«Искусство для искусства», «чистое искусство» это сложившееся во Франции в 19 веке условное название ряда эстетических предпочтений и концепций, общий внешний признак которых - утверждение самоценности художественного творчества, независимости искусства от политики, общественных требований, воспитательных задач. По существу же в разных условиях концепции «Искусства для искусства» различны как по социальным и идеологическим истокам, так и по своему объективному смыслу. Часто концепции «Искусства для искусства» являются реакцией на повышенный «утилитаризм» отдельных школ и направлений, на попытки подчинения искусства политической власти или социальной доктрине. В подобных случаях защита оказывается самозащитой искусства от враждебных ему сил, отстаиванием его духовной специфики, его самостоятельности в ряду других форм сознания и деятельности. Стремление создать мир красоты вопреки некрасивой действительности исходит из преувеличенного представления о собственной мощи искусства в преображении жизни и часто приводит к эстетству. Впрочем, в реальной художественной практике провозглашение какого-либо художественного факта «чистым искусством» оказывается, как правило, сознательной или невольной мистификацией, часто прикрытием консервативной и иной непопулярной в данный момент тенденции (например, в России в период либеральной активности 1860-х, когда сторонники «Искусства для искусства» защищали свой общественный консерватизм, прибегая к авторитету А.С.Пушкина).
Стремление к отстаиванию «чистого искусства» наблюдается в воззрениях Древнего Востока, в греко-римской античности (в «александрийской» поэзии, в римской литературе последних веков империи), в период позднего Возрождения - в маньеризме, гонгоризме. Впервые понятие «Искусство для искусства» сформулировано в книге Г.Э.Лессинга «Лаокоон» (1766). Идеи оформляются в определенную теорию в 19 веке, во многом как реакция на крайности утилитаризма Просвещения. Учение И.Канта о практической незаинтересованности «суждения вкуса» (эстетических переживаний), отдельные формулы Ф.Шиллера об искусстве как об «игре» и об эстетической «видимости» (Шиллер Ф. Статьи по эстетике) послужили для романтиков не только подкреплением мыслей о свободе вдохновения, но, абсолютизированные, они стали теоретическим истоком концепции «Искусства для искусства». Век «железный» (Е.А.Баратынский) вызвал и расцвет социального анализа реализма, и ответную деятельность защитных сил искусства как такового. Их односторонность главенствует в эстетической мысли последователей романтизма. Характерное явление - школа «парнасцев» во Франции и ее мэтр Т.Готье (предисловие к роману «Мадемуазель де Мопен», 1835-36); их склонность к совершенной форме, стремление к выразительной пластике словесного изображения приводят к художественному эффекту; но это достигается ценою подчеркнутого игнорирования общественности и социальности. По словам Готье, сила Ш.Бодлера в том, что он «стоял за безусловную свободу искусства, он не допускал для поэзии иной цели, кроме поэзии» (Бодлер Ш. Цветы Зла). Характерное противоречие: защита абсолютной независимости искусства оборачивается фактической несвободой в выборе тем, запретом на гражданские проблемы. Убежденным защитником теории «Искусства для искусства» был О.Уайлд.
Разновидностью «Искусства для искусства» является, в сущности, и современная натуралистическая продукция. Социальная острота, присущая, в частности, лучшим произведениям братьев Гонкур или Г.Флобера, растворяется у эпигонов в самоцельном копировании явлений, причем искусство подчас прямо объявляется исключительным средством наслаждения (в романах Ж.К.Гюисманса). Оплотом «Искусства для искусства» в отрицательном значении этого понятия становятся и разные формы «академизма» в изобразительном искусстве; выступая в защиту вечных норм красоты, они нередко активно противоборствуют воспроизведению современной реальности как «грубой» (борьба «академизма» с «передвижничеством» в России). Формалистические тенденции, встречавшиеся у некоторых представителей раннего символизма (С.Малларме), разрастаются в программы и школы, вроде футуризма и многочисленных последующих форм эстетического экстремизма. Так, некогда прогрессивная концепция самозащиты искусства вырождается в практическую пропаганду его самоликвидации. Становясь все более непопулярными, идеи «Искусства для искусства» в близкую нам эпоху чаще входят лишь составной частью в эстетические построения, выступающие против крайностей социологизма. Идея «Искусства для искусства» неожиданно обнаруживается под покровом борьбы с «интуитивизмом» традиционного искусствознания. Так, формалисты в поэтическом произведении видели лишь «текст», подлежащий разложению на приемы.
В русском искусстве лозунги «Искусства для искусства» стали по-настоящему воинствующими с 40-50-х 19 века, когда их полемически противопоставили натуральной школе или «гоголевскому направлению». Белинский в статье «Стихотворения М.Лермонтова» (1841) уверял: «Поэзия не имеет никакой цели вне себя, но сама себе есть цель». Позже в статье «Взгляд на русскую литературу 1847» под влиянием либерального окружения он изменил свой взгляд: «Мы тем не менее думаем, что мысль о каком-то чистом, отрешенном искусстве, живущем в своей собственной сфере… есть мысль отвлеченная, мечтательная. Такого искусства никогда и нигде не бывало». Со второй половины 19 века наиболее острым предметом спора явились суждения Пушкина о свободе художника, высказанные в стихотворениях «Поэт» (1827), «Поэт и толпа» (1828), «Поэту» (1830) и др. Противники «гоголевского направления» (А.В.Дружинин, С.С.Дудышкин, П.В.Анненков, отчасти «молодые» славянофилы) абсолютизировали отдельные лирические формулы поэта («Не для житейского волненья…» и т.д.), выдавая их за основной мотив пушкинской эстетики и обходя их конкретно-исторический смысл. Решительно отвергая «Искусство для искусства», Н.Г.Чернышевский и Н.А.Добролюбов в силу известной своей ограниченности, метафизичности и полемической предвзятости не опровергли трактовки произведений Пушкина сторонниками теории «артистизма» и обратили свою критику против самого поэта, признавая его лишь великим мастером формы. Д.И.Писарев довершил низвержение Пушкина и закрепил недоразумение: отождествление собственно программы «Искусства для искусства» , эстетикой ее сути с требованием свободы вдохновения, внутренней независимости художника, а только это и отстаивал Пушкин. К школе «чистого искусства» в русской поэзии 19 века привычно относили ряд поэтов (А.А.Фет, А.Н.Майков отчасти Н.Ф.Щербина в «антологических» стихах), потому что в своей поэзии они иногда демонстративно сторонились политической и гражданской проблематики. Тенденции этой школы в пору общественной реакции 1880-х сказались в поэзии А.Н.Апухтина, А.А.Голенищева-Кутузова, К.М.Фофанова. Но, в отличие от прежней эпохи, подобная поэзия не столько избегала гражданственности, сколько выражала разочарование в иллюзиях «всеобщего блаженства» (говоря словами А.К.Толстого), свойственных умонастроению определенных слоев либеральной интеллигенции; очевидно, она не укладывается в рамки «Искусства для искусства». В литературных школах, возникших вслед за символизмом (эгофутуризм, имажинизм, отчасти акмеизм), идея «Искусства для искусства» себя в сущности исчерпала на русской почве. В.Я.Брюсов, А.Белый и, особенно, А.А.Блок с течением времени все настойчивее утверждали связь поэзии с жизнью общества, хотя и ставили искусство выше любой духовной деятельности.
ЧИСТОЕ ИСКУССТВО
См. " искусство для искусства "
Словарь литературоведческих терминов. 2012
Школа «чистого искусства» сложилась в 50-60-е гг. XIX в. Поэты этого направления концентрировали свое внимание на категории прекрасного и философского в жизни и старались не затрагивать в своих произведениях «наболевшие» темы политики, социальных конфликтов и проч. Крупнейшими представителями «чистого искусства» были Ф.И. Тютчев и А.А. Фет.
Эстетические взгляды Тютчева формировались под влиянием Пушкина, к памяти которого поэт относился очень трепетно: «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет ». Отличительная черта поэзии Тютчева – в ее философичности. Тематика стихов Тютчева разнообразна, но доминантным мотивом является философское размышление автора – будь то интимная лирика или лирика о природе и др.
Природа представляется поэту категорией совершенной, идеальной, отсюда – гнев по отношению к равнодушным людям, неспособным увидеть естественность природы, познать ее язык: «Не то, что мните вы, природа: // Не слепок, не бездушный лик – // В ней есть душа, в ней есть свобода, // В ней есть любовь, в ней есть язык ». Тонкая наблюдательность, теплота, лиризм и даже исповедальность проявляются в стихах «Есть в осени первоначальной», «Тихо в озере струится» и др.
Природа тесно – незримыми связями – связана с человеком, «мыслящим тростником». Человек рассматривается поэтом как часть природы, сама же природа видится ему гармоничной бесконечностью Вселенной. Душа человека рассматривается как тайна, которую нужно уметь сберечь: «Лишь жить в самом себе умей, // Есть целый мир в душе твоей » («Silentium!»).
Любовь у Тютчева – это «поединок роковой», но в то же время – и величайшее счастье. Драматизм, гибельная страсть, буря чувств представлены в любовной лирике Тютчева: «О, как убийственно мы любим, // Как в буйной слепоте страстей // Мы то всего вернее губим, // Что сердцу нашему милей! ».
Глубокая любовь к Е. Денисьевой – страстной женщине, похожей на женщин Достоевского, ее ранняя смерть явились толчком к созданию «денисьевского» цикла стихов, главные черты которого – исповедальность, сочувствие к женщине, стремление понять ее душу.
Тютчевская любовь к Родине сродни любви лормонтовской – странное, противоречивое чувство. Для поэта Россия глубока и непознаваема, а душа ее – самобытна и иррациональна: «Умом Росию не понять, // Аршином общим не измерить: // У ней особенная стать – // В Россию можно только верить ».
Тема поэта и поэзии раскрывается Тютчевым специфически: поэт, по мнению автора, должен всегда быть в центре событий и только этой «сопричастностью» к великому может увековечить себя: «Счастлив, кто посетил сей мир // В его минуты роковые! // Его призвали всеблагие // Как собеседника на пир » («Цицерон»).
Идея быстротечности времени, рассуждения о жизни и смерти, о счастье человека являются доминирующими мотивами стихов Тютчева, подчеркивая глубину и многосторонность его поэзии: «Нам не дано предугадать, // Как слово наше отзовется, – // И нам сочувствие дается, // Как нам дается благодать ».
Успешного изучения литературы!
сайт, при полном или частичном копировании материала ссылка на первоисточник обязательна.
“ЧИСТОЕ ИСКУССТВО” (иначе – “искусство для искусства”) – эстетическая теория, которая утверждала, что искусство и литература не должны выполнять социальных задач, не обязаны приносить “пользу”, а должны служить лишь для эстетического наслаждения прекрасным. Идеи “чистого искусства” проявились в позднем творчестве Пушкина (стихотворения “Поэт”, “Поэту”, “Поэт и толпа”), далее – у таких поэтов, как Тютчев, Фет, И. Анненский и др., а на рубеже XIX-XX веков – в теориях и творческой практике декадентства. Теорию “чистого искусства” разрабатывали такие критики, как А.В. Дружинин, В.П. Боткин, П.В. Анненков и др. Противоположная теория, согласно которой искусство и литература должны служить обществу, обличать и исправлять социальные пороки и тем самым приносить “пользу”, нашла свое отражение в критических и художественных произведениях Белинского, Чернышевского, Некрасова и др.
«Чистое искусство» - искусство для искусства.
Билет №8
«451 градус по Фаренгейту» (англ. Fahrenheit 451) - научно-фантастический роман-антиутопия Рэя Брэдбери, изданный в 1953 году.
В эпиграфе романа говорится, что температура воспламенения бумаги - 451 °F. В романе описывается тоталитарное общество, которое опирается на массовую культуру и потребительское мышление, в котором все книги, заставляющие задумываться о жизни, подлежат сожжению, а люди, способные критически мыслить, оказываются вне закона. Главный герой романа, Гай Монтэг, работает «пожарным» (что в книге подразумевает сожжение книг), будучи уверенным, что выполняет свою работу «на пользу человечества». Но в скором времени он разочаровывается в идеалах общества, частью которого он является, становится изгоем и присоединяется к небольшой подпольной группе маргиналов, сторонники которой заучивают тексты книг, чтобы спасти их для потомков.
Роман был экранизирован в 1966 году. В 1984 году в рамках телеальманаха «Этот фантастический мир» был снят телеспектакль «Знак саламандры», созданный по мотивам романа Брэдбери и рассказа Эдварда Людвига (Edward William Ludwig) «Маленький преступник». С 2007 года в санкт-петербургском театре «Ювента» демонстрируется спектакль «Симфония огня», поставленный по мотивам романа. Идея Р. Брэдбери была использована при создании фильма «Эквилибриум». В 2011 группа Ария в своем альбоме Феникс по мотивам романа выпускает композицию «Симфония огня».
Этот роман Рэй Брэдбери писал на взятой напрокат пишущей машинке в публичной библиотеке Лос-Анджелеса. В основу текста лёг неизданный рассказ «Пожарный» (1949), а также рассказ «Пешеход». А впервые роман был напечатан частями в первых выпусках журнала Playboy
Сюжет
Роман «451 градус по Фаренгейту» рассказывает о тоталитарном обществе, в котором литература находится под запретом, а пожарные должны сжигать все запрещённые книги, которые обнаружат, причём - вместе с жилищами владельцев. Владельцы книг при этом подлежат аресту, одного из них даже отправляют в сумасшедший дом. Автор изобразил людей, потерявших связь друг с другом, с природой, с интеллектуальным наследием человечества. Люди спешат на работу или с работы, никогда не говоря о том, что они думают или чувствуют, разглагольствуя лишь о бессмысленном и пустом, восторгаются только материальными ценностями. Дома они окружают себя интерактивным телевидением, проецирующимся сразу на стены, в которых встроены вакуумные колбы, и заполняют своё свободное время просмотром телевизионных передач, бесконечных и бестолковых сериалов. Однако «благополучное», на первый взгляд, государство находится на пороге тотальной разрушительной войны, которой все же суждено начаться под занавес произведения.
Главный герой романа, «пожарный» Гай Монтэг, знакомится с семнадцатилетней девушкой Клариссой Маклеллан и начинает понимать, что возможна иная жизнь. Клариссу считают странной из-за её увлечения природой, желания говорить о чувствах и мыслях и просто жить. Монтэг любит свою работу, но тайно забирает из нескольких домов книги, которые должен был сжечь. Гибель Клариссы, которую сбивает автомобиль, встреча с женщиной, которая отказывается покинуть собственный дом, злитый керосином, и сама чиркает спичкой о перила и сжигает себя вместе с книгами, усиливает внутренний разлад Гая. Позже Гай припомнит фамилию «Ридли», которая звучит во фразе той женщины: «Будьте мужественны, Ридли. Божьей милостью мы зажжём сегодня свечу в Англии, которую, я верю, им не погасить никогда» (Битти объясняет Монтэгу слова старой женщины: «Человек по имени Латимер сказал это человеку, которого звали Николас Ридли, когда их сжигали на костре за ересь в Оксфорде 16 октября 1555 года»). Монтэг решает бросить свою работу после случившегося. Он притворяется больным на сутки.
Брандмейстер (капитан пожарного отделения)Битти дает Гаю день на то, чтобы прийти в себя, говоря, что у каждого пожарного бывают такие минуты в жизни. Но после этого он намекает ему, что Монтэг должен принести книгу, (которую Монтэг украл в доме у женщины и спрятал под подушку) и сжечь ее. Битти утверждает, что смысл уничтожения книг состоит в том, чтобы сделать всех счастливыми. Он объясняет Монтэгу, что без книг не будет никаких противоречивых мыслей и теорий и никто не будет выделяться, становиться умней соседа. А с книгами - «кто знает, кто может стать мишенью хорошо начитанного человека?». Жизнь граждан этого общества абсолютно избавлена от негативных эмоций - они только и делают, что развлекаются. Даже смерть человека «упростили» - теперь трупы умерших кремируются буквально через пять минут, чтобы никого не беспокоить. Монтэг пытается разобраться в своих мыслых, просит Милдред помочь ему в этом, начинает доставать из тайника за вентиляционной решёткой книги и читать отрывки из них, но жена не понимает его, она в ужасе от происходящего, кричит о том, что он их погубит. Она отстраняется от него, надевая наушники (радиоприёмники втулки «Ракушки»), общаясь со своими телевизионными «родственниками» и с соседками.
Гай вспоминает о старике Фабере, которого он встретил год назад в парке. Старик спрятал что-то в левый карман пальто при виде Монтэга, вскочил, словно хотел сбежать, но Монтэг остановил его, потом завёл разговор о погоде и т. д. Старик сначала испугался, но потом признался, что он - бывший профессор английского языка, осмелел, стал более словоохотлив и прочитал наизусть несколько стихотворений. Оба избегали упоминать в разговоре о том, что Монтэг - пожарный. Фабер записал ему свой адрес на клочке бумаги: «Для вашей картотеки, - сказал старик, - на тот случай, если вы вздумаете рассердиться на меня». Гай находит карточку бывшего профессора, открыв стенной шкаф в спальне, в ящике с надписью «Предстоящие расследования» и звонит Фаберу. Он является к нему домой с Библией и простит выслушать его, научить понимать то, что он читает. Фабер дает Монтэгу «слуховой» аппарат, похожий на пульку металлический радиоприёмник, с помощью которого можно общаться с собеседником. Они договариваются о том, что будут действовать сообща, делать копии книг с помощью знакомого Фабера печатника, дожидаться войны, которая разрушит нынешний порядок вещей, и надеяться, что тогда, в наступившей тишине, станет слышен их шёпот.
Гай возвращается на работу со слуховой капсулой в ухе. Милдред (жена Монтега), а до этого две соседки, мисс Клара Фелис и миссис Бауэлс, которым он, разозлившись из-за их пустой болтовни, прочитал стих «Берег Дувра», доносят, что Монтэг хранит дома книги. Битти подстраивает всё так, что Гай приезжает на вызов по сожжению собственного дома. За ним следил механический пёс, которого Монтэг всегда побаивался. Он был уверен, что пёс настроен против него. По указанию Битти, Гай сжигает собственный дом, а затем, выпуская струю жидкго пламени из огнемёта, убивает сознательно спровоцировавшего его на это Битти, оглушает двух пожарных и сжигает механического пса. Но механический пёс все-таки успевает задеть его прокаиновой иглой, одна нога Гая немет, и это замедляет его передвижение. Повсюду слышен вой сирен, за ним гонятся полицийские машины, с воздуха начинается организованная погоня на полицейских геликоптерах.
Гая чуть не сбивает машина, его спасает падение. «Водитель вовремя сообразил, даже не сообразил, а почувствовал, что мчащаяся на полной скорости машина, наскочив на лежащее тело, неизбежно перевернется и выбросит всех вон». Поэтому в последнюю секунду машина круто свернула и объехала Монтэга. Гай подбирает книги и подбрасывает их в дом мисс Блэк и ее мужа пожарника. Далее он направляется в дом бывшего профессора. Там хозяин дома включает телевизор, и они узнают о транслируемой с воздуха погоне и о том, что доставлен новый механический пёс, который выследит преступника. Монтэг советует своем союзнику сжечь покрывало с постели, бросить в печку стул, протереть спиртом мебель, все дверные ручки, сжечь половик в прихожей, - уничтожить все вещи и предметы, к которым он прикасался; Фаберу следует включить на полную мощность вентиляцию во всех комнатах, посыпать нафталином всё, что есть в доме, включить вовсю поливные установки в саду, промыть дорожки из флангов, чтобы прервать след Гая. Они договариваются через неделю или через две о встречи в Сент-Луисе, при условии, что останутся живы. Монтэг должен написать бывшему профессору до востребования на адрес главного почтамта. Туда Фабер отправиться пятичасовым автобусом в гости к его знакомому печатнику. Гай берет чемодан со старыми вещами своего соратника и покидает его дом.
Следуя указаниям Фабера, Монтэг пробирается к реке, переодевается в его вещи, заходит в воду, течение подхватывает его и уносит в темноту. Механический пёс теряет его след у реки. Когда Гай выходит из воды, он заходит в лес, находит железнодорожную колею, ведущую из города в глубь страны, видит вдали огонь и идет на его свет. Там он встречается с группой людей, которые относятся к нему очень дружелюбно. Среди них: Грэнджер, который написал книгу под названием «Пальцы одной руки. Правильные отношения между личностью и обществом»; Фред Клемент - некогда возглавлявший кафедру Томаса Харди в Кембриджском университете; доктор Симмонс из Калифорнийского университета, знаток творчества Оргета и Гассет; профессор Уэст, много лет тому назад в стенах Колумбийского университета сделавший немалый вклад в науку об этике, теперь уже древнюю и забытую науку; Преподобный отец Падовер тридцать лет тому назад произнес несколько проповедей и в течение одной недели потерял своих прихожан и-за своего образа мыслей. У них есть портативный телевизор, поэтому они заочно знают Гая. Ему дают выпить флакон с бесцветной жидкостью, чтобы изменить химический индекс пота. Через полчаса, по словам Грэнджера, Гай будет пахнуть, как двое совсем других людей. По телевизору они наблюдают инсценировку смерти Монтэга, - вместо него механический пёс прокаиновой иглой убивает случайного прохожего. Далее выясняется, что новые знакомые Гая - часть сообщества, сохраняющего строки литературных произведений в своих головах до тех пор, пока тирания не будет уничтожена, а литературная культура не будет воссоздана (они боятся сохранять печатные книги, так как они могут выдать месторасположение повстанцев). Каждый из них помнит наизусть какое-либо литературное произведение. Монтэг, который помнит несколько отрывков из библейских книг - Екклесиаста и Откровения Иоанна Богослова, присоединяется к их сообществу. В одно мгновение начинается и оканчивается война, и группа профессоров вместе с Гаем наблюдает издалека за гибелью города в результате атомной бомбардировки. В этот момент Монтэг, бросившийся плашмя на землю, видит, чувствует или ему чудится, что он видит гибель Милдред. Он вспоминает о том, что они встретились в Чикаго. Фабер избегает гибели, он находится в это время в автобусе, следуя из одного города в другой (из одного пункта разрушения - в другой). После катастрофы новые единомышленники отправляются в путь, каждый думает о своем. «Позже, когда солнце взойдет высоко и согреет их своим теплом, они начнут беседовать <…> Монтэг чувствовал, что в нём пробуждаются и оживают слова. Что скажет он, когда придёт его черед? <…> „И по ту и по другую сторону реки древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее каждый месяц плод свой и листья древа - для исцеления народов…“ Да, думал Монтэг, вот что я скажу им в полдень. В полдень… Когда мы подойдет к городу».
kayabaparts.ru - Прихожая, кухня, гостиная. Сад. Стулья. Спальня