.

Пример такой аналогии: «Если мы ужесточим меры наказания, мы определённо отпугнём некоторое число людей от совершения соответствующих преступлений, так же как гигантские цены отпугнули бы определенную часть покупателей».

Аналогия отношений базируется не на внешнем сходстве, а - на особого рода внутреннем сходстве, называемом подобием.

Подобие – это равенство некоторых величин, выражающих соотношение свойств, сравниваемых объектов и называющихся критериями подобия.

Критерии подобия – это характеристики определенных качеств системы. Сравнивая по одинаковым критериям подобия разные системы, можно выявить их качественное тождество.

Аналогия отношений лежит в основе моделирования.

Моделирование – метод построения и изучения некоторой модели со следующим переносом добытых знаний на оригинал – исследуемый объект. Сравниваемыми объектами в процессе моделирования выступают два комплекса отношений: система модели и система оригинала.

В основе моделирования лежит подобие (тождество отношений) сравниваемых систем. Возникнув в естествознании и технике, моделирование стало теперь действенным средством организации правоохранительной и законотворческой деятельности.

В конечном итоге, аналогия и моделирование опираются на подобие структур сходных предметов. Если тождественность структур выражается через понятие «изоморфизм», то сходство и подобие – через понятие «гомоморфизм»

4. Строгая и нестрогая аналогия. Ложная аналогия

Деление умозаключений по аналогии на строгую и нестрогую осуществляются на основании различных в характере выводного знания.

Строгая аналогия – умозаключение, основанное на наличии необходимой связи признаков сходства с переносимым признаком.

Схема рассуждений:

Если предмет А обладает признаками Р, К, С, Е,

а предмет В обладает признаками Р, К, С,

и из совокупности признаков Р, К, С с необходимостью следует Е,V,

то предмет В обязательно обладает признаком Е.

Строгая аналогия дает достоверный, а не правдоподобный вывод.

Нестрогая аналогия – умозаключение, в котором зависимость между сходными и переносимыми признаками мыслится как необходимая с большей или меньшей степенью вероятности. Если ложное высказывание обозначить через О, а истину – через 1, то степень вероятности заключений по нестрогой аналогии лежит в интервале от 1 до 0, т.е.1>Р(а)>0, где Р(а) – обозначение вероятности заключения по нестрогой аналогии.

Ложная аналогия – это умозаключение по аналогии, вероятность которого равна 0 (Р(а) ≡ 0).

Ложные аналогии иногда делятся и тогда они являются софистическим приемом, а в других случаях – случайно, в результате незнания правил построения аналогий или отсутствия фактических знаний относительно предметов А и В и их свойства, на основании которых осуществляется аналогии.

Таким образом:

Если Р(а) ≡ 1, то это – строгая аналогия.

Если 1>Р(а) >0, то это- нестрогая аналогия.

Если Р(а) ≡ 0, то это- ложная аналогия.

5. Повышение вероятности выводов по нестрогой аналогии

Вывод по нестрогой аналогии не имеет доказательной силы. Но в развитии догадок о сходстве между явлениями и предметами природы аналогии является чрезвычайно плодотворной формой рассуждения.

Для повышения степени вероятности выводов по нестрогой аналогии следует выполнить ряд условий:

1) число общих признаков должно быть, возможно, большим, но количество сил по себе не обеспечивает надежности вида;

2) общие (сходные) признаки должны быть существенными для сопоставляемых предметов;

3) общее признаки должны быть по возможности более разнородными, т.е. характеризовать сравниваемые предметы с разных сторон;

4) необходимо учитывать количество и существенность пунктов различия;

5) общие признаки должны быть тесно связаны с переносимым признаком;

Выполнение данных требований повышает степень правдоподобия заключения.

Глоссарий

Список основнойлитературы

1. Бартон В.И. Логика. – Мн., 2001, с. 262-265.

2. Берков В.Ф., Яскевич Я.С., Павлюкевич В.И., Логика. – Мн., 1997, с.167-171.

3. Войтвилло Е.К., Дегтярев М.Г., Логика.- М., 2001, с.406-414.

4. Логика. – Мн.,1994, с.188-189.

5. Малахов В.П. Логика для юристов. – М., 2002, с. 218-225.

Дополнительная литература

1. Гетманова А.Д. Логика. Словарь и задачник.

2. Гетманова А.Д. Учебник по логике. – М.,1995, с. 164-171.

3. Ивлев Ю.В. Логика. – М.,2001, с. 119-134.

4. Ивин А.А. Практическая логика. – М., 2002, с. 160-191.

5. Логика: задачи и упражнения. – Мн., 2000, с. 123-131.

«Доказательство» по аналогии

Черты сходства в теориях агрессии у Фрейда и Лоренца не могут скрыть фундаментальных расхождений между ними. Фрейд изучал человека. Он был любознательным и зорким наблюдателем фактического поведения людей, а также различных проявлений бессознательного. Его теория о влечении к смерти может казаться ошибочной или недостаточно завершенной и доказанной, но это никак не меняет того факта, что Фрейд разрабатывал эту теорию в процессе постоянного изучения реальных людей. В противоположность Фрейду Лоренц изучал животных, особенно низших, и в этой области был, без сомнения, в высшей степени компетентен. Однако его понимание человека не выходит за рамки знаний среднего буржуа. Он не расширял свой кругозор в этой области ни систематическими наблюдениями, ни изучением серьезной литературы. Он наивно полагал, что наблюдения за самим собой или за своими близкими знакомыми можно перенести на всех остальных людей. Но самый главный его метод - это отнюдь не самонаблюдение, а метод заключения по аналогии на материале сравнения поведения определенных животных и поведения человека.

С научной точки зрения подобные аналогии вообще не являются доказательством; они впечатляют и нравятся людям, которые любят животных. Многоплановый антропоморфизм Лоренца идет рука об руку с этими аналогиями. Однако они создают приятную иллюзию, будто человек понимает то, что чувствует животное, - и в этой иллюзии состоит главный секрет их популярности. Спрашивается, кто же не мечтал научиться говорить с рыбами, птицами и домашними животными?

Поскольку Лоренц поможет напрямую доказать свою гипотезу в отношении человека и других приматов, он выдвигает несколько аргументов, которые должны усилить его позицию. Все это он проделывает в основном методом аналогии; он обнаруживает черты сходства между человеческим поведением и поведением изучаемых им животных и делает вывод, что способ поведения в обоих случаях обусловлен одной и той же причиной. Многие психологи критиковали этот метод. Знаменитый коллега Лоренца Н. Тинберген предупреждал о ряде опасностей, «подстерегающих исследователя, который рассуждает, опираясь на аналогии; особенно если для сравнения берутся физиологические явления из низшей ступени эволюции, если выводы о простейших формах поведения организмов более низкого уровня нервной организации используются для обоснования теорий о механизмах поведения высокоразвитых и сложноорганизованных структур».

Я мог бы для иллюстрации привести несколько примеров лоренцовских «доказательств по аналогии». Лоренц рассказывает о своих наблюдениях над циклидами и бразильскими перламутровыми рыбами и утверждает, что рыба не нападает на свою женскую особь в том случае, если может разрядить свой здоровый гнев на особи своего пола («переориентированная агрессия»). И он сопровождает этот факт следующим комментарием:

Аналогичные ситуации встречаются у людей. В старое доброе время, когда еще существовала «Дунайская империя» и еще имело место «понятие и реальность служанки», я наблюдал в доме своей старой тетушки следующую ситуацию. У нее прислуга не задерживалась больше чем 8-10 месяцев. Каждую новую служанку она регулярно хвалила, восхищалась ею и клялась, что наконец-то нашла настоящую жемчужину. В последующие месяцы ее оценки становились более трезвыми, она сначала видела мелкие недостатки, затем переходила к упрекам, а в конце названного срока видела в несчастной девушке одни только отрицательные и достойные ненависти черты - и в конце концов девушку, как правило, увольняли раньше срока и с большим скандалом. После такой разрядки старая дама готова была в следующей служанке видеть чистого ангела.

Я далек от мысли посмеяться над моей любимой и давно почившей тетушкой. Ибо совершенно идентичные процессы происходят с серьезными и в высшей степени владеющими собой мужчинами (не исключая и меня самого). Пример тому - лагерь военнопленных. Так называемая полярная болезнь (или экспедиционная холера) охватывает главным образом малые группы мужчин, если последние вынуждены обстоятельствами быть рядом и лишены возможности общаться с чужими людьми, не имеющими отношения к кругу друзей. Из сказанного становится ясно, что накопление агрессивности растет и становится опаснее по мере того, как члены группы узнают друг друга, начинают лучше понимать и любить… Могу заверить вас, что в такой ситуации заложены всевозможные возбудители внутривидового агрессивного поведения. Субъективно это выражается в том, что на какое-либо малейшее проявление своего лучшего друга (как он дышит, сопит и т.д.) человек может выдать такую реакцию, как если бы он получил пощечину от пьяного хулигана.

Похоже, что Лоренцу не приходит вовсе в голову, что личный опыт его тетушки, его товарищей по плену и его собственные впечатления вовсе не обязательно доказывают общезначимость подобных реакций. Даже при объяснении поведения своей тетушки Лоренц, похоже, не думает, что вместо гидравлической интерпретации (согласно которой агрессивный потенциал нарастал, достигая своего апогея и нуждаясь в разрядке каждые 8 месяцев) можно было использовать более сложную психологическую концепцию для объяснения такого поведения.

С точки зрения психоанализа следует предположить, что тетушка была весьма нарциссической личностью, склонной использовать других людей в своих интересах. Она требовала от своей прислуги абсолютной «преданности», самоотдачи и отсутствия собственных интересов, требовала, чтобы та довольствовалась ролью твари и видела счастье в том, чтобы служить своей хозяйке. В каждой следующей служанке она видела ту, которая наконец-то будет соответствовать ее ожиданиям. После короткого «медового месяца», пока хозяйка еще не видела, что новая служанка - опять «не та, что требуется» (может быть, ввиду своих фантазий, а быть может, еще и от того, что девушка вначале особенно старалась угодить хозяйке), вдруг тетушка просыпалась и обнаруживала, что девушка не готова играть придуманную для нее роль. Подобный процесс пробуждения тоже требует некоторого времени. А затем тетушку посещали резкое разочарование и гнев, которые наблюдаются в каждом нарциссическом эксплуататоре в случае фрустрации. Поскольку она не осознает, что причина ее гнева в ее невозможных притязаниях, она рационализирует свое разочарование и возлагает вину на служанку. Поскольку она не может отказаться от исполнения своего желания, она выгоняет девушку и надеется, что новая будет «как раз та, что надо». И тот же самый механизм продолжает работать до самой ее смерти либо до того момента, пока больше никто не придет к ней работать. Подобное развитие событий можно встретить не только в отношениях между рабочим и работодателем. Нередко подобным образом развиваются и семейные конфликты. И поскольку служанку выгнать легче, чем развестись, то нередко дело доходит до пожизненных сражений, в которых стороны постоянно пытаются наказать друг друга за оскорбления, которые накапливаются, и несть им числа. Речь идет здесь о специфической проблеме собственно человеческого характера, а именно о нарциссически-эксплуататорской этичности, но вовсе не о проблеме накопившейся энергия инстинктов.

В главе «О типах поведения, аналогичных моральному» Лоренц выдвигает следующий тезис: «И все же тот, кто действительно улавливает эти связи, не может удержаться от нового удивления, когда видит на деле психологические механизмы, которые навязывают животным самоотверженное поведение, направленное на благо других, поведение, подобное тому, что нам, людям, предписано нравственным законом».

Но как обнаружить у животного «самоотверженное» поведение? То, что описывает Лоренц, есть не что иное, как инстинктивно детерминированная модель поведения. Выражение «самоотверженный» взято вообще из человеческой психологии и имеет отношение к тому факту, что человеческое существо может забыть про самого себя (вернее было бы сказать: про свое Я), когда выше всего оказывается желание помочь другим. Но разве у гуся, рыбы или собаки есть свое Я, которое она (он) может забыть? Разве самый факт человеческого самосознания не зависит от нейрофизиологических структур, имеющих место только в человеческом мозгу? Разве само понятие самосознания не является жестко связанным именно с человеческим способом отношения к миру (хотя и имеет в основе своей определенные нейрофизиологические процессы в мозгу)? И такие вопросы возникают многократно при чтении Лоренца, когда он употребляет для описания поведения животных такие категории, как «жестокость», «грусть», «смущение».

К важнейшим и интереснейшим этологическим находкам Лоренца относится та «связь», которая возникает между животными (на примере серых гусей) как реакция на внешнюю угрозу для всей группы. Однако его рассуждения по аналогии в отношении человеческого поведения иногда просто обескураживают: «дискриминационная агрессивность по отношению к чужим и союз с членами своей группы возрастают параллельно. Противопоставление „мы“ и „они“ создает резко отличающиеся друг от друга разнополярные общности. Перед лицом современного Китая даже США и СССР временно объединяются в одну категорию „мы“. Аналогичный феномен (впрочем, с некоторыми элементами борьбы) можно наблюдать у серых гусей во время церемонии победного гоготания».

Лоренц идет в своих аналогиях между поведением животных и человека еще дальше, что особенно ярко проявляется в его рассуждениях о проблеме человеческой любви и ненависти. Вот каковы его представления об этом предмете: «Личную привязанность, индивидуальную дружбу можно встретить только у животных с высокоразвитой внутривидовой агрессивностью, и эта привязанность тем сильнее, чем больше агрессивности у данного вида». Ну что же, предположим, что Лоренц действительно наблюдал нечто подобное. Однако в этом месте он вдруг совершает скачок в область человеческой психологии. После того, как он констатирует, что внутривидовая агрессивность на миллионы лет старше, чем личная дружба и любовь, он делает из этого следующий вывод: «Не существует любви… без агрессивности » (Курсив мой. - Э. Ф. ).

Это обобщение, касающееся человеческой любви, не только не подтвержденное, но и многократно опровергаемое фактами, Лоренц дополняет суждениями о «безобразном младшем брате большой любви» по имени «ненависть»: «Она ведет себя иначе, чем обычная агрессивность, она, как и любовь, направлена на индивида (вернее, против него), и, вероятно, ее (любви) наличие является предпосылкой для ненависти » (Курсив мой. - Э. Ф. ).

Известно утверждение: от любви до ненависти - один шаг. Однако это не совсем верно сказано; на самом деле не любовь знает такое превращение, а разрушенный нарциссизм влюбленных, т.е., точнее говоря, причиной ненависти является не-любовь (отсутствие любви). Утверждать, что ненависть имеет место лишь там, где была любовь, - это значит привести элемент истины к полному абсурду. Угнетенный ненавидит своего угнетателя, мать - убийцу своего ребенка, а жертва пытки ненавидит своего мучителя. Так что же, эта ненависть связана с тем, что прежде там была любовь или, может быть, она все еще присутствует?

Следующее умозаключение по аналогии связано с феноменом «опьянения борьбой». Речь идет об «особой форме коллективной агрессии, которая явно отличается от простейших форм индивидуальной агрессии». Это «святой обычай», опирающийся на глубокие, генетически обусловленные модели поведения. Лоренц заверяет, что, «вне всякого сомнения, бойцовская страсть человека развилась из коллективной потребности наших дочеловеческих предков в самообороне». Речь идет о коллективной радости, разделяемой всеми членами группы при виде поверженного врага.

Каждый нормально чувствующий мужчина знает это особое субъективное переживание. Сначала это некое волнение, предчувствие победы, затем зрелище бегущего врага и «святое» восхищение при виде отступающей армии. Здесь наступает момент, когда человек забывает все и вся, он чувствует себя выше всех повседневных проблем, он слышит лишь один призыв, он готов идти на этот зов и выполнить святой долг воителя, а ведет его воля к победе. Любые препятствия, стоящие на этом пути, утрачивают свое значение, в том числе инстинктивный страх нанести ущерб своим собратьям, убить своего соплеменника. Разум умолкает, как и способность к критике, и все другие чувства, кроме коллективного воодушевления борьбой, отходят на задний план… короче, великолепно звучит украинская пословица: «Когда развевается знамя, разум вылетает в трубу!»

Лоренц выражает «обоснованную надежду», что «первородный инстинкт можно взять под контроль моральной ответственности, однако это может быть достигнуто лишь в том случае, если мы смело признаемся, что опьянение борьбой - это генетическая инстинктивная реакция организма, автоматически отключающая все другие центры…» То, как Лоренц описывает нормальное человеческое поведение, совершенно обескураживает. Разумеется, бывает, что «человек чувствует себя правым, даже совершая жестокий поступок», или, придерживаясь психологической терминологии, многие охотно совершают дурные поступки, не испытывая ни малейших угрызений совести. Однако с научных позиций недопустимо бездоказательно объявлять воинственность универсальным врожденным свойством «человеческой натуры», а жестокости, совершаемые во время войны, объяснять первородным инстинктом борьбы на базе весьма сомнительной аналогии с рыбами и птицами.

Фактически, индивиды и группы сильно отличаются друг от друга в проявлениях жестокости, даже когда их натравливают на представителей другой группы. Во время первой мировой войны британская пропаганда распространяла легенды о зверствах немецких солдат по отношению к бельгийским младенцам, ибо на самом деле было мало фактов жестокости и недоставало «горючего» для разжигания ненависти к врагу. Соответственно и у немцев было мало сообщений о жестокостях противника по той простой причине, что их и впрямь было мало. Даже во время второй мировой войны, несмотря на общий рост жестокости в мире, зверские поступки в целом ограничивались особой средой - нацистами. В среднем регулярные армейские части с обеих сторон не совершали военных преступлений в тех масштабах, которые следовало бы ожидать согласно теории Лоренца. То, что он называет зверским поведением, связано с садистским, вампирским типом личности. Его «опьянение борьбой» - не что иное, как эмоционально примитивный национализм. Утверждать, что готовность совершать жестокости, «когда развевается знамя», и объявлять эту готовность врожденной чертой человека - это классический прием защиты при обвинении в нарушении принципов Женевской конвенции. И хотя я совершенно уверен, что сам Лоренц не имел намерений защищать жестокость, все равно его теоретический аргумент оказывает практическую услугу такой защите. А его метод мешает пониманию структуры личности, индивидуальных и общественных условий и причин возникновения и развития преступности.

Лоренц идет еще дальше, утверждая, что без бойцовского азарта (этого «автономного человеческого инстинкта») были бы «невозможны ни наука, ни искусство, ни любые другие грандиозные человеческие свершения». Как это возможно? Ведь сам Лоренц называет главным условием проявления этого инстинкта «наличие внешней опасности, объединяющей людей в группу». Разве есть хоть один пример, подтверждающий, что искусство и наука процветают лишь там, где существует угроза нападения извне?

Объяснение Лоренцом причин любви к ближнему есть также смесь инстинктивизма с утилитаризмом. Человек спасает друга, ибо тот уже не раз спасал его самого… да еще и потому, что так поступали его предки еще в период палеолита… - все это звучит настолько легковесно, что избавляет нас от комментариев.